Дмитрий Губин - По России
Обзор книги Дмитрий Губин - По России
Дмитрий Губин
Въездное & (Не)Выездное Книга 1: по России
Приложение к maps.google.com
Тексты, места, 10 городов, теги, хэштеги, каменты, бонусы
От автора
Я вот как хотел начать: «Только русский человек так устроен, что терпеть не может Москву: наглую, безвкусную, обобравшую и обожравшую всю страну. И только русский человек, получив малейшую возможность сбежать в Москву из своих Шуй и Кимр, сбегает…»
Эта книга была заказана одним издательством, а для издательств, имеющих дело с бумагой, предисловие надо писать вообще, но с идеей.
Однако у издательства случилась болезнь России, где только за 2011 год объемы книжной торговли сократились на четверть (это если считать в деньгах, а если в тиражах, то совсем все плохо).
И поскольку я больше никак не связан с бумажными тиражами, то могу позволить себе правду.
Эта книга не рассчитана на (прости, господи!) широкого читателя .
Потому что мало кому интересны публицистические тексты после того, как они однажды опубликованы (тут как с потерей девичьей невинности в XIX веке).
А эта книга объединяет именно такие потерявшие невинность тексты, к тому же отобранные по формальному признаку: действие в них – за исключением «Москва – куриная нога» – происходит вне Москвы.
Однако такие тексты могут быть интересны читателям нескольких категорий. Во-первых, немосквичам, которым интересно, что про их Иваново (Питер, Волгоград, Краснодар) наплел этот Губин. Во-вторых, начинающим журналистам, для которых профессия стартует с подражания (я сам когда-то зачитывался Валерием Аграновским, его братом Анатолием, Юрием Черниченко и Анатолием Стреляным). Затем – моим стойким поклонникам (которые зачастую ради моих текстов покупают «Огонек» либо залезают на сайт). И, наконец, – исследователям России после 1991 года, а также российской журналистики этого периода.
Для их удобства я использовал интернет-навигацию: хэштеги в начале текстов дают топографическую привязку, а каменты в конце… ну, с ними понятно.
Но если вы не из трех перечисленных категорий, а все равно стали читать, и разочарованы – претензии не принимаются, материальный ущерб не возмещается.
Предупреждали!
ДГ
dimagubin.livejournal.com
@gubindima#СССР #Иваново Ивановский самиздат
Этак можно продолжать и продолжать, ибо свершений ивановцев, как и всех советских людей, не счесть.
Владимир Кулагин, бывший редактор газеты «Рабочий край».
Теги: Илья Глазунов в роли диссидента . – Леонид Брежнев в роли Станционного Смотрителя. – Евгений Евтушенк о в роли залпа «Авроры».
Когда зима 1978 года перешла в зиму 1979-го, в областном городе Иваново произошло два события культурной жизни, всколыхнувших его обитателей и потрепавших тех, кто этому колыханию доверился.
Первым был приезд в город художника Ильи Глазунова, тогда еще не написавшего портрета Л.И.Брежнева, не удостоенного звания народного, не принятого в Академию Художеств СССР (хотя и принятого в Академии Мадридскую и Барселонскую). Илья Сергеевич привез вместе с собой выставку, которой отдали ряд залов ивановского художественного музея, потеснив на время одну из достопримечательностей текстильного края – черную и зубастую египетскую мумию, неизменно притягивающую в музей ребятишек. На пресс-конференции для ивановских журналистов Глазунов сказал о своей любви к «русскому Манчестеру», о намерении построить в подчиненном Иванову Палехе новый музей для знаменитых лаковых панно и шкатулок, – и выслушан был благосклонно. Отчет о встрече можно прочитать в ивановской газете «Рабочий край», название которой ехидные акселераты двух городских спецшкол, успевшие выучить считалочку про плаксу Вилли «Уай ду ю край, Вилли…», калькой с английского переводили как «Плачущий гегемон». При этом надо признать, что ивановцы в своей массе плохо приставляли себе, кто такой Илья Глазунов, музеи посещали не иначе как на профсоюзных экскурсиях (не считая детских визитов к мумии), а потому никакого ажиотажа вокруг выставки первоначально не было, и только тонкая прослойка интеллигенции составляла хилую очередь в кассу.
Думаю, во всем дальнейшем следует винить именно эту прослойку: для наших интеллигентов вообще характерно заваривать кашу в благой надежде накормить весь мир, несмотря на то, что это мероприятие неизменно оборачивается для них же кашей березовой.
Но ивановская интеллигенция тогда о диалектике не думала и, видимо, слегка уязвленная немассовостью выставки, начала проводить воспитательную работу: мол, посмотреть следует непременно, ибо Глазунов, как бы поточнее сказать, художник не совсем официальный, а может быть даже, совсем неофициальный, его картины закупает заграница, и на одном холсте у него нарисована очень красивая, но совершенно голая девица, перебирающая конверты пластинок Элвиса Пресли, являющегося, как известно, агентом ФБР; на другой под красным знаменем, привязанным к ракете, свиньи жрут трупы и возвращается к отцу библейский блудный сын; на третьей же картине, которая в Иванове не выставлена, но которая, точно, есть, лежит в кровавом гробу Сталин, – так что, выходит, просто удивительно и невероятно, что такая замечательная выставка устроена именно в нашем городе.
Агитация имела успех, и вскоре очередь в кассу заметно возросла, а потом вылезла и на улицу, а потом началось и вовсе столпотворение, не доводимое до размеров Вавилонского разве что стайкой людей в пальто цвета маренго, в сапогах и с бляхами. Тут уже пошло черти что, и появились откуда-то непонятные свитерастые бородастые молодые люди, с видом знатоков утверждавшие, что выставляется Глазунов вовсе не по приглашению областного отдела культуры, а потому, что в Москве его персональную выставку зарубил секретарь Академии Художеств Налбандян, сказавший: «Я никогда не повешу ваш ужасный картина» про то самое полотно, где Сталин в крови и Христос – в белом венчике…
Ясно стало, что назревает скандал.
Я тогда учился в восьмом классе и отрабатывал в себе, как мне тогда казалось, качества совершенно необходимой журналистской прохиндеестости, подрабатывая в «Плачущем гегемоне» фотоснимками и небольшими статейками. Хорошо помню это предгрозовое ощущение, когда фоторепортер «Гегемона» крючконосый, маленький и неутомимый Александр Дворжец сдавал отвсекру фотографию за фотографией, включая общий вид очереди, голую преслевскую девицу и блудного сына, из чего в конечном итоге для публикации отбирался портрет детского писателя Михалкова, изображенного художником с взятым наизготовку пером перед стопкой абсолютно чистой бумаги, – ах, память моя фиксировала всё, да мозг еще не осмыслял: как жаль, что только сейчас мне стала видна взаимосвязь людей и событий…
Ивановцы прекрасно знали, что скандалы нехарактерны для нашей системы и спешили посмотреть выставку, пока ее вместе с нехарактерностью не прикрыли. Все настолько были готовы к любой беде, что, не случись ее, беду бы выдумали. Она же, как водится, пришла оттуда, откуда не ждали: в январе, чуть запоздав, городская «Союзпечать» доставила подписчикам декабрьский номер ленинградского журнала «Аврора». Подписчиков было немного, журнал прочитали не сразу, но потом все читавшие как-то разом заговорили об опубликованных в нем стихах Евгения Евтушенко «Москва – Иваново»: говорили, между прочим, что врезал он нашим чинушам промеж глаз здорово; и что влетит же ему теперь за это; и что, молодец, поддал Жень Саныч пару всем, кто еще надеется освоить всякие там нечерноземные программы, – из одних только этих очень уклончивых реплик можно было понять, что «Аврора» дала какой-то идеологический ляп, по сравнению с которым и скандальная выставка – так, мальчишеская шалость.
Впрочем, прежде чем объяснить, что за публикацию позволила себе редакция журнала, возглавляемого писателем Глебом Горышиным, необходимо ближе ознакомиться с городом Иваново по зиме 1978/79 годов, чтобы у читателя не сложилось ощущения ивановской провинциальности, забитости и непросвещенности. Ей-богу, это было бы несправедливо по отношению к городу, давшему стране поэта Михаила Дудина, модельера Вячеслава Зайцева и каждый третий метр хлопчатобумажной ткани.
Итак, следует сказать, что город Иваново отнюдь не был дремуч ни в культурной, ни в иных сферах. Работали два театра и строился, отмечая пятнадцатилетие строительства, третий, некогда заложенный на месте стертого с лица земли монастыря: под монастырем, как выяснилось впоследствии, протекала подземная речка, в которую опускался плотинообразно театр по мере своей постройки. Несмотря на такую сложность, строительные организации приобретали мало-помалу гидротехнический опыт, периодически приостанавливая театральное падение и опускание. Решалась успешно жилищная проблема, было возведено несколько двенадцатиэтажных домов, и на улице Станционной предполагалась закладка шестнадцатиэтажного. Любопытно отметить, что еще до начала работ место постройки первого ивановского небоскреба было увековечено открытием памятника Генеральному секретарю ЦК Л.И.Брежневу – это, конечно, было почином, нашедшим в стране самый горячий отклик. Памятник представлял собой дымчато-мраморное сооружение, напоминающее одновременно развернутое знамя и раскрытую книгу, левую страницу которой занимал выполненный маслом портрет Л.И.Брежнева, а правую – его цитата бронзового литья. По мысли отцов города, шестнадцатиэтажная махина должна была произрастать прямо из этого иллюстрированного издания, как бы намекая на то, что каждому делу предшествует партийное слово.
