Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №4 (2004)
Обзор книги Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №4 (2004)
Владимир Крупин • Выбранные места из дневников 70-х годов (Наш современник N4 2004)
Владимир КРУПИН
Выбранные места
из дневников 70- х годов
1971 год
8/IX. Вчера вечером Бог привел выпить. Была глупая ссора с женой, звонок от Фиганова, и я поехал. Сидели в “Мочалке” (кафе у Сандунов), вспоминали TV. Вспоминали хорошо: странное было время, много сидели в “историчке”, много писали, почти все шло, шли деньги, ходили в баню. Три года я угробил на сценарии. Не зря ли? Нет, видно.
Утро 8-го, я вступил в 40-летие. За 30 мне. Не ныть!
9/IX. Вчера вечером ходил с Надей в “трудные семьи”. Есть такой термин. Я часто сопутствую Наде. Это не столь интересно, сколь необходимо. Я и не страшусь таких зрелищ, но и не хочу особенно их видеть. Там женщина с шестью мальчишками (сыновьями— все от разных отцов), там проститутка 14 лет, вчера отец с двумя детьми. Один в 3-м, другой в 1-м классе. Мать в тюрьме. Отец пьет. Дети голодные, отец хочет отдать детей в интернат. Рядится, чтоб взяли на гособеспечение. 32 года, выглядит на 45. Его не было дома. Посмотрели тетради, поговорили. Старший хочет в интернат, младший нет. Квартира хорошая, на 11-м этаже. Вид из окна на Москву-реку. Пол заляпан пластилином, общежитейский бардак. Еды нет, дети худые.
Внизу, в магазине, Надя показала отца. Пьяный, лысый, бутылки несет с пивом и целлофановый кулек дешевых конфет. Жалуется сочувственно слушающим (тоже пьяным) друзьям на жену, на власть. “Я для детей живу”. Материт жену. Жены его собеседников оттаскивают от него своих мужей. Он остается один, идет домой (?), несет подарок детям.
Подобное не хочется записывать. Главное видится и слепым. Что противостоит, что помогает “трудным семьям”? Очень много: школа, общественность ЖЭКа, милиция, комиссии исполкома, РК ВЛКСМ и пр. На деле все примитивно. В ЖЭКе сидит энтузиаст — пенсионерка. Беседует, направляет вытребованных с предприятий людей в квартиры... для бесед. Приход и уход. Что это дает? Почти ничего. Сказать что-либо молодому пенсионерка не в состоянии. Ее трудно и честно прожитая жизнь — не пример. “Мы в твои годы!” — возглас глупый.
К уму достучишься не через уши, через лишения.
Пример окружения. Скептицизм. Отлично работает на разложение TV, кино, даже газеты, даже книги. Писателей не читают, читают пошлые детективы. Закон возраста — внутренняя зависть, желание быть не хуже. Быть не хуже — дело внешнее. Неужели и меня касается болезнь 40-летних — ну и молодежь пошла! Все равно верю, что народ наш хороший. Спорили с Прохановым. Человек будущего — его очередная тема. Дело героев. Толпа и камни из нее. Будущее вытекает из сегодня и дальше вниз. Проханову нет дела до людей, хоть и думает надрывно о людях. Думает о себе, о своем месте в мире. Место хорошее: я за вас страдаю (и действительно страдает), думает только о себе. Он — герой. Как бы ни был умен собеседник — игра в одни ворота вызывает раздражение: хочется вставить свое. Не слышать других — оглупеть самому, обидеться, отойти, замкнуться.
Этой весной я переболел мыслью: стоит ли так писать? Писать о себе, это интересно. Все писано-переписано. Современность — повторение прошлого, угаданное предшественниками. Внимание к человеку? Что ему до внимания и т. д. Новое — не поиск вперед, выкрутасы в стороны.
Повесть стоит. Слава Богу, не мучаюсь. Постоит. Искал сценарий, перебрать пришлось груду макулатуры. Есть чего писать, есть чего дотягивать, есть в чем порыться. Возраст — дело хорошее, избавляет от влияний. Выработка мировоззрения не урок по философии; нет позиции, есть взгляд на вещи. Разговоры, темы их сродни ходячим анекдотам: добавляют от себя, смысл остается.
Пришла мудрость: постепенность, очередность. Не озлобляться. Делать свое дело. За меня никто не напишет: не знает того, что знаю я. Не мне судить, чего стоит знаемое мной. Современникам желаю всего хорошего, я не хуже их, я лучше. Последнее — от того же Проханова во избавление от комплексов. Оставить один комплекс — есть мысль, важна ли она? Убедился, что важна, значит, нужна, прочее дело техники.
Все эти дни, пока у нас живет собака, водил гулять поутру, нюхал полынь. Искал эпитет к запаху полыни. Не горьковатая же! Нюхал, нюхал, донюхался до того, что определение искать перестал, а понюхать хочется. Тут, в этой истории с нюханием, как в капле воды (как написали бы негодяи, пишущие за деньги) отразилась (как написали бы они же), выразилась вся глупость поиска сравнений в натуре. Сила прозы не в сравнениях (это у Олеши), в чем? Нет ответа. Кстати, можно говорить что угодно: нельзя принимать на веру. Радует прочитанная мысль, когда ею уже переболел и готов принять. Так, меня обрадовали изменения: лучшее — враг хорошего, конец венчает дело и прочее, вот тоже, к примеру, и это: сила прозы не в сравнениях. Я уже был готов и сам это сказать, сказали другие, дело житейское.
10/IX. День с Курановым. Он читал, я слушал. Ходили по Москве. Напились. Говорили. “Не озлобляться!” — кричал он злобно. Пропал ли день? Вопрос.
11/IX. Стыдно перед дневником. Я и завел-то его, чтоб сказать: ни дня без строчки. Но не только сюда, вообще не пишу. В эти дни чуточку повозился с дотяжкой стихов для “Молодой гвардии”. Как обрыдло! Стихи неплохи некоторые, а интереса к ним нет.
Думал: власти не нужны талантливые книги, и вот почему. Нужны книги соцзаказа, отклик на дела, подвигание на новые дела и т. п. А талант не может быть конъюнктурным. Если совпадает желание с призывом — отлично, но и тогда не без зазубрин.
Вечер 12-го. Приехала дочь. Гуляли с ней. Мы дружим. Много хорошего пробудила она во мне. Когда я с ней, мне легко думается.
Кстати, пора бросить пижонство страдать тем, что все время смотришь на вещи со стороны, изнутри, как угодно. Как садятся на воду листья (черешком вверх, ветер гонит их черешками в одну сторону, как стайку уточек). Как кусок масла на сковороде отплывает от края, как плот, как льдина... эти бесконечные как — хуже или лучше — естественны. Естественны и явления, и события, но мелочь. И тут же описываются? Это тягостно, но это навсегда, и тут ничего особенного, никакой исключительности. Всегда больше хочется вогнать в вещь, а вгоняешь мало. Это не от скупости, а от самой вещи. В изобразительности у одной краски (эпитета) 10 оттенков. Я стеснялся пользоваться готовыми и сейчас стесняюсь, хотя ничего особенного. Опять-таки дело в мысли. Способ выражения незаметен. Если у меня герой входит, “мигая и прищуриваясь”, пусть он мигает и щурится, хотя мигали и щурились и до него: чувства, их выражения меняются медленнее времени и самого человека.
Опять же, кстати, выдрючивание может привести к непохожести, но литература ли это? Бабель. Лет 5 назад я обозвал его творчество “романтическим конспектом натурализма”. Так и есть. Что сказать тете Хасе за облаву? — Скажи, Беня знает за облаву. Случка малолетки с жеребцом и т. д. Господи, кого только не любил! Мне повезло, я выхожу на дорогу поздно, но рядом порядочные писатели, и порядочность (моя) догнать (по количеству написанного) — а качество судит Бог. Даже не качество, а нужность. Грустно, но приходится соглашаться, что пишешь для своей совести.
Непохожесть должна быть. Но это внутреннее достоинство. Есть — есть, нет — не будет.
13/IX. Умер Хрущев. Умерла с Хрущевым эпоха, вернее — стала историей. Вечер 13-го. Дни долгие. Это особенно заметно по устареванию вчерашних записей, и такая тетрадка — благо, она разгружает мозг. Читал курановскую рукопись. Помню меня поразившие “Увалы Пыщуганья”. Я читал их в Пушкинских горах, в монастырской гостинице, помню, написал Куранову хорошее письмо, называя тогда еще его на “вы”. Теперь читал, и то ли от гриппа, то ли от усталости невольно ловил его на пристрастии к словам “мглистый”, “восковатый”, и созвездиям (не к месту?), и повторам. Больно будет за него, если не прорвется дальше. Он остерегает меня, чтоб я не засиделся, не потерял бы в постоянном чтении чужого — своего.
Вечером читал лекцию в профилактории завода. О лекциях вообще потом. Дай Бог завтра добить трижды проклятое послесловие.
Всё на сегодня. Надо прощать себя за малые сдвиги в работе, все-таки ни одна чугунная задница не заменит тяги к столу, а тяга глушится, отсюда злость, нервы, рывки. Надо прощать себя, и так казнюсь ежечасно.
Завтра-послезавтра выйдет “СМ” с подборкой моих маленьких рассказов. Практически ненормальное общее название “Грустинки”. Ведь было человеческое — “Катина буква”. Радости от публикации никакой.
20/IX. Вычленил для себя пять этапов жизни. Это: познание мира (до 14—15), отрицание его (от 14 до 18—19), познание себя (от 20 до 30), попытки влияния на мир (от 30), примирение с миром (к смерти). Это условно, конечно, это примерка не на людей, на себя. Примирение может прийти раньше, смерть здесь условна. Бывает примирение по частям. Это не слабость. Мир не есть целое. Все движется, плывет, и чтобы не утонуть, надо за что-то держаться.