Фредерик Кемп - Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле
Все шло нормально до тех пор, пока не появились советские танки. Теперь силы обеих сторон замерли на месте, а командующие скрылись в штабах – одни в восточной части города, другие в западной части города, – ожидая указаний соответственно из Вашингтона и Москвы.
Пайк заступил на дежурство. Впереди была длинная холодная ночь. Его личные вещи едва ли могли помочь остановить советские танки и пехоту: нарукавная повязка военной полиции на левой руке, санитарная сумка, комплект столовых принадлежностей, наручники, полицейская дубинка, автоматический пистолет 45-го калибра и винтовка. Рассматривая в бинокль молодые испуганные лица противника, Пайк с беспокойством думал о том, «что случится, если один из этих идиотов откроет по нас огонь – и открытое противостояние превратится в перестрелку».
Как раз в то время, когда начали подходить советские танки, Клей получил новые распоряжения из Вашингтона с требованием отступить. Раск предостерег Клея от следования агрессивным курсом, подтвердив то, что уже говорил ему три дня назад. Фой Колер добавил примечание к телеграмме Раска, предназначенное для того, чтобы убедить Клея, что любое обращение к Кеннеди будет пустой тратой времени: «Одобрено [Раском] после рассмотрения президентом». За эти годы Клей неоднократно наблюдал проявления политической мягкотелости, но это было уже чересчур.
«Мы, естественно, давно решили, что вход в Берлин не относится к жизненно важным интересам, которые бы требовали решительного применения силы для защиты и сохранения позиции, – написал Раск. – По этой причине, согласившись со строительством стены, мы должны честно признаться себе, что тем самым признали факт, что Советы смогли, как они ранее сделали в других местах под своим эффективным контролем, изолировать своих упрямых подданных».
В телеграмме Раска ясно говорилось: Клей должен рассматривать отсутствие реакции Кеннеди на закрытие границы как фактическое признание того, что Советы могут делать все, что пожелают на территории, которую в настоящее время контролируют. Раск подчеркнул, что союзники не поддержат более жестких мер, «особенно по вопросу предъявления удостоверений личности».
Раск сообщил Клею, что Кеннеди испытывает трудности, убеждая союзников в «реальной перспективе» вооруженного конфликта за Западный Берлин. Хотя правительство Кеннеди хотело продемонстрировать незаконность восточногерманских и советских действий 13 августа, объяснил Раск, «мы хотели, чтобы это превратилось не в демонстрацию бессилия, а привлекло внимание общественности всего мира к неправомерным действиям и пробудило надежды жителей Западного Берлина и всех западных немцев, которые испытали огромное разочарование».
Никогда еще Клей не был так уверен, что политика умиротворения только раззадорит русского медведя. Вот почему в тот же день он отправил телеграмму, призвав «совершить набег», чтобы разрушить часть стены. Он считал возможным, что восточные немцы полностью перекроют Фридрихштрассе.
В телеграмме он в общих чертах обрисовал план действий. Танки с навесным бульдозерным оборудованием на законном основании въезжают в Восточную Германию, что формально закреплено четырехсторонними соглашениями, а на обратном пути демонстративно проламывают часть стены. 26 октября верховный главнокомандующий объединенными вооруженными силами НАТО Норстед разрешил генералу Уотсону использовать «данный план [Клея] по сносу пограничных заграждений на Фридрихштрассе», если восточные немцы полностью заблокируют перекресток. Он приказал Уотсону составить альтернативный план, согласно которому танки должны будут одновременно «снести заграждения на Фридрихштрассе и в нескольких других местах».
При этом он добавил: «Этот альтернативный план может быть введен в действие только с моего особого распоряжения».
Фактически новая телеграмма Раска зарубила планы Норстеда и Клея. «Я не вижу, какую национальную цель преследует предложенный силовой набег», – написал Раск. Он добавил, что днем обсудит с президентом предложение Клея использовать танки для сноса заграждений.
Однако, сообщил Раск, учитывая важность сохранить «вместе трех основных союзников, мы, скорее всего, не сможем договориться по данному вопросу». Раск выразил признательность Клею за его совет, но объяснил, что в настоящее время важнее удержать союзников «перед лицом серьезной советской угрозы, одновременно оказывая давление на Советы против дальнейших односторонних действий».
Вашингтон лишил свободы действий знаменитого генерала Люсиуса Клея, создателя берлинского воздушного моста, когда советские танки приставили стволы своих орудий к его горлу.
Еще никогда он не чувствовал такого бессилия.
Кремль, Москва
Пятница, 27 октября 1961 года
Маршал Конев сообщил Хрущеву, что американские танки выдвинулись к границе и, похоже, готовы приступить к главной операции. Он уже представил в качестве доказательств фотографии об учениях, проводимых Клеем в лесу, где танки сбивали заграждения, и считал, что Хрущев должен понимать, что американцы могут попытаться уничтожить то, чего удалось добиться 13 августа.
Хрущев, который к тому времени лично руководил из Москвы действиями в Берлине, несмотря на продолжавшийся съезд партии, уже приказал отправить в Берлин еще двадцать три танка. «Поставьте наши танки на соседней улице, – приказал он Коневу, – и пусть они не выключают моторы. И пустите грохот и рев танков через громкоговорители».
Конев предупредил Хрущева, что если он бросит вызов американцам, то американские танки «могут перейти в наступление». Он опасался, что импульсивный Хрущев, преувеличивая советские возможности, может начать войну.
«Это едва ли, – ответил Хрущев – если только американцы не ослепли от ненависти».
Зал Кабинета, Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия
18:00, пятница, 27 октября 1961 года
Помощник вручил генералу Клею сообщение об увеличении советских танков на контрольно-пропускном пункте «Чарли» во время его телефонного разговора с президентом Кеннеди, который находился в Зале Кабинета на заседании президентской команды по национальной безопасности. К этому моменту, похоже, весь Вашингтон был против Клея, за исключением Кеннеди, который еще не высказал своего отношения к генералу.
Клей заверил президента, что контролирует ситуацию в Берлине. Он настойчиво утверждал, что решение Советов выдвинуть еще двадцать танков свидетельствовало всего лишь о математических расчетах, проведенных Советами, – они просто хотели сравняться с американцами.
Однако Советы были напуганы демонстрацией силы у контрольно-пропускного пункта «Чарли» и возможностью дальнейшей эскалации конфликта, и Хрущев впервые привел свои ядерные силы в состояние боевой готовности. Советский лидер не был уверен, что ситуация не выйдет из-под контроля, и подготовился к разным вариантам развития событий.
Клей ясно высказал свое мнение: «Если Советы не хотят войну за Берлин, мы не можем начинать ее. Если они начнут ее, мы ничего не сможем сделать, чтобы остановить ее». Генерал был готов ручаться, что Советы не хотят начинать войну, и считал, что Соединенные Штаты должны отбросить их. Но президент не хотел рисковать.
Клей не знал, что демонстрация силы у контрольно-пропускного пункта «Чарли» настолько лишила президента присутствия духа, что он отправил брата решить вопрос с его постоянным собеседником на протяжении последних шести месяцев, советским агентом Георгием Большаковым. Одновременно он задействовал второй, более старый канал через посла Томпсона в Москве, как уже делал перед Венским саммитом.
Президент не отказывался от Большакова, поскольку этот канал доказал свою успешность. Переговоры Бобби с Большаковым перед Веной не смогли подготовить его к расставленным Хрущевым ловушкам по Берлину, но в критический момент Большаков был самой быстрой и непосредственной связью с Хрущевым.
Бобби знал, как немедленно организовать встречу с Большаковым, причем так, чтобы об этом не прознали газетчики. Джеймс В. Симингтон, помощник генерального прокурора, думал, что его босс, Роберт Кеннеди, испытывает расположение к «Георгию» отчасти из-за своей «склонности к безобидным фиглярам». Они встречались каждые две недели или около того, и Бобби обсуждал с Большаковым «большинство важных вопросов, связанных с Советским Союзом и Соединенными Штатами».
Брат президента сам установил порядок общения и позже сокрушался, что «к сожалению – как глупо, – я не записывал многие из обсуждаемых вопросов. Я просто пересказывал брату, о чем мы говорили, и он действовал в зависимости от этой информации. Я думаю, иногда он сообщал эту информацию Государственному департаменту, а иногда умалчивал о ней».
