Виктор Криворотов - Русский путь
Определенная «неотвратимость» различных общественных сдвигов, осуществляемых в результате радикальных революций и смены элит, связана с исторической заданностью общественного сознания — именно оно видит в этом главное средство решения конфликтов. Веками формировался образ некоего магического поля, силы которого направляют развитие страны в определенное русло. Или — своего рода предопределения, довлеющего над течением русской истории, обретающего некую мистическую власть, подобную демонической.
Бессмысленно задаваться вопросом — злой или добрый демон правит течением нашей истории, мы не властны тут выбирать. Но для будущего страны очередное возвращение самовластья «на круги своя» может оказаться просто фатальным, если мы не освободимся от этого демона. Сегодня же он обретает форму призрака того самого догматического коммунизма…который, мороча нас вот уже не один десяток лет, таит в себе угрозу разрушения, угрозу бесовской вольницы под знаменами псевдоравенства. Может случиться и так, что Великий Оборотень явит нам иной лик, обретя на этот раз ореол православия и народности, трактуя и социализм, и коммунизм как порождение Мирового Зла…
В византийской патристике есть понятие metanoia — перестройка, трансформация, очищение. Оно же означает одновременно покаяние.
Только пройдя через все это, мы сумеем, дай Бог, выйти из прокрустова ложа самовластья для того, чтобы жить в этом огромном и прекрасном мире, творя идеи, которые, овладевая нами, не станут нашим проклятием, не приведут к порабощению ими.
Но, конечно же, многое будет зависеть и от того, какое место займет Россия в мировом сообществе, сумеет ли она, преодолев многовековую изоляцию, войти в общемировую семью народов.
КОНТУРЫ МИРОВОГО РАЗВИТИЯ. РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
У Кропоткина есть мысль о том, что революции являются величайшим несчастьем для тех, кому пал жребий, но Что эти же революции, сжигая общество, их породившее, в адском огне суда истории, показывают не только тупики прямолинейно понятого будущего, но и ложную устойчивость застоявшегося прошлого.
Иными словами, увлекая за собой других, подталкивая их, одновременно их же и предупреждают о грозящих последствиях.
Кажется, наше общество готово эту идею воспринять. Нам есть о чем предупредить, от чего предостеречь давно ушедший вперед и обогнавший нас остальной мир. Рванувшись в будущее, есть опасность неожиданно и незаметно для себя оказаться в глубоком прошлом — вот главный урок семидесятилетней скачки по ухабам избранной когда–то военной дороги. На ее ухабах мы не только растеряли все то. что имели, но и, сбившись с пути, свернули, в конечном счете в реальное прошлое Европы эпохи буржуазных революций, не завершенных в России в начале века. На наших знаменах опять те же лозунги — свободы, человеческого достоинства, прав личности, растоптанных государством. Лозунги нарождающегося гражданского общества, восстающего против произвола власти. Не изведав волюшки феодальщины, не вдохнув воздуха свободы вольных городов, едва–едва выбравшись из объятий восточного деспотизма — частной Собственности государства на человека, вечной презумпции виновности личности и ее вечного долга перед всевластным государством, — мы, предпринявшие наивную попытку обмануть историю, вынуждены теперь делать то, что не удалось завершить в феврале 17‑го…
Своим существованием мы являем человечеству истинность в общем–то простой, конкретной мысли о том, что закрепощение личности, насилие над человеком, любые формы экспроприации человеческой свободы делают ложной самую гуманную идею, коль скоро она несет в себе оправдание этому насилию.
Если на пути к счастью всего лишь жалкая жизнь старухи процентщицы, преступление разве ее пресечь? Ради высокой–то цели? Если сопротивляется старое общество, разве это преступление ограничить, ущемить на время права его рьяных приверженцев? Ведь это не навсегда, это на время, пока все утрясется, пока новое, революционное, завладеет умами, пока «осознают» массы…
Свобода становится врагом, ибо она — это «их» свобода, она враждебна новому. «Их» — это тех, которые мешают, которые сопротивляются, несознательны, наконец. Но как–то незаметно все общество превращается во Множество «их» — притихших, затаившихся, разбежавшихся по углам… Пробивает час — общество и человек лишаются дара свободы. Того единственного дара, которым Господь Бог выделил человека, приравняв его к себе, из мириадов других живущих на Земле тварей.
Гигантский отрицательный исторический опыт сделал нас народом, который чаще других вынужден у бездны На краю задавать вечные вопросы: кто такие мы? куда идем? что с нами будет?
Те же вопросы задаем мы сегодня в условиях глобальной политики и экономики от лица одной из двух мировых сверхдержав. И отдаваясь эхом на всех континентах, вопросы эти приобретают характер общезначимый: что есть наш мир, каким он будет, куда идет?
Судьба России частично проясняет эти вопросы. Круговращения, циклы, возвратные и поступательные движения российской истории обнаруживают нечто важное, тесно связанное с течением мирового развития, как в прошлом, так и в будущем.
Существуют три эволюционных типа Цивилизаций, два из которых принадлежат прошлому и настоящему, а третий — настоящему и будущему. Речь идет о доиндустриальных, индустриальных и следующих за ними обществах, представления о которых можно сформировать, соединяя существующую западную и марксистскую традиции. Каждый этот тип характеризуется специфическим механизмом развития, особенностями социальной и хозяйственной структуры принадлежащих ему обществ.
Эти типы, по крайней мере частично, уже известны, изучены. Значительно более неясен вопрос о свойственных им механизмах развития и четком, неметафорическом понимании их сущности. Для нас сейчас это понимание жизненно важно, ведь вновь в нашей истории наступает смутное время, заставляя нас с тревогой вглядываться в туманное, обманчивое будущее.
Первый тип цивилизаций — это все то, что связано с историей до зарождения западного общества, — мир доиндустриальных обществ. Это древний и даже архаичный мир, который нес на себе печать первоцивилизаций, первогосударств долин Нила и Междуречья, Желтой реки. В нем есть своя динамика, свое развитие — от примитивных, выросших в явном противоборстве с природой восточных обществ, выстроенных на прямом насилии, до фантастически богатой античности, нашедшей продолжение в раннем феодализме, той самой античности, где прямое насилие — в силу ли изощренности греческого ума, римской ли настойчивости и спокойного упорства — сформировало жестокие рамки представлений о Законе, а затем и Праве. Феодализм в этом смысле стал переходным обществом, в котором под сенью уже возникших представлений о естественном праве, в том числе и праве собственности, зародилась городская машинная цивилизация Запада, представляющая уже второй цивилизацион- ный тип.
Миру доиндустриальных обществ или цивилизаций первой волны (по Тоффлеру) в марксистской традиции соответствуют представления о сословно–классовых обществах, связанных с той ступенью развития производительных сил, которая определяется овладением силами природы (домашние животные, плужное земледелие, ветер и вода). Изучая русскую историю, мы соприкасаемся с механизмом развития доиндустриальных обществ, цивилизации первого типа, который именно в России проявил себя особенно ярко в силу того, что государство оказалось в совершенно необычных, даже противоестественных условиях непрерывного соревнования с Западом, требовало заимствования, имплантации в себя его индустриальной основы. В конечном счете «восточная» по своей типологии социальная структура, связанная с «придавленностью» общества, сосуществовала с «западной» индустриальной основой. И тем не менее «Восток», тоталитарный стиль, властная основа производственных отношений — все это преобладало.
Этот механизм развития, резко отличаясь от европейского (индустриальная цивилизация), связанного с борьбой классов и сословий, дает представление и об особом пути России со специфической ролью элиты, воплощенной, в частности, в государстве.
Что касается марксизма, его историческая методология в основной своей части относится, строго говоря, лишь к индустриальной капиталистической Европе и ее корням в доиндустриальном мире. Будучи по своей природе универсальным методом исследования, марксизм, тем не менее, требует коренной трансформации, чтобы выявить закономерности постиндустриальной истории. Изучая цивилизации первого типа, мы увидим, что в рамках их социальной и властной структур возникает насилие в его непосредственном или административно–законодательном виде, порождая бесправные и способные лишь к бунту «низы». Что же касается «верхов», или управляющей элиты, то она, узурпируя всю полноту власти и прав, узурпирует и саму способность к политическому развитию.
