Андрей Колесников - Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
– Проходи, мальчик.
– Я с Машей, – привычно сказал Ваня. – Я Машу подожду.
Жизнь, все эти пять лет, приучила Ваню ждать Машу. Эта привычка вошла в него с молоком матери и с чем-то еще, из чего образуется химия отношений между братом и сестрой, которая потом иногда пропадает, конечно, но это значит просто, что вы давно не виделись.
– Девочка, а тебе сколько лет? – спросила девушка Машу.
– Семь! – с привычной гордостью ответила она. Она и правда привыкла, что семь звучит лучше, чем пять. Хотя бы потому, что семь больше, чем пять. Я думал, пройдет лет еще 20, прежде чем ситуация в этом смысле изменится и она перестанет наконец этим гордиться.
Но ситуация изменилась уже в этот день.
– Семь? Нет, ты не пройдешь, – сказала девушка-воспитатель в игровой комнате с таким неожиданным металлом в голосе и с такой непримиримостью, что мне сразу захотелось с ней поспорить. – Сюда могут зайти дети в крайнем случае до шести лет или до 120 сантиметров ростом. А в тебе все 130. Можешь проверить.
Маша посмотрела на меня. Впервые она оказалась в ситуации, когда ее возраст стал ей такой серьезной помехой в жизни.
– Послушайте, – сказал я. – Они брат и сестра. Мы приехали из аэропорта специально к вам. Мы ехали через пробки. Они профессионалы игровых комнат. Они тут ничего не сломают. Если, не дай бог, сломают, я починю или лучше заплачу. В девочке на самом деле совсем немного больше 120 сантиметров.
Но я еще не закончил говорить, когда понял, что я просто идиот. Она ждала всего этого, чтобы еще раз с удовольствием сказать:
– Девочка сюда не войдет. Здесь дети до 120 сантиметров и до шести лет.
Потом она как будто сжалилась и добавила:
– А если после вас еще кто-то придет и попросит, я что, и его должна пустить?
«Еще какие-то брат с сестрой из аэропорта с задерживающегося рейса?» – подумал я, но говорить ей уже ничего не стал.
Я решил уж тогда пройтись с ними по магазину, и, пока мы прошлись бы, нам, наверное, пора было бы уже ехать обратно в аэропорт. Но тут девушка неожиданно сказала:
– А мальчик может поиграть у нас.
И это было, что называется, с особым цинизмом. Потому что смотрела она в этот момент на Машу.
И она сразу добилась желаемого эффекта – на глазах у девочки показались слезы. Через мгновение они текли у нее по щекам.
Эта продавщица игровой комнаты имела полное право не говорить этих слов и не добивать Машу. Более того, она не имела никакого права говорить их.
– Вас зовут-то как? – спросил я ее.
– Лена.
– А фамилия ваша какая?
– А вот этого я вам могу не говорить! – сказала она, и в этот момент, клянусь, ей было очень хорошо.
Мы уже стали подниматься наверх в магазин, я обдумывал план мщения, и он уже созревал в моем рассвирепевшем мозгу, как вдруг Ваня сказал:
– Ну ладно, я тогда один пойду поиграю.
– Один?! – не поверила Маша.
– Я пошел, – сказал Ваня.
Я потом понял, что в его рассвирепевшем мозгу тоже созрел план мщения. Он решил остаться в игровой комнате и таким образом наказать эту Лену, которую распирало от сознания выполненного долга. Она решила делать все по правилам – и он тоже решил. Он решил забрать все то, что нам причиталось по закону. И тут не было ничего личного.
И поняв это, я оставил его в игровой комнате. Мы шли по магазину, и Маша тихо плакала. Я позвонил администратору этого магазина, и она сказала, что в курсе конфликтной ситуации и что сделать ничего нельзя.
– Правила есть правила, – рассказала она, – и не нам их нарушать. Не мы ведь их выдумали. А в нашем магазине к вашим услугам…
В этот момент мы уже подходили к выходу из их магазина, в котором нам и так-то было нечего делать, а теперь пребывание в нем граничило с предательством собственной дочери. Я что-то еще сказал администратору, потом что-то еще и, честное слово, не грубил, а просто просил ее остановиться и перестать наслаждаться сознанием собственной правоты.
Мы забрали Ваню, вышли из магазина, приехали в аэропорт, они вовремя, то есть с опозданием на три часа, улетели на отдых, им там сейчас, похоже, очень здорово даже по моим ощущениям (и уж тем более, я думаю, по их ощущениям).
Но вот мне позвонила Маша и спросила:
– Папа, а почему та девушка в магазине сказала тому мальчику, что пропускает его в последний раз? А ведь он был выше меня.
К этому моменту они отдыхали на Сардинии уже почти неделю.
«Делай так!»
Маша с Ваней вернулись с отдыха. Они были полны, конечно, впечатлений. Среди них была еще одна Маша, ровесница моей дочери, и Анюта, русскоговорящая кукла. Она отвечала на вопросы и задавала их. Она пыталась даже, как я понял, рассуждать о жизни. И дети прислушивались к ней. Впрочем, судя по тому, что не наша Маша принесла нашей в номер эту куклу уже дня через три после начала отдыха и оставила ее там и что даже тени беспокойства не появилось на ее челе, можно было предположить, что с куклой что-то не в порядке.
Но оказалось, что у нее все слишком хорошо. Просто дети все время разговаривали с ней, и им казалось, что ей нужно объяснять все очень громко, потому что она все-таки кукла. Поэтому в номере с утра до вечера стоял ужасающий крик. И стало понятно, почему девочка принесла эту куклу нашей Маше. Это был ультиматум родителей.
Когда я услышал все это, то подумал, что сам я в такой обстановке не выдержал бы и дня. Я бы с ней что-то сделал и не простил бы потом этого себе. И дети бы мне не простили. И, в общем, как хорошо, что я не поехал отдыхать.
На следующее утро мы поехали за город. Я обещал детям подарки, и они сказали, что сами выберут что захотят. У них есть один заветный магазин.
– Папа, – буквально задохнулась Маша, как только вошла в этот магазин, – смотри – Анюта!
И правда, Анюта. Кукла стояла на самом видном месте. Ее привезли не вчера, это было видно по коробке, но она стоила дорого, и поэтому у нее было не так уж много шансов выбраться из этого магазина.
До тех пор пока сюда не пришли мы. У меня не было никакого выбора. Я просто вынужден был забрать ее с собой. Достаточно было посмотреть на Машу, чтобы все понять. Увидеть этот восторг вперемешку с отчаянной мольбой. Она совершенно не ожидала, что может встретить здесь Анюту.
Ване пришлось покупать большую палатку-пожарную машину. Подарки должны были соответствовать друг другу.
Продавец сказала, что надо проверить, как работает кукла. Она хотела заставить ее говорить. Что-то у них вроде не получалось. Но Маша отобрала у нее Анюту и сказала, что все проверит сама.
Мы привезли Анюту и активировали ее. Поступил бы я так же, знай, как все это будет? Нет, никогда и ни за что. Лучше сразу в петлю. Но мы уже активировали ее.
Весь день я слышал примерно три фразы. Анюта спрашивала таким звонким голосом, что звенели окна в доме:
– Мамочка, надо проверить, слышу ли я тебя. Скажи: «Спагетти!»
– Спагетти! – орала Маша.
– А теперь скажи: «Пицца!»
– Пицца! – подключался Ваня, тоже, по-моему, на батарейках.
– Да, я слышала, как ты сказала: «Пицца». Какой сейчас год? Месяц? Число? Сколько времени?
Когда Маша прокричала ей все это прямо в ухо, предварительно справившись у меня, кукла спросила:
– Что мы сейчас будем делать?
Диалог с Анютой у Маши был налажен еще на итальянском пляже, и она кричала:
– Пора петь песни!
– Какую ты хочешь? – интересовалась Анюта. – «Делай так!»? «Ладушки»? «Сорока-белобока»?
– «Ладушки»!
– Хорошо! – послушно отвечала Анюта и начинала петь «Сороку-белобоку».
И так было раз тридцать. Я осатанел. Но я не подал виду. Я просто подошел к кукле и сказал ей, когда она в очередной раз затянула свое:
– Заткнись.
Маша посмотрела на меня, потом на Анюту. Она ждала, чем это закончится.
– Мамочка, я так тебя люблю! – сказала Анюта Маше.
– И я тебя люблю, – сказала моя девочка, и глаза ее повлажнели.
– Мне хочется слышать твой голос всегда! – льстиво произнесла эта так называемая кукла.
– И мне, – светло улыбнулась ей Маша.
– Ну, давай спой тогда «Сороку-белобоку»! – крикнул я. – А?!
– Папа, не так, – поправила меня Маша. – Давай петь песни!
– Ты какую хочешь? – уточнила Анюта, и я заскрежетал зубами.
– «Делай так!»
«Сорока-белобока кашку варила», – сладким голосом опять начала Анюта.
– Да замолчи же ты, пожалуйста! – попросил я. После некоторого молчания Анюта произнесла:
– Обними меня, мамочка. Маша обняла ее и вздохнула.
Я вышел из дому. Мне здесь делать было больше нечего.
«Не тони»
В разгар то ли странно теплой осени, то ли прилично еще греющего лета, в день, который вызывает недоумение своей ясной и прозрачной продолжительностью, мы поехали в гости за город, то есть только туда, куда и можно было поехать в этот день.
Я ехал к своим друзьям, которых люблю почти как самого себя, а Маша и Ваня – к семи котам, с которыми я обещал их познакомить и для которых этот день значил, я полагаю, гораздо больше, чем для меня. Если я дорожил каждой минутой этого чистейшего сентябрьского света, то они – каждым его мгновением.
