Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №2 (2004)
Природная сноровка, проявляющаяся в добросовестном отношении к любой работе, доставляла иногда брату и огорчения. Хорошо помню, как весной 39 года 19-летний Ваня вернулся из Красного Села с призывного пункта мрачнее тучи, с покрасневшими глазами. Оказалось, что его временно отстранили от армии, отослали домой до следующего призыва. Выяснилось, что сам председатель колхоза, где брат работал трактористом, приезжал в военкомат, просил оставить его до осени: мол, хорошо, с толком парень работает — при пахоте поле за ним ровной скатеркой стелется, никогда никаких огрехов не бывает. Военком успокоил брата с улыбкой: не горюй, закончатся осенние работы — тут же и тебя призовем. Успеешь еще наслужиться...
Ваня действительно наслужился, как говорится, “под завязку”. Отвоевал всю Финскую войну, за ней — Великую Отечественную и даже после Победы над Германией был отправлен со своей частью в Японию, но, слава Богу, не успел — там и без его помощи быстро все закончилось. Пришлось их эшелону с полпути обратно на свой родной Север вернуться.
За семь лет службы суровый Север действительно стал для Ивана как бы второй “малой Родиной”. Служить ему выпало в 4-м зенитном артиллерийском дивизионе. Он и в армии, как на гражданке, был приставлен к технике — обслуживал большой гусеничный трактор. Не найдется, наверное, на Кольском полуострове места, где бы Ваня не побывал со своей громоздкой машиной. Из-за частых интенсивных налетов вражеской авиации нашим зенитным батареям приходилось часто менять свои позиции. Иван перевозил пушки, доставлял камни и бетон для сооружения оснований под орудия, стройматериалы для землянок, обеспечивал снабжение боевых подразделений всем необходимым. Долгой полярной ночью в кромешной темноте (из-за строжайшей светомаскировки фары не включались), лишь при мерцающем свете разноцветных — розовых, фиолетовых, голубых —сполохов северного сияния разгружали прибывшие к причалу баржи с оружием и боеприпасами, продуктами, углем, дровами, бочками с топливом. Затем, часто по бездорожью, в снежную пургу все это развозилось по различным воинским частям либо на склад. Расположенные на побережье поселения Полярный, Рыбачий, Сеть-Наволок, Киркинес и другие на всю жизнь запомнились Ивану не какой-то северной экзотикой, а именно трудными заснеженными трассами (зимой дороги поднимались из-за заносов порой больше чем на два метра), когда пробуксовывались в сугробах мощные гусеницы, и приходилось применять все свои силы и умение, чтобы сдвинуть громоздкую машину с прицепленными к ней позади орудиями или санями, груженными тяжелой поклажей, с места. До сих пор, хотя прошли уже десятилетия, у Ивана саднят перед непогодой когда-то неоднократно обмороженные руки и снятся “снежные” сны.
А в такой же долгий летний полярный день, когда в течение нескольких месяцев солнце безостановочно “гуляло” по небу, подстерегала другая грозная опасность — налеты вражеской авиации. Тогда радиопередач не было, обычно на вершинах сопок стояли матросы-сигнальщики с флажками, которые условными знаками оповещали зенитчиков и рабочие команды о приближении немецких самолетов. Тут уж скрыться каравану с грузом на ровной местности или даже среди сопок не представлялось никакой возможности. В ход срочно пускались защитные камуфляжные сетки, сами моряки укрывались возле машин. Громко ликовали, когда наши зенитчики метким огнем сбивали то одного, то другого фашистского стервятника и те огненными камнями, издавая тонкий воющий звук, падали, оставляя позади себя густой черный шлейф, в сопки или в море, откуда тотчас раздавались мощные взрывы и поднимались в небо каскады воды.
В свободное от вахты время матросы техчасти рыли траншеи-переходы между землянками, работали на строительстве. Море часто выносило на берег бревна с разбитых транспортных судов — из них сооружали землянки, возводили гаражи, другие хозяйственные постройки. Нередко случались и печальные “находки” — трупы погибших моряков. Их хоронили по возможности достойно, по-христиански.
Во время поездок случалось у Ивана всякое. Однажды — зимой это произошло — кончились дрова, необходимо было самим позаботиться о них. И вот, поднимаясь по крутому склону сопки — а росли там разные “карликовые” деревья и кустарник, — трактор вдруг сорвался вниз, ухнул, вздымая снежное облако, на двухметровую глубину в болото. Перепуганный насмерть прицепщик, архангельский паренек Миша, ринулся в казарму за помощью. Прибежавшие на место аварии матросы увидели, как заснеженный с головы до ног Иван, распластавшись в темноте, грудью и руками отодвигает снежную массу от головной части машины, откуда доносилось натужное тарахтение мотора. “Быстро доставьте сюда ведра и прочную длинную веревку! — крикнул он снизу вверх. — Тут снег от тепла быстро тает. Если мотор захлестнет водой — машине каюк! Поторапливайтесь, ребята!” Все было исполнено быстро. Брат наполнял водой ведра, матросы поднимали их на поверхность, опоражнивали в стороне. Прибывший начальник техчасти в растерянности смотрел на уткнувшуюся в снежную глубину махину:
— Что дальше-то делать, Иван? Теперь трактор, считай, угроблен. Вот беда-то...
— Не угроблен еще, если не мешкать, — ответил, не поднимаясь с колен, Ваня. — Я тут прикинул... Надо срочно пригнать сюда еще пару тракторов от соседних батарей. И привезти несколько штук больших, крепких бревен, чтобы подложить их под гусеницы. Только быстро!
— Так бревна-то... Где их взять? Море льдом сковано...
— Гараж надо разобрать, что прошлым летом построили, — там как раз подходящие пятиметровые бревна заложены.
— Пожалуй, дело говоришь, —приободрился офицер и с надеждой попросил Ивана: — Только ты, брат, уж постарайся, чтобы машина не заглохла. Пожалуйста, не усни... Будем доставлять тебе все необходимое.
— Не усну, раз надо, — привычно произнес Иван и в течение трех суток, пока машина вместе с ним оставалась в снежно-торфяном плену, действительно ни на минуту не сомкнул глаз. Ему дважды в день подвозили еду и горючее, доставили даже теплый тулуп, чтобы он мог, хоть на время сбросив промокший до нитки полушубок, погреться в нем...
Когда обляпанную сверху донизу грязью и ошметками мха, но с работающим мотором машину с великим трудом — пришлось, как и говорил Иван, и гараж по бревнам раскатать, и два мощных тягача одолжить на соседних батареях, — когда трактор вызволили наконец-то из коварной ловушки, начальник техчасти сам доставил на машине вконец измученного Ивана в казарму, строго приказал вахтенному: “Не будить его, пока сам не проснется... И чтоб не шуметь тут!”
Через несколько дней Ваню вызвал командир полка Туркин: “Ну как, герой, привел своего боевого коня в порядок?”
— Так точно. Всю машину вычистил, смазку полностью заменил. Готовы, товарищ полковник, к дальнейшей службе.
— Ладно. Служба пока подождет. Даю тебе, матрос, трое суток отпуска. За проявленную находчивость и за мужество. Заслужил, чтобы отдохнуть... Есть куда отправиться-то?
— Так точно. Вернее, не совсем... Мать и сестра живут в пригороде Ленинграда, а там теперь немец. Оба брата воюют... Тут поблизости, в Кандалакше, правда, тетка с семьей живет. Слышал, что недавно двоюродный брательник с фронта после ранения на побывку прибыл.
— Ну так и отправляйся в Кандалакшу, повидайся с теткой и брательником, небось рады будут.
Так шла служба Ивана. Непосредственно, лоб в лоб, как на передовой, с врагом он не встречался, но то, что немецко-фашистские агрессоры и воюющие на их стороне финны так и не проникли, как ни старались, на Кольский полуостров — есть, несомненно, и его заслуга. Он закончил курсы шоферов, при необходимости водил теперь либо большегрузный “студебеккер”, либо другие машины. Иногда, когда выпадали тихие часы, возил моряков в Мурманск, в баню, выполнял иные задания командования. Зная житейскую сметливость брата, к нему даже старшие офицеры нередко обращались за советом. Как-то в казарму, где Ваня отдыхал после вахты, зашел комполка Туркин.
— Лежи-лежи, — жестом остановил он пытавшегося вскочить Ивана. — Я вот что, брат, подумал: живем мы возле моря, а ведь в нем рыбы полно. Вот бы наловить ее хоть немного, порадовать бы матросов свежей рыбкой... Как думаешь — можно это устроить?
— Если надо — можно, — сказал, как всегда, Иван. — Шлюпка нужна, а снасти сами изготовим.
И изготовили. Вместо лески приспособили телефонный провод, а для крючков использовали вышедшую из употребления клапанную пружину: растянув ее и прогрев докрасна паяльной лампой, выковали из металла на камне рыболовные крючки, к которым прикрепили в качестве грузила кусочки свинца. При первом же выходе в море (два матроса сидели на веслах, а Ваня со своим другом Серегой Азаркиным непосредственно занимались ловлей) вернулись на берег с осевшими от тяжести бортами — свыше двухсот килограммов отменной трески, пикши, камбалы, другой рыбы сдали они тогда на камбуз. В тот вечер все побережье аппетитно благоухало жареной рыбой. Впоследствии ловля рыбы в свободное от вахты время продолжалась. Улов сдавали на склад, где треску и пикшу солили впрок, снабжали также соседние воинские подразделения. Словом, дары моря являлись хорошим подспорьем для улучшения пищевого рациона моряков. Осенью по инициативе того же комполка свободные от вахт матросы техслужбы ходили в сопки за ягодами, собирали и сдавали на камбуз витаминную продукцию — чернику, морошку, клюкву.
