Нина Зверева -Прямой эфир: В кадре и за кадром
бирался до своих героев для того, чтобы познакомить-
ся, поговорить, собрать информацию, а затем уже
написать сценарий и только после его утверждения
получить съемочную бригаду.
Технология работы в молодежной редакции «Фа-
кел» соблюдалась жестко и неумолимо. При этом
каждый участник команды всегда был в курсе об-
щих дел, планов и новых проектов. Достаточно ча-
сто после посиделок у Близнецова кто-то из наших
молодых парней-ассистентов бежал в ближайший
магазин за бутылкой водки (это называлось «сбегать
к Дусе»), а закуской служил черный хлеб с солью. Это
ПРЯМОЙ ЭФИР 41
был легкий допинг, если учесть, что бутылка разли-
валась на 15–20 человек и никто никогда не бежал
за следующей. Мы садились и пели песни. К счастью, многие люди в редакции умели хорошо петь — сам
Близнецов, Нина Рощина, Маргарита Гончарова, Елена Шляхтич. Они заводили, а мы тихо подмурлы-
кивали. Прежде всего Окуджаву, а потом наши ре-
дакционные песни, которые лихо сочинялись тем же
Марашом и тем же Близнецовым.
До сих пор я иногда цитирую своим ученикам
строки из наших веселых песен:
Вдохновенье, как скисший кефир.
Мы дрожим, словно ломтики студня.
Через час мы выходим в эфир,
Через два нас уволят со студии…
Или:
Нет у нас ни машин и ни дач,
Не хватает порой эрудиции.
Мы творцы молодых передач
С пожилыми суровыми лицами.
А почему редакция называлась «Факел»? Так при-
думали наши отцы-основатели. Они нарисовали
заставку, которая напоминала олимпийский огонь, и зрителями в городе Горьком эта заставка долгие
годы воспринималась как знак качества.
Мне повезло — я работала в «Факеле». Достаточно
долго — внештатно с восьми лет и до двадцати од-
ного, а затем в штате — целых семь лет до момента, когда в двадцать восемь лет я ушла в декрет рожать
НИНА ЗВЕРЕВА 42
сына. Потом меня перевели старшим редактором
общественно-политической редакции, где мне уже
самой надо было создавать коллектив, ставить новые
проекты, выстраивать отношения с властью.
Спасибо «Факелу» — я была к этому готова.
Сагалаев
Первый раз я увидела его во время своей первой
учебы в Москве. Мне было всего двадцать четыре
года, а курсы в Москве были организованы толь-
ко для главных редакторов, а я была самым-самым
младшим редактором молодежной редакции «Фа-
кел». Но Наталья Михайловна Дроздова, которая
должна была поехать в Москву на учебу, ждала вто-
рого ребенка, когда первому уже было более деся-
ти, и поехать в Москву она не могла, как говорится, по состоянию здоровья.
Так я оказалась первой в списке, и уже на следую-
щий день в Москве чувствовала себя лишним звеном
в спаянной компании комсомольских лидеров — ува-
жаемых руководителей молодежных редакций из Пи-
тера, Ташкента, Риги, Красноярска и так далее. Я лю-
блю учиться. Оставив на мужа двух маленьких дево-
чек, я с полным энтузиазмом и восторгом посещала
все лекции и все семинары на Шаболовке. Я старалась
изо всех сил быть первой в учебе, так как в нефор-
мальном общении по вечерам в общежитии на ули-
НИНА ЗВЕРЕВА 44
це Вавилова у меня не было никаких шансов хоть
как-то обратить на себя внимание лидеров молодеж-
ного вещания страны под названием СССР.
Было много смешного. Например, восточный па-
рень по имени Мансур (не помню, из какой респу-
блики) на третий день учебы подошел во мне с кон-
кретным предложением, которое звучало крайне
непристойно:
— Слушай, у меня уже три дня нет женщины. Се-
годня вечером я варю плов, и ты остаешься со мной.
Вариантов отрицательного ответа предусмотрено
не было, поэтому я сбежала к тете Зине и жила у нее
целую неделю, дрожа от страха. И она очень весели-
лась по этому поводу.
Но речь не про меня, а про видение, которое воз-
никло перед нами через две недели учебы, когда нас
привезли в «Останкино» в молодежную редакцию ЦТ.
Видение было кудрявым, веселым, одевалось в клет-
чатые штаны и носило фамилию Сагалаев. Я не совру, если скажу, что это имя было у всех на устах в то вре-
мя в «Останкино». Шел 1976 год, и страна погрузи-
лась в глубокий застой, но было несколько «форто-
чек» (в том числе «Литературная газета» и молодеж-
ная редакция Центрального телевидения), которые
могли себе позволить иронию, юмор и даже сатиру.
В программе нашего обучения была экскурсия
по «Останкино» и встреча с молодежной редакцией
ЦТ, ради которой приехали многие мои коллеги.
В то время одной из самых популярных программ
была программа «Адреса молодых», и заветной
мечтой регионалов было попасть в эту программу.
Помню, мы приехали в «Останкино», покрутились
ПРЯМОЙ ЭФИР 45
по всем нескончаемым коридорам, подивились
на студии и монтажные, а затем нас отвели в кино-
зал. И мы стали с нетерпением ждать Сагалаева.
Это был тот момент, когда каждый из участников
семинара должен был представить на суд московско-
го жюри свою собственную работу, и нас специально
просили в письмах привезти работы для показа и об-
суждения.
Я была всю жизнь примерной ученицей и даже
не думала, что можно приехать «пустой», поэтому
взяла последнюю эфирную работу. Это была про-
грамма о разводах и о любви из цикла «Точка зре-
ния», продолжалась она целых 54 минуты, там было
много постановок с участием актеров, много экспер-
тов и была одна главная мысль: «Развод гораздо более
серьезный шаг, чем женитьба, и последствия развода
всегда непредсказуемы». Вела нашу программу ми-
ловидная женщина-юрист. Там было много пафоса, но в целом мы с режиссером Михаилом Марашом
вложили в эту программу много души, искренности
и сочувствия.
Сагалаев пришел через десять минут после назна-
ченного срока и сразу перешел к делу.
— Давайте смотреть работы.
Тут-то и выяснилось, что работа есть только одна, то есть моя. А другие люди вежливо старались объ-
яснить «объективные» причины, по которым они
не привезли видеозаписи. К слову сказать, работали
мы тогда на монтажных аппаратах из Новосибирска
под названием «Кадр», видеолента была широкой, тя-
желой. Монтировали ее при помощи ножниц и скотча, и мой груз на 54 минуты составлял не менее десяти
НИНА ЗВЕРЕВА 46
килограммов. Это был тот самый момент в моей жиз-
ни, когда я ощущала тяжесть каждой эфирной минуты
в прямом смысле этого слова.
— Ну, и кто первый? — весело спросил кудрявый
парень в клетчатых штанах.
Молчание было ему ответом. Наш куратор Галина
Никулина растерялась и поглядела на меня. Я не хо-
тела быть первой. За предыдущие две недели учебы
я уже хорошо поняла, что моя программа состоит
из одних ошибок и лучше бы ее никогда не показы-
вать ни зрителям, ни друзьям. Лучше забыть о том, что я делала раньше, и начать работать по-новому.
Но все взоры сошлись на мне, и Сагалаев, который
было приуныл, радостно спросил:
— Сколько минут? О чем программа?
Я ответила, что о разводах, и занимает она 54 ми-
нуты эфирного времени. Другие члены группы на-
чали активно предлагать Сагалаеву устные рассказы
о своих эфирных победах, но он был тверд и после-
дователен. Он сказал:
— Нет ничего более скучного, чем рассказы о те-
левизионных программах. Если вы их не привезли, значит, они совсем не так хороши, как вам хочется
думать.
Можете себе представить, как относились ко мне
и к моему бенефису участники группы после такого
резюме! Тяжелая пауза, полная тишина. И вот уже
на экране возникают первые титры и первые кадры
моей нижегородской программы.
Я всегда говорю своим ученикам, что важный мо-
мент учебы — это просмотр своей работы глазами
других людей. Но это очень тяжелый урок.
ПРЯМОЙ ЭФИР 47
Никогда не забуду просмотр программы «Точка
зрения» в «Останкино» в 1976 году, потому что это
был провал, позор, несчастье моей жизни. Уже на пя-
той минуте просмотра люди начали посмеиваться, перекидываться репликами. Я понимала, что они
правы, что синхроны тяжеловесны, постановки при-
митивны, а призывы пафосны и бессмысленны. Я го-
това была отдать полжизни за то, чтобы программа
