Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное
Я возвращаюсь в Петербург с типичным «финским сувениром»: несколькими упаковками «Фэйри» и стирального порошка, таблетками для посудомоечной машины и копченой рыбой. Про чудодейственные моющие средства финского «Фэйри» в Питере ходят легенды. Мой приятель, серьезный бизнесмен, включенный в президентский кадровый резерв, посредством чайной ложки этого средства на 10 литров воды умудрился излечить свой дачный участок от мучнистой росы, которую не брал ни один гербицид. Порошок, таблетки, кофе, рыба – все это, с зачетом качества и с вычетом tax free (по объемам которого, забыл сказать, «Лапа» сравнялась с Хельсинки), выгоднее покупать в Финляндии. О приближении границы начинаешь догадываться по бесконечной веренице автопоездов, груженных иномарками: их везут и везут в страну, где есть деньги, но нет нормальных автодорог и морских портов (вот почему дорогие яхты из Питера перегоняют на зимовку в финские Котку и Хамину). Около 2 миллиардов долларов – то есть двойное состояние богача Антти Херлина – переливается сегодня через границу каждый год по направлению из России в Финляндию, и с каждым годом, пока высоки цены не нефть, этот поток будет расти, а когда он иссякнет, у финнов останется инфраструктура.
И главный противник этого потока – я уже знаю – не финские консерваторы-пенсионеры, не радикалы из партии «истинных финнов» (это они потребовали было запретить продавать недвижимость в России русским, но быстро сообразили, что после таких заявлений им лучше в Лаппеенранту и Иматру не соваться), а те русские, которые купили неподалеку, в какой-нибудь тихой Пуумале, дома на берегу озера, окнами на юго-запад, чтобы вечером в доме было солнце, чтобы росла земляника и плодоносили яблони. Вот они, зная Россию, боятся тихую милую Финляндию потерять.
Я не за рулем, а потому, проехав границу, могу позволить себе закрыть глаза. Чтобы не видеть нашего пограничного Светогорска, в котором хоть сейчас снимай «Сталкер», где руины обочь дороги и вид такой, будто война кончилась вчера, и мы ее проиграли. Где даже американские менеджеры местного ЦБК предпочитают коттеджи на финской, а не на русской стороне.
Приоткрыв глаза, я успеваю заметить призывный билборд – кажется, «Россия – страна возможностей».
Ну да. И лучшее место для инвестиций.
Я имею в виду, что Россия – лучшая страна для инвестиций в Финляндию.
COMMENTЭто не имеет отношения к теме статьи, но не могу удержаться. Если поедете в Финляндию – берите напрокат велосипед. Или берите велосипед с собой. В Хельсинки зеленые, похожие на кузнечиков, смешные велики прокатной системы CityBikes выдаются вообще бесплатно (как, кстати, бесплатно выдаются и обязательные велошлемы). Это невероятно увеличивает степень свободы и расширяет представление о стране. И тогда можно поехать в Старый Хельсинки – точнее, в тот орнитологический заповедник, который существует сегодня на месте существовавшего когда-то городского центра: там, на воде и болотцах, гнездятся птицы, за жизнью которых можно наблюдать со специально проложенных мостков. Или можно поехать по невероятно изрезанной береговой линии Хельсинки, но нужно рассчитывать силы: все-таки это полторы сотни километров.
Велик в Финляндии – счастье.
Говорю вам как тот, кто это счастье испытал.
2014#Финляндия #Коли
А зори здесь тихие
Tags: Дорога на Север и менаж-а-труа в церкви Темппелиаукио. – Отсутствие комаров и секретный подземный ракетный завод. – Питьевая вода из озера, нудизм, лососевое сафари, двойной закат и лунный автобан.
Я однажды забыл обо всем, проводя отпуск внутри открытки, а потому потом, уже вернувшись, описал ее содержимое в архаичном эпистолярном жанре. Ведь национальный парк-заповедник Коли (гора, озеро, сосны, кораблик) – это главный открыточный вид Финляндии. Вот вам письма из Коли.
1.Дорогой мой!
Я, признаться, впечатлен днем пути, хотя мы сняли коттедж всего в 400 километрах от Хельсинки к северу, в центре того, что финны в угоду туристу называют Lakeland и «страной тысячи озер», – к чему, как понимаешь, я относился со скептицизмом. Наш соотечественник вообще, заметь, с иронией относится к тому, что связано с ценностями финской жизни, полагая эту жизнь эдаким природным придатком к нашей конвульсивно дышащей империи. Но что бы ты сказал, узнав, что в гранитном щите, на котором устроен Хельсинки, выгрызен подземный город, весь отведенный под паркинг (вряд ли финны замышляли бомбоубежище)? Или что в Lakeland, начинающейся к северу от Иматры и Лаппеенранты, и правда тысячи озер, так что, как говорит моя Тамара, от «красоты неземной» захватывает дух, когда едешь по дамбе через воду, испещренную бухточками, заливами, островами, шхерами? Что бы ты, дорогой, молвил, увидев пасущихся по берегам коров в кожаных лифчиках (размер примерно 10-й), дабы вымя не волочилось по земле?
Впрочем, я отвлекся, хотя надо бы еще упомянуть свадьбу в Хельсинки, в скальной церкви с не-вы-го-ва-ри-ва-е-мым именем Темппелиаукио. Мы стали невольными очевидцами. Свадьба была из богатых (дамы все в шляпках), жених наголо брит (типа шоу-биз), а невеста старше, думаю, лет на пятнадцать. Стоял ровный «гур-гур», какой всегда бывает в толпе. А потом вдруг, как перед грозой, стихло, и сквозь толпу, рассекая ее, словно Гамлет, прошел белокурый юный бог, так что Тамара дернула меня за рукав, и невеста бросилась к богу, но он отстранил ее рукой и поцеловал жениха в губы. А потом все в той же тишине развернулся и ушел – что там твой Гас Ван Сент!.. Впрочем, опять отвлекся.
Итак, коттедж наш (вполне шикарный) стоит прямо на мысе Коли в центре заповедника Коли, а сбоку в тайге угадывается гора Коли с горнолыжным курортом, от которого к августу только и осталось, что кресельный подъемник (говорят, действующий).
Нас окружают, как бы в Мурманске сказали, «севера».
Заход случается поздно, к полуночи, и мы непременно ходим смотреть на «зорю» – а зори здесь необычно тихие.
После них небо долго еще белесо, и полная луна отражается в воде странно. Митя, достигший того прелестного возраста, когда уже способен к анализу, но еще непосредствен, говорит: «Родители, это не лунная дорожка, это лунный автобан». Озеро называется Пиелинен. Длиной оно 80 верст – и, если не ошибаюсь, является в Финляндии крупнейшим водоемом, жирным сальмоном, плюхнувшимся в Лейклэнд… Вот, Тамара с Митей вернулись.
Завтра – или послезавтра – продолжу.
2.Привет, снова я.
На третий день жизни у озера пришла мысль писать письма ручкой и отправлять тебе с дикими гусями, которых здесь в изобилии, потому как (мне объяснила местная правительница тетя Кайя) Коли – птичий заповедник.
О впечатлениях первых дней.
Как ты знаешь, мы с Тамарой по утрам бегаем километров пять, то же и здесь. Комаров, к твоему сведению, в Финляндии нет – как объяснить, что они тучей висели над нами у погранперехода в Торфяновке, но совершенно исчезли в Valimaa? Но ведь факт! Бег по мягкой тропе под соснами – особое удовольствие. Особенно, когда из-под ног взлетают пуховыми подушками тетерева – за первое утро вспугнули штук пять. Но главную проблему для бегуна составляет черника размером, не вру, с ноготь. И это, обрати внимание, безо всякой генной инженерии. И Тима, конечно, удержаться не может: бег вместо сорока минут занимает теперь часа полтора.
А вчера нашли холм, у подножия поросший желтой морошкой: обзавидуйся! Морошка, черника, тетерева, озеро и лес, почти что тайга. Но на развилках все деревья помечены – перед ресепшен у тети Кайи вывешен щит с разноцветными обозначениями троп: не заблудишься. Тамара в поисках премиальной черники забрела в какую-то совершенную чащу и вдруг криком призвала меня. Что бы ты думал? В чащобе обнаружен был стационарный электронный пульт, над ним оранжево мигала лампа. В девственном-то лесу! Я, как верный сын своего народа, подумал: ага, сыны Суоми! Рассекречен ваш секретный ракетный подземный завод! Но тут же понял, что это датчики коммуникаций, проходящих у нас под ногами. Ведь питается же электричеством наш коттедж, хотя проводов к нему нигде не видно? А лампа указывает обходчику место проверки. Такие дела.
После обеда, оставив Тамарку в черничнике, покатил на велосипеде на узкий, как лезвие, полуостров, сильно прельщавший меня на карте. Понимаю, что не описать, но… Помнишь, мы обсуждали, что когда едешь по Питеру по набережной Фонтанки, то ощущение, будто внутри гравюры? А здесь ощущение, будто внутри сотворения мира. Справа и слева вода, беспримерно чиста. Гранитные валуны, вот сосны. Ни души. И знаешь, я, который натуристского движения всегда не без брезгливости сторонился – вдруг понял, что нужно раздеться, и сиганул голым с гранитного плато в воду, потом загорал голым на этой каменной плите, а потом как дурак – что было, то было! – кувыркался во мху как на ковре, как в детстве дети прыгают и кувыркаются исключительно по причине счастья. Очнулся от треснувшей ветки. Расставив четыре жирафьих ножонки, на меня с интересом смотрел лосенок. Потом уковылял.
