Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие
Один раз мы угодили в трещину и долго не могли из неё выбраться. Тогда Билл удлинил свои постромки страховочной верёвкой (он потом часто так делал) и стал обнаруживать трещины намного раньше, чем мы. Нам-то, конечно, хорошо, куда хуже Биллу. В темноте трещины действительно выматывают нервы.
Пятнадцатого июля выступили утром; впереди слева от нас и почти над нами виден Нолл, огромный массив, обрывистые скалы которого образуют у моря мыс Крозир. К нам Нолл обращён более пологими склонами, а к ним прижимаются могучие ледяные валы, раскинувшиеся на много миль.
Подумать только, эти валы мы одолели, как они нас ни сдерживали! Слева возносится на 10 тысяч футов гора Террор — она связана с Ноллом гигантским куполообразным надувом отполированного ветром снега. В одном месте он плавно спускается к коридору, по которому мы пришли, и здесь мы начинаем подъём. Трещин нет, только мощный надув, гладкий, словно стенки огромной фарфоровой чаши, которую он напоминает, и слежавшийся настолько, что мы, как на льду, надеваем кошки. Делаем три мили вверх по склону. Остаётся 150 ярдов до морены, на которой мы собираемся поставить хижину из камня и снега. Она слева от нас, а справа, по ту сторону снежного купола, — двойная вершина Нолла; здесь на высоте 800 футов мы ставим последний лагерь.
Мы на месте.
Каким получится наш дом? Скоро ли просохнут спальные мешки и одежда? Будет ли гореть ворваньевая печь? Найдём ли мы пингвинов?
«Трудно поверить такому счастью — 19 дней позади. Мы с ног до головы мокрые, в мешки влезаем с трудом, ветрозащитная одежда больше походит на заледеневшие коробы. Шлем Бёрди твёрдый, как железо. Все волнения позади, это прекрасно!»[152]
Был вечер, но нам так хотелось поскорее начать строить дом, что мы взобрались на гору над лагерем, к выступающим из снега скалам. Их, конечно, не сдвинуть с места, но вокруг полно валунов, гальки и, конечно, сколько угодно замёрзшего снега, за нашей спиной спускающегося полосой сугробов к палатке и большому ледяному валу милей дальше.
Между ним и нами, как мы узнали позднее, стоит большой ледяной утёс. Ледяные валы и Великий Ледяной Барьер за ними — у наших ног; берег моря Росса всего в каких-нибудь четырёх милях отсюда. Императорские пингвины должны обитать где-то за ближайшим склоном Нолла, скрывающим от наших глаз мыс Крозир.
Мы хотели построить хижину с каменными стенами, обложить их снегом, девятифутовые сани использовать в качестве конькового бруса, а большой кусок зелёного уиллесденского брезента как крышу. Имелась у нас и доска для дверной притолоки. Поставим печку, топить будем пингвиньим жиром — получится удобный тёплый дом, откуда мы будем предпринимать вылазки на птичьи гнездовья мили за четыре отсюда. А может, натянуть палатку около гнездовья и провести необходимые исследования прямо на месте, покинув нашу уютную хижину на одну-две ночи. Такие у нас были планы.
В ту же ночь
«начали подкапываться под большой валун на вершине — он бы послужил основанием одной из стен дома, — но вскоре наткнулись на скалу и отказались от этой затеи. Выбрали новое место футах в двенадцати дальше — довольно ровный участок морены, точно под вершиной возвышенности. Надеялись за ледяным валом найти более или менее надёжную защиту от ярости здешних ветров. Бёрди по всему склону собирал камни — неподъёмных для него нет, Билл занимался наружной насыпью, я клал из валунов стену.
Камни вполне подходящие, снег же так слежался, что больше походит на лёд; ледоруб его не берёт, только маленькой лопаткой можно постепенно вырубить большой блок. Гальки мало, но зато она хорошая. Наполовину закончили одну из длинных стен и спустились на 150 ярдов к палатке, всё идёт на лад»[153].
С высоты 800 футов открывался величественный вид.
Чтобы насладиться им сполна, я надел очки и время от времени протирал их. На востоке внизу огромное пространство занимают ледяные валы, выжатые напором ледника. В свете луны они напоминают пашню: будто какие-то великаны вспахали здесь землю бороздами глубиной в 50–60 футов. Они доходят до края Барьера, а за ними расстилается замёрзшая гладь моря Росса, ровная, белая, спокойная, словно над ней никогда не проносятся пурги. На севере и северо-востоке — Нолл. За нами громоздится гора Террор, на склоне которой мы стоим, и всё это будто околдовано чарами серого бесконечного Барьера, холодного, массивного, насылающего вниз ветры, метели и тьму. Боже! Что за место!
«Сейчас мало дневного и лунного света, но в последующие двое суток мы использовали и тот, и другой максимально. Днём и ночью были на ногах, часто работали вообще в полной темноте; снег копали при лампе-вспышке. К концу второго дня закончили стены и обложили их насыпью, но на один-два фута не довели её до верха: сначала надо плотно подогнать крышу, а уже потом доводить защитный вал. Сооружать его очень трудно из-за того, что снег плотный, — мягкого нет, и нечем забивать щели между снежными глыбами, более всего напоминающими каменные плиты для мощения улиц. Дверь уже готова: это треугольный кусок парусины с откидными клапанами, прижатый к стене камнями и снегом. Верх закинут за планку, низ врыт в снег»[154].
Бёрди огорчало то, что мы не закончим всё в один день; он чуть ли не сердился, но работы оставалось очень много, а мы устали. На следующий день, во вторник 18 июля, поднялись ни свет ни заря, чтобы завершить постройку дома, но помешал сильный ветер. Мы всё же взобрались наверх и немного покопали, но класть крышу было нельзя, пришлось уйти ни с чем. И тут мы поняли, что наверху дует гораздо сильнее, чем там, где стоит палатка. В это утро около дома было ужасно холодно, ветер достигал силы 4–5 баллов при температуре -30° [-34 °C].
Проблема керосина становилась всё более острой. Мы уже принялись за пятый из наших шести бачков, экономили как могли, даже горячее ели всего два раза в день. Надо было во что бы то ни стало пробраться к императорским пингвинам и разжиться их жиром, тогда можно будет пользоваться печкой, которую специально для нас сделали на мысе Эванс.
Девятнадцатого выдался прекрасный тихий день. В 9.30 мы вышли с пустыми санями, двумя ледорубами, страховочной верёвкой, сбруей и принадлежностями для свежевания тушек.
В дни «Дисковери» Уилсон неоднократно ходил на мыс Крозир через ледяные валы. Но это было при дневном свете, и тогда путешественникам удалось найти удобный путь под скалами, которые сейчас отделяют нас от валов.
Мы приближались к подножию горного склона, немного уклонившись на север, где раньше не бывали, поэтому нам следовало остерегаться трещин, но вскоре мы вышли к краю утёса и двинулись вдоль него, пока он не сравнялся высотой с Барьером. Тут мы взяли налево, к морскому льду, зная, что вступаем в двухмильную зону валов сжатия около мыса Крозир. С полмили шли спокойно, обходя гребни валов, всё время стараясь оставаться на более или менее ровной поверхности и держаться как можно ближе к появившемуся слева от нас очень высокому утёсу. По мнению Билла, пока мы от него не отдаляемся, мы следуем упомянутым проходом, которым пользовались участники экспедиции «Дисковери». Яиц они тогда так и не достали — было слишком поздно, из них уже вывелись птенцы. Найдём ли императорских пингвинов мы, а если найдём, то будут ли они насиживать яйца? Это пока не ясно.
Скоро, однако, наше везение кончилось, каждые несколько ярдов стали попадаться трещины, а многие мы наверняка пересекали, не догадываясь об их существовании. Как мы ни старались прижиматься к скалам, вскоре мы очутились на гребне первого ледяного вала, отделённого глубокой ложбиной от ледяного склона, на который мы так стремились. Затем мы пересекли большую ложбину между первым и вторым валами; забрели на участок огромных глыб льда, под воздействием давления принявших самые причудливые формы и изрезанных трещинами во всех направлениях; мы съезжали по снеговым склонам, переваливали через ледяные валы, стоявшие на пути к утёсам. И всякий раз попадали на непроходимое место и отступали назад. Впереди шагал Билл — он опережал нас на длину страховочной верёвки, которой привязался к передку саней, за ним шёл Бёрди в упряжи, также прикреплённой к передку, я же замыкал шествие, привязанный к саням сзади.
Сани эти сослужили нам отличную службу и как мостик и как лестница.
Два-три раза мы хотели спуститься с обледенелого склона на сравнительно ровную поверхность под ледяным кряжем, но не решились: слишком высоко. В тусклом свете все пропорции смещались; некоторые обрывы, на первый взгляд казавшиеся совершенно неприступными, мы успешно преодолевали с помощью ледорубов и верёвок, хотя знали, что, упади мы, внизу нас непременно ждут трещины. На обратном пути я-таки угодил в одну из них, но мои товарищи, стоя выше на стене, благополучно извлекли меня оттуда.
