«Окаянные дни» Ивана Бунина - Капчинский Олег Иванович
Специфика виденного Буниным красного правления в Одессе в 1919 году – в некотором роде уникального даже для Гражданской войны – состояла в том, что оно имело четко выраженный анархистский уклон, о чем могут свидетельствовать и большее по сравнению с другими регионами присутствие анархистов в руководящих органах большевистской власти, и «День Мирного Восстания», и формирование наиболее идейно близкого сторонникам бакунинского учения уголовного полка Мишки Япончика, и некоторые другие явления. Этот «уклон» оказал негативное влияние на жизнь города, причем не только при большевиках.
В конце дневниковых записей, составивших «Окаянные дни», писатель нарисовал картину Одессы, показавшую, как революционные события и Гражданская война изменили город: «Сейчас опять идем в архиерейский сад, часто теперь туда ходим, единственное чистое, тихое место во всем городе. Вид оттуда необыкновенно печальный – вполне мертвая страна. Давно ли порт ломился от богатства и многолюдности? Теперь он пуст, хоть шаром покати, все то жалкое, что есть еще кое-где у пристаней, все ржавое, облупленное, ободранное, а на Пересыпи торчат давно потухшие трубы заводов» [476].
Полностью от последствий Гражданской войны южный город так и не оправится никогда.
Приложения
Махновцы на Одесчине
О Несторе Ивановиче Махно, об участии махновцев в боевых действиях против белых и красных за последние два десятилетия были написаны десятки книг и не одна сотня статей. Однако не все боевые эпизоды махновщины нашли в них достойное освещение. В частности, практически ничего не рассказано о проведенной в августе 1919 года (спустя три месяца после первого разрыва батьки с большевиками) операции по захвату поезда находившегося на Украине коммунистического правительства Бессарабии с его финансовыми ценностями и документами. Непосредственным очевидцем этой истории был находившийся в качестве корреспондента при политотделе охраны поезда Михаил Капчинский. На рубеже 1960-1970-х годов журнал «Искусство кино» в лице редактора Армена Медведева (впоследствии руководителя российской кинематографии) предложил ему написать воспоминания не только о работе в кинематографии, но и о Гражданской войне. Прадед выполнил эту просьбу, но воспоминания опубликованы не были [477]. Не очень соответствовали они принятой тогда героизации событий, последовавших после Октябрьской революции. В советской литературе и кинематографии был распространен сюжет, согласно которому комиссару или чекисту поручается везти поезд с драгоценностями, и тот, несмотря на яростное сопротивление белых и бандитов, задание в конце концов выполняет, достаточно вспомнить хотя бы знаменитый фильм Никиты Михалкова «Свой среди чужих – чужой среди своих». Но в реальности подобные истории далеко не всегда кончались успехом. Однако основным источником для данной статьи автору хотелось бы сделать не воспоминания Капчинского, написанные спустя более чем полувека после данных событий, а опубликованные в 1928 году одесским отделением Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев мемуары руководителя Бессарабского правительства Ивана Николаевича Криворукова, в которых история с Махно, как нам представляется, приведена с большей точностью [478]. В конце июля 1919 года в Киеве на совещании у председателя Совнаркома Украины Христиана Раковского было решено ввиду наступления Деникина создать на юге так называемый Одесский внутренний фронт с целью отвлечь на себя силы других противников большевиков, в том числе порвавшего незадолго до этого с ними Махно, и тем самым дать возможность высшему военному командованию впоследствии сконцентрировать силы для борьбы с белыми. В частности, для выполнения этого плана старому рабочему-революционеру Ивану Криворукову предлагалось под эгидой Бессарабского правительства организовать на Одесчине гражданскую власть, а заведующему финотделом Одессы Бенциону Духовному была выдана огромная сумма денег. Они предназначались не только на поддержку органов власти, но и на погашение задолженности бастовавшим одесским рабочим, чтобы в условиях приближения деникинцев те были более лояльно настроены к большевикам.
Охранять Бессарабское правительство, а заодно и Духовного должна была сводная бригада, входившая, по воспоминаниям Капчинского, в некий Особый корпус по борьбе с бандитизмом. У этого корпуса в Российском государственном военном архиве нет не только фонда, но даже дела, зато сведения о нем удалось обнаружить в Российском государственном архиве социально-политической истории в фонде ЦК партии среди материалов, присылаемых в 1919 году с Украины. 24 июля с участием Льва Троцкого состоялось заседание Политбюро украинской компартии под председательством Раковского, на котором присутствовали также Косиор, Квиринг, Мещеряков, Затонский, Петровский, Харечко и Шлихтер. Заслушав вопрос о борьбе с восстаниями, было решено освободить реввоенсоветы от обязанности вести ее, поручив для этого Совету обороны сформировать Особый корпус. 3 августа Политбюро КП(б) У на сей раз под председательством Андрея Бубнова в присутствии Ворошилова, Косиора, Раковского, Квиринга, Мещерякова, Иоффе, Дробниса и Рафаила постановило поставить во главе корпуса Климента Ворошилова (в то время командующего внутренним фронтом Украины), поручив ему совместно с председателем ВУЦИК Григорием Петровским разработать руководящую инструкцию для этого воинского подразделения, а также план военной и политической работы в нем. Интересно, что тогда же был заслушан и доклад представителя Бессарабского правительства, но обсуждение его было перенесено уже на следующее заседание [479].
Вскоре эшелон с Бессарабским правительством выехал в направлении Одессы. Иван Криворукое вспоминал: «До ст. Бобринская кое-как добрались, а дальше двигались с большими затруднениями. Наконец мы достигли ст. Помошную, откуда должны были двинуться в Одессу. На Помошной в то время стоял штаб особой армии по борьбе с григорьевщиной. В районе Одесса – Помошная – Бирзула армией командовал т. Анищенко (правильнее – Онищенко. – O. K.) Павел, а военкомом состоял Т. Грушевский (ныне председатель Укрсовхозобъединения), там же находился и т. Краевский, председатель Совета обороны одесского плацдарма (фактически уже существовавшего), который прибыл в Реввоенсовет для доклада. Т. Затонский, член Реввоенсовета 12-й армии, в это время выехал для объезда фронта…
А штаб Махно стоял в Глодосах, в 22 верстах северо-западнее Помошной. Начальником штаба у Махно был тогда бывший прапорщик Белаш, начальник конного отряда был Щусь, бывший матрос…
При таком положении успех организации внутреннего фронта был сомнителен, и все же, несмотря на уговоры товарищей не двигаться с места, так как все районы охвачены восстанием, я сделал попытку добраться до Одессы, чтобы соединиться с правительством (большинство членов большевистского Бессарабского правительства оставалось в Одессе. – O. K.) и 45-й дивизией» [480].
Был составлен вспомогательный поезд с несколькими платформами, на которых были погружены рельсы и инструменты для ремонта пути, а во главе эшелона стал бронепоезд за номером 4 под названием «Бессарабец» с двумя пушками и шестью пулеметами. Поезд же самого Криворукова представлял собой два правительственных вагона, один «международный» и один пульмановский 2-го класса. «В моем распоряжении, – вспоминал он, – была сборная команда в 80 человек, из коих 15 человек сотрудников» [481].
С большим трудом, преодолевая сопротивление петлюровцев и восставших немцев-колонистов, к началу 20-х чисел августа экспедиция добралась до станции Кавуны. Однако с юга пришли крайне неутешительные сведения: белогвардейцы высадили возле Одессы десант, а недалеко лежащий Вознесенск занят 10-тысячным отрядом немцев-повстанцев. Стало ясно, что дальше двигаться экспедиция не может, а, наоборот, нужно спешить назад, чтобы не быть отрезанными. Криворукое немедленно дал распоряжение вернуться на Помошную и ехать обратно в Киев. Однако между станциями Кавуны и Людмиловка эшелон поджидали на тачанках махновцы. Из воспоминаний Криворукова: «Наши цепи, залегшие под защиту бугра вдоль полотна железной дороги, встретили атаку сильным огнем, а пулеметы бронепоезда вынудили противника к отступлению. Будучи убежден, что эта атака не последняя, что противник численно во много раз превосходит нас и, следовательно, нам предстоят большие испытания, а количество патронов у нас ограничено, я отдаю распоряжение о жесткой экономии патронов, сохранив их для более серьезных схваток. Не знаю как, но напавшей на нас махновской банде стало известно, что я с собой везу три с половиной миллиона романовских денег (то есть дореволюционных царских ассигнаций, особо ценившихся в период российской междоусобицы. – O. K.). Это обстоятельство еще сильнее толкнуло ее на бешеную атаку поезда, имея своей главной задачей отрезать хвост поезда, как раз два вагона правительства, в которых и находился мешок с деньгами, предназначенный для Бессарабии. Как только вторая атака была отбита и поезд тронулся для дальнейшего следования, я деньги перенес в одну из теплушек, в центре состава поезда, а на последнем вагоне поставил пулемет. Третья атака махновцев началась, как раз когда поезд сделал остановку. По стрельбе, а главное, по движущимся на нас густым цепям, которые при лунном освещении сверкали штыками, вилами и др. первобытным вооружением, можно было, не ошибаясь, исчислить силы противника до двух тысяч человек. Пули буквально изрешетили все наши вагоны. Собрав остатки наших сил, состоявшие исключительно из бессарабцев, которых набралось до 30 человек, мы с товарищем Александровым Андреем (руководитель Бессарабской ЧК. – O. K.) вновь рассыпали их цепью для защиты поезда. Вся остальная команда трусливо попряталась по вагонам, отказавшись идти в цепь. Когда махновцы с криками „ура“ бросились в яростную атаку, Александров кинул в атакующих бомбы, и по этому сигналу в упор был открыт по ним сильнейший орудийный, ружейный и пулеметный огонь. Махновцы, вооружение многих из которых сводилось к вилам и топорам, были вынуждены отступить» [482]. Отказавшись от попытки взять поезд посредством лобовой атаки, Махно предпринял военную хитрость. По возвращении на станцию Помошную экспедиции Бессарабского правительства удалось обзавестись дополнительным паровозом на парах, что должно было значительно облегчить дальнейший путь следования. Но кто им будет управлять? Неожиданно появился железнодорожный машинист, заявивший, что не хочет оставаться на этой станции и желает ехать с экспедицией. Криворукое почему-то сразу доверился ему, хотя, не чувствуя уверенности в благополучном «путешествии», предложил обоим машинистам двигаться медленным ходом, чтобы в случае чего, быстро остановив поезд, избежать катастрофы. Однако, как только состав вышел со станции, новоявленный машинист, который на самом деле был заслан махновцами, дал полный ход, а сам соскочил с паровоза. «Поезд мчится с невероятной быстротой, – вспоминал Криворукое, – ждем с минуты на минуту страшнейшей катастрофы. На меня напала апатия; ехавшие в моем вагоне товарищи превратились в каменные изваяния. Поезд на уклоне еще более усилил свою скорость, чувствуешь, что вот-вот с рельс соскочат товарные вагоны, – и тогда все кончено… Грохот. Меня с огромной силой выбрасывает из купе, я падаю плашмя. Стены разломаны в щепки, дым, песок, а в ушах невероятный гул. Мне кто-то предлагает выскочить в окно и убежать в поле, так как банда, вызвавшая крушение поезда, уже летит на нас в конном строю. Выскочив в окно, я увидел, что оба паровоза опрокинуты и лежат под откосом; матрос-машинист убит. Прицепленная между моими двумя классными вагонами и двумя паровозами теплушка разбита в щепки. Классные вагоны врезались в насыпь, из всех остальных вагонов сохранились одни остовы. Жертв очень много. На земле трупы людей, лошадей и обрызганная кровью мука. Из долины к добыче с диким гиком бегут махновцы. Я и еще двое товарищей убежали в степь, чтобы окольными путями пробраться к Киеву. В поезде остались мешок с деньгами, вещи и весь архив Бессарабского правительства, в том числе и приготовленная для товарища Чичерина (нарком иностранных дел Советской России. – O. K.) докладная записка по бессарабскому вопросу с весьма ценными документами» [483]. Таким образом, все ценности попали в руки махновцев. К сожалению, история умалчивает, куда они пошли дальше: на вооружение повстанческой армии или впоследствии превратились в неоднократно освещаемый в литературе «клад батьки Махно», зарытый в каком-либо украинском лесу. Оставшиеся при поезде участники экспедиции попали в плен к нападавшим, и 18 из них, в том числе сотрудник Бессарабского правительства Колкер, были расстреляны [484].
