Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
К концу августа англичане поняли, что их политика потерпела неудачу. Ни на одном из главных направлений дипломатической активности по сохранению мира в Европе Галифаксу и Чемберлену не удалось добиться желаемого результата. Гитлер не испугался майских угроз Галифакса и явно готовился прибегнуть в отношении Чехословакии к силе. Майское «унижение» лишь разозлило его. Французы, хотя и не желали воевать в принципе, вынуждены были периодически озвучивать свою верность обязательствам перед Прагой, что вселяло уверенность в последнюю и совсем не вязалось с целями Чемберлена и Галифакса. Наконец, Бенеш и чешская армия были полны решимости сражаться за единство своей страны, несмотря на все увещевания из Лондона. Вдобавок к этому Муссолини, подписавший в апреле «Пасхальное согласие» с Англией и получивший со стороны последней признание своих африканских приобретений, совершенно не собирался следовать прописанным там принципам. Дуче раздражало то, что подписав соглашение, Англия не спешила ратифицировать его.
Последнюю, робкую попытку воздействовать на Германию англичане предприняли 28 августа, когда Джон Саймон, выступая в шотландском Ланарке, сделал заявление от лица правительства. «Каждое предложение, касающееся Чехословакии, было согласовано мною с Галифаксом», — объяснил он впоследствии 333. Собственно говоря, ничего нового Саймон не произнес. «Я полностью отвергаю взгляд, считающий войну неизбежной, поскольку некоторые страны якобы обречены быть нашими врагами, — говорил он, обращаясь не столько к собравшимся, сколько к мировой, прежде всего германской, аудитории. — Мы убеждены, что правильные решения не могут быть основаны на применении грубой силы. Не говоря о потерях, страданиях и смертях, которые всегда сопутствуют таким действиям, они могут при определенных обстоятельствах вовлечь другие страны, кроме тех, которых это касается непосредственно. А как только такой процесс начался, никто не может сказать, где он остановится. Начало конфликта сродни началу пожара при сильном ветре. Он может быть локальным сначала. Но кто скажет, как далеко он распространится, сколько принесет разрушений и какие усилия потребуются, чтобы остановить его?» Эти слова были очередной попыткой достучаться, если и не до разума Гитлера, то хотя бы до чувства его самосохранения. «Нет нужды подчеркивать важность нахождения мирного решения, — перешел Саймон собственно к Чехословакии. — В современном мире последствия войны не имеют границ. События в Чехословакии могут стать настолько критичными для будущего Европы, что невозможно определить те рамки, которыми они будут ограничены. Последствия этого конфликта должны понимать все и в каждой стране» 334. Саймон фактически повторил то, что Галифакс говорил в мае, но в более мягкой и обобщенной форме. Естественно, его выступление не произвело на Гитлера никакого впечатления. Интересно, что в своей речи Саймон сам охарактеризовал английскую политику как нацеленную на «уменьшение напряженности и дальнейшее умиротворение (курсив мой. — И. Т.)» 335. То есть он и Галифакс продолжали ту самую политику, бесполезность и опасность которой давно понял Иден, назвав ее последнюю стадию «потаканием требованиям».
В случае с Чехословакией эта политика не только оказалась неэффективной, но и впервые после прихода Гитлера к власти подвела Европу вплотную к войне. Все посреднические усилия Англии ни к чему не привели. В сентябре стало очевидно, что у Британии остались два пути — твердая позиция, чреватая возможным столкновением с Германией, или позорная сдача Чехословакии. К войне, как полагал Чемберлен, Англия была не готова. Французы тоже считали себя неподготовленными. Их летчикам, посетившим Германию в августе 1938 года, были показаны военные заводы и новейшие разработки люфтваффе. По возвращении в Берлин летчики признались французскому послу Франсуа-Понсе, что если война начнется в сентябре, от французских ВВС ничего не останется уже через две недели 336. В какой-то момент французы совершенно запутались в том, как вести себя. Они, конечно, продолжали обреченно твердить, что выполнят свой долг перед Чехословакией. «Если германские войска пересекут границу Чехословакии, — заявил Даладье 8 сентября в разговоре с Фипсом, — французы выступят все, как один. Они прекрасно понимают, что сделают это не ради красивых глаз чехов, а для спасения самих себя, поскольку очень быстро Германия со значительно возросшей мощью обратится против Франции» 337. Сами французы, однако, пугались собственной смелости и полагались исключительно на Англию. Бонне, которого Фипс находил в сентябре «полностью растерянным» 338, неоднократно признавался английскому послу, что французское правительство «примет и поддержит любой план урегулирования судетской проблемы, который предложат английское правительство или лорд Рансимен» 339. «Мы не можем пожертвовать десятью миллионами человек, — оправдывался Бонне, — чтобы не допустить присоединения 3,5 миллиона судетских немцев к Рейху» 340. По мере роста сентябрьской напряженности Даладье также терял присутствие духа. 13 сентября Фипс нашел его «совершенно другим, чем 8 сентября. Его слова и тональность сильно отличались» 341. Даладье требовал от англичан «предотвратить вторжение германских войск в Чехословакию любой ценой» 342. Французы, откровенно боявшиеся военного столкновения с Германией, добровольно перекладывали на Англию всю ответственность за принятие окончательного решения.
Чемберлену, таким образом, оставался второй вариант. Легко представить, насколько он был неприятен английскому премьер-министру. «Это просто ужасно сознавать, что судьба сотен миллионов зависит от одного человека, который является наполовину сумасшедшим», — делился Чемберлен своими переживаниями с сестрой Идой 3 сентября 343. Посол Гендерсон советовал ему объясниться напрямую с Гитлером и избежать тем самым упреков в том, что Англия слишком поздно объявила о своей позиции, как это случилось в 1914 году. Надо объяснить Гитлеру, считал Гендерсон, что Британия не хочет воевать, но если Франция вмешается в конфликт, он перестанет быть только «между судетскими немцами (sic!), чьи права мы признаем, и чехами. В любом случае лучше заявить об этом прямо сейчас, чем ждать, пока станет слишком поздно» 344. Посол не давал совета премьеру лично встретиться с Гитлером. Он говорил лишь о прямом письме, дополненном письмом Галифакса Риббентропу. Идея насчет встречи с фюрером возникла в ближнем окружении Чемберлена где-то в конце августа — начале сентября и получила кодовое обозначение «план Z». «Премьер-министр не думает, что от письма с предупреждением будет польза, — записал Кадоган 8 сентября. — Он считает, что надо лететь самому. Я согласен» 345. Но лететь на поклон к фюреру, который незадолго до этого отказался общаться напрямую с Галифаксом 346, было унизительно. И все-таки, ради сохранения мира Чемберлен решился испить позорную чашу умиротворения до конца. «Поскольку Гендерсон считает, что такая встреча поможет выправить ситуацию (Чемберлен довольно неуклюже объяснял, что инициатива исходит не от него. — И. Т.), пусть даже когда стрелки показывают одиннадцать часов, я не отбросил этот план, хотя все время надеюсь, что обойдется без этого», — написал британский премьер сестре 347. Не обошлось.
Говоря о дальнейших событиях, надо обязательно иметь в виду, что Гитлер был твердо намерен разделаться с Чехословакией (операция Grun), о чем говорилось выше, и никаких свидетельств того, что он готов был при каких-то обстоятельствах отказаться от своих уже утвержденных и подписанных планов не существует. Были намечены даже сроки начала военных действий — не позднее 1 октября. Но англичане и французы не знали наверняка о том, что Гитлер собирался в любом случае уничтожить Чехословакию, и все их усилия были, в конечном итоге, обречены на провал. Да, они считали военные действия Германии против Чехословакии весьма вероятными. Французы, например, полагали, что наступление Германии может начаться в районе 24 сентября и затронет не только Чехословакию. У страха, как известно, глаза велики, и Леже сообщил Фипсу, что у французов есть надежная информация, будто немцы собираются идти дальше — на Бухарест 348. У англичан были свои источники, из которых утром 13 сентября они узнали, что все германские посольства и миссии получили известие о том, что вторжение в Чехословакию планируется на 25 сентября 349. Однако англичане и французы по-прежнему допускали, что Германия может отказаться от насильственных действий, и стремились предотвратить войну. Вопрос заключался в том, какими мерами лучше воздействовать на Гитлера — занять твердую позицию и объявить ему, что, напав на Чехословакию, он получит войну с Францией и Англией, или оказывать давление на Бенеша и убеждать Гитлера, что чехи добровольно отдадут Судеты. На первом варианте во Франции настаивал Леон Блюм 350, а в Англии — Черчилль, Иден, Дафф Купер и другие сторонники «твердой руки». Но они были в меньшинстве.
