Вероника Боде - Доктор Гоа
Я в общем-то понимаю, почему он не хотел на мне жениться: это слишком разные миры – мой и его. Они меня повезли в церковь, говорили, что я должна креститься в католичество, а я этого не хотела, понимала, что из этого вытекает многое: каждую пятницу ходить на мессу, читать каждый день молитвы и так далее. Бен на меня очень злился: он решился на такой шаг, принял меня в свою семью, а тут я еще и креститься не хочу… Они, конечно, все очень серьезно верующие, местные католики, но при этом иногда творят такие дела… Вот про жену его брата говорят, что она делает черную магию, ее тут все боятся. Но зато каждое утро в пять часов заводится мотоцикл, и они едут на мессу. Странная история…
В общем, когда я пришла к нему в дом, все стало по-другому: раньше-то мы и пранаямились вместе, а тут – все очень строго, какие-то католические законы. Жарко тебе или не жарко, а ты должна в марте выходить к гостям в платье с длинными рукавами. Оказывается, он не мог жениться, потому что должен был следовать всем этим законам приличия и понимал, что я этого делать не буду. С одной стороны, он в своей религии не находил ответов, и ему нравилось, как жила я: свободнее, ища свои пути, но оказалось, что дома все по-другому. В общем, мне там было очень сложно, у меня была депрессия, маленький ребенок…
Доминик ведь тут родился. Мне кесарево делали. Ну, и после – депрессия, еще более сильная, вообще кошмар… Бен снял отличные апартаменты с бассейном напротив субботнего маркета, потому что, он говорил, будут все приходить: у них такая традиция – когда ребенок рождается, все в гости приходят, целая толпа. Я оттуда выхожу, ко мне таксисты пристают: мадам, вам куда, а они мне кажутся исчадиями ада, только рогов не хватает, – и я поворачиваюсь, иду в другую сторону. Это все депрессия… Видимо, у меня карма как-то через мужчин отрабатывается.
Потом я все-таки уехала в Россию. Надо же было что-то делать с депрессией… Пока мы с Домиником были в России, заболела и умерла сестра Бенджамина. Мы собирались ехать в Гоа в октябре, и тут мне Бен вдруг сообщает, что у него рак в четвертой стадии, с метастазами почти везде. Ему было всего 46 лет. До этого он никогда ничем не болел, был очень энергичным… Говорили, что, опять же, все это черная магия, дело рук его невестки. Зависть якобы: мать поделила между братьями деньги, и он смог построить рестораны, хороший отель, у него были постоянные клиенты. А у того брата не получилось такого успеха…
А я сижу на антидепрессантах нового поколения, которые мне не помогают, мне все хуже и хуже. Потом мне назначили амитриптилин, с ним я хоть спать могла, но от него я стала весить 100 килограммов. Бен, конечно, ждал от меня помощи, а какая от меня помощь? Я с маленьким ребенком, на трех таблетках амитриптилина в день, я просто физически ничего не могла. При депрессии ты же встаешь, 20 шагов проходишь – и все, больше ни на что нет сил.
А потом Бенджамин умер… Меня здесь не было. Так получилось. В этом-то все и дело… Там был один его друг… Например, днем я с Беном в больнице, когда он на химии, а вечером мне нужно идти к ребенку: мама одна не справлялась. И вот этот друг ему говорил: она такая плохая, как она могла тебя оставить ночью, особенно на Новый год? А какой там Новый год? Я пришла, покормила ребенка (ему было 10 месяцев) и просто легла спать. И Бен перестал со мной разговаривать. К нему приходят друзья, он с ними общается, а я на трех таблетках… Я говорю: слушай, ну давай я хотя бы в Россию поеду… Хоть таблетки сменить… Но перед отъездом я дождалась его анализов. Я думала: если анализы будут хорошие, то я поеду. Мне было очень тяжело: наверное, где-то внутри я понимала, что могу его больше не увидеть. Но он со мной уже даже не разговаривал, он день и ночь разговаривал с тем своим другом. Говорил, что друг для него столько сделал, ты, мол, для меня столько не сделала. Бен вообще не понимал: как это – депрессия? Кто не прошел через это, никогда не поймет… Это все равно что человеку с переломанными ногами сказать: а чего ты не танцуешь-то?
Ну, Бен мне сказал, что анализ хороший, идет улучшение. И я уехала. А тогда действовало такое правило, что между двумя поездками в Индию должно пройти не меньше двух месяцев. И вот, когда мы уже могли вернуться, он сказал, что анализ ни фига не положительный, что там еще и метастазы в кости пошли. То есть он тогда, в первый раз, соврал. Это, конечно, тяжело все очень… У него начались боли…
А мы купили билет, чтобы лететь в Индию, но тут Доминик проглотил камень с острыми краями, и врачи запретили ему лететь. Я целый день ходила, думала: менять или не менять билет, а потом пошла к своей знакомой, она очень знающая, эзотерикой занимается, колет иголки. Она позвонила своему знакомому детскому врачу, и он тоже сказал: нельзя ехать с камнем в животе, потому что там на высоте что-то такое происходит, а ребенок маленький… А эта женщина сказала: значит, тебе это испытание просто не по силам…
Так что мы поменяли билет. И в тот день, когда мы должны были прилететь тем рейсом, на который сдали билет, Бен умер. А потом я уже не видела смысла сюда приезжать, все равно ведь я не успела с ним попрощаться. Я просто понимала, что тут начнется дележка денег. И по сей день там идет какая-то неразбериха. Но у меня есть документы: он Доминика записал на себя в сертификате о рождении. Мне обещали честно все отдать, но никто не отдает, и я уже пошла к адвокату. Посмотрим. Но сейчас я уже могу сыну сделать вид на жительство, чтобы мы могли спокойно тут находиться 15 лет: ведь его отец был индиец и сам он здесь родился. А пока мы делаем обычную туристическую визу и сдаем квартиру в Питере.
Поскольку меня тут не было в момент смерти Бена, то все бумаги оставлены вот этому его другу, который между нами чинил препятствия. И он мне ни один документ не показал. А вообще, на меня тут все так смотрят: типа, как это ты не приехала, когда он умирал? Я объясняю, что произошло: не знаю, понимают они или нет. Если мне удастся отсудить что-то из наследства, я бы тогда купила здесь квартиру. А когда Доминик вырастет, он уже сам решит, где ему лучше жить… Он, кстати, какой-то очень по-индийски неконфликтный, мягкий. Очень похож на отца. Тело, руки, пальцы – вообще все-все-все. Я забыла сказать: его отец был очень сильным и очень храбрым человеком…
Со смерти Бена прошло почти два года. Доминику скоро будет три. Таблетки я уже сейчас почти не принимаю, но с собой их еще ношу. Мне ведь сейчас иногда приходится ездить в те места, где разворачивалась вся эта история… После этого я не могу спать: очень сильные переживания…
Сейчас я просто не могу завести роман. У меня есть какие-то поклонники, но – или какой-то страх, или психической силы не хватает, а еще – ребенок, мама, какие-то, может быть, следы депрессии… Да и времени еще, конечно, мало прошло: ведь еще так недавно умер Бен. Я каждый день его вижу, он у меня где-то все равно все время на бэкграунде, как бы фоном идет…
Сейчас мы с Домиником зиму проводим в Индии. Последнее лето я была в России и больше не хочу. Там очень странные люди: какие-то все очень «укушенные», матричные очень: там, заработать ипотекой… Я слушаю лекции Нарушевича, Торсуновой, они по Ведам читают. И вот я, например, на детской площадке начинаю об этом рассказывать. А там есть одна очень хорошая девушка, она говорит: ой, нет, я христианка, мне нельзя об этом говорить. А потом, за время путешествий у меня там почти не осталось друзей. Я не нахожу теперь с ними общего языка. Видимо, ментал у меня изменился. В Индии ведь очень хорошо: там никого не интересует, что ты делаешь, куда едешь, работаешь или не работаешь, что ешь: сыроед ты, вегетарианец или мясоед. А в России людям до всего есть дело: как ты живешь, почему ты не работаешь или почему так много работаешь, или почему вы не делаете прививки, или не едите мяса… И все это надо объяснять. А я вот мяса, например, лет семь уже не ем, причем никто мне этого не навязывал, просто как-то однажды в Ришикеше я поняла, что не могу, не хочу…
Много друзей у меня теперь здесь, какие-то новые люди. У меня вообще такое впечатление, что я сейчас заново рождаюсь. Вот все предыдущие три года я как будто умирала, а теперь возрождаюсь. В последнее время я занимаюсь танатотерапией – есть тут такая специалистка. Возвращается радость жизни, становится больше спокойствия. И от общения с ребенком много радости. Так интересно: я ведь никогда не хотела детей. А потом – вот как получилось…
Есть версия, что духовные каналы открываются через страдания. Наверное, это мой случай… Может быть, это и дико звучит, но в том, что случилось, я вижу сейчас и какие-то положительные вещи… Это очень мощный опыт, через который я научилась лучше понимать людей, жалеть всех, то есть видеть все как бы через сердце, а не через голову, как раньше. Я до этого встретила одну женщину, у которой тоже в жизни был очень жесткий экспириенс[40], и тоже здесь, в Индии. И я еще думала: как это она такая лояльная, толерантная, терпимая к людям? А оказывается, все дело в этом опыте… Когда такое происходит, ты становишься более сострадательной, перестаешь осуждать людей. Я даже тех, на кого злюсь, потом жалею…
