Эдик Штейнберг - Материалы биографии
Короткое проживание в Кёльне и дружба с Якобом и Кендой Бар-Гера сблизили Э. Штейнберга с русским художником Владимиром Немухиным, сотрудничавшим в ту пору с ними. В Немухине Эдик нашел себе друга и в некотором роде единомышленника в искусстве. Единомышленника во взглядах на искусство найдет он и в Париже в лице бразильского художника А. – Л. Пизы, более пятидесяти лет проживающего в Париже и лично знавшего Сержа Полякова. Он и его жена Клелия – многолетний сотрудник издательства «Галлимар» – станут нашими близкими друзьями.
Довольно плотно Эдик будет общаться в Париже и с последними представителями «Ecole de Paris» – Давидом Малкиным и Фимой Ротенбергом.
Приятельские отношения Штейнберг сохранял и с кругом русских художников: А. Аккерманом, Э. Булатовым, Ю. Желтовым, О. Рабиным, М. Рогинским, В. Янкилевским. Аккерман, в отличие от старых москвичей, приехал в Париж из Израиля.
За эти годы в залах парижских музеев нам удалось познакомиться с неповторимым миром многих классиков модернизма. Некоторые из увиденных ретроспектив оказались незабываемыми: живопись Х. Сутина, А. Модильяни, Ф. Бэкона, Э. Нольде, Николя де Сталя, В. Кандинского, скульптура Пикассо и Джакометти, коллажи Курта Швиттерса и нескончаемый ряд других. Но для себя Эдик считал абсолютно беспрецедентным открытием трагическое искусство Марка Ротко.
Знаменательным оказалось сотрудничество Эдика с Иосифом Бродским, нашим давним знакомым по концу 60‐х. Свела их за несколько месяцев до смерти поэта идея Елены Кардинас сделать литографии на стихотворения И. Бродского, по его выбору. Выбора не оказалось. Иосиф специально написал новое стихотворение для этой раритетной книги, изданной А. Зилотто в 1994 году тиражом 100 экземпляров на четырех языках с двумя автографами. В связи с презентацией этой книги мы совершили двухнедельное путешествие в Италию, ибо книга печаталась в Вероне. Там же состоится и небольшая выставка гуашей. Эдик, вообще-то не любящий и не умеющий путешествовать, почувствует себя в Италии как на своей прародине. Некоторые искусствоведы отмечали родство его ранних картин с холстами Джорджо Моранди, а также особый свет его работ 70-х годов, в котором чувствовался свет флорентийского и сиенского неба.
За годы жизни в Париже состоится сотрудничество Э. Штейнберга с Manufacturé de Sèvres. В 2000 году главный художник мануфактуры Тузениц, увидев работы Эдика в одной из частных коллекций, предложит ему сделать несколько предметов по своему усмотрению. Штейнберг выбирает вазу и три тарелки. Сервиз из шести тарелок с блюдом он выполнил в новом тысячелетии, за год до смерти.
В 2004 году состоялись две его ретроспективы в России – в Русском музее в Петербурге и в Третьяковской галерее в Москве. Спонсорами выступили русские коллекционеры. Экспозицию в Москве Эдик считал особенно удачной.
В Германии в середине 2000-х на немецком языке вышла посвященная Штейнбергу научная монография молодого немецкого искусствоведа Клаудии Беелитц (см.: Claudia Beelitz. Eduard Steinberg. Metaphysische Malerei zwischen Tauwetter und Perestroika. Köln; Wеimar; Wiep, 2005).
Последние двенадцать лет Эдик тяжело болел, дважды его приговаривали к смерти. Благодаря постоянной тяге к работе, под спасительным крылом Божьим он продолжал свой одинокий и воистину героический путь в искусстве. Вопреки физической слабости, недомоганиям и прогнозам врачей, за годы болезни он сделал четыре выставки у Клода Бернара.
В 2008 году он сделал выставку в Тель-Авиве в галерее Minotaure. Будучи уже тяжело больным, посетил иерусалимские святыни. И, наконец, в 2009 году он получил глубокое творческое удовлетворение от визита в Польшу, во время которого почувствовал отзвук в душах людей, пришедших смотреть его картины. Это и зрители в музее Sztuki в Лодзи, и посетители галереи Петра Новицкого в Варшаве, и художники-геометристы семинара Божены Ковальской. Несмотря на высокую температуру и катастрофическую слабость, он держался на ногах. Видимо, отдача, которую он получал от польских зрителей, сообщала ему энергию. Последняя прижизненная выставка Эдика Штейнберга, организованная Клодом Бернаром, состоялась весной 2011 года на Art Paris и прошла с большим успехом.
В его работах не было следов отчаяния. Его метафизические размышления о смерти и жизни всегда парили на духовной высоте, и казалось, что болезнь покидает его и не выдерживает сопротивления.
В знании своего ближайшего ухода, начертанного ему судьбой, и были созданы Эдиком его последние тарусские гуаши. Четвертой атаки рака он не преодолел, он задохнулся, а смерть художника, по словам Осипа Мандельштама, «не следует выключать из цепи его творческих достижений, а рассматривать как последнее заключительное звено».
Эдик Штейнберг умер в Париже 28 марта 2012 года и по его завещанию был похоронен в родной Тарусе по православному канону. С ним люди, его друзья, продолжают советоваться, и разговаривать, и думать, что бы он сказал и как бы поступил. О себе я не говорю. Когда меня спрашивают: «Ну, как ты? Немного отошла?» – «От него, от своей жизни?.. Мне некуда отходить, я с ним».
Москва, 1988–1989 – Париж, декабрь 2007 – Таруса–Париж, июль 2012Галина МаневичГлава 1
МОНОЛОГ
ЭССЕ Э. ШТЕЙНБЕРГА
1981–1996 гг
Эссе, интервью, записи бесед, эпистолярное наследие, сохранившиеся черновики писем к разным людям.
Все тексты данной главы книги были созданы Эдиком не в результате внутренней потребности записать то, что порой необходимо художнику изжить и вынести на бумагу или выговорить вслух, а в силу внешнего повода: того или иного события или случая вроде создания каталога для выставки. Даже «Письмо к К. С.», в котором высказано кредо автора, возникло по просьбе Милены Славицкой. Она собиралась составить то ли книгу, то ли статью из высказываний и размышлений группы художников о фигуре Казимира Малевича. Текст Эдика в виде письма так и остался у него. Прозвучал он впервые в фильме режиссера И. Пастернака и сценариста О. Свибловой «Черный квадрат». Но не в этом дело. Суть в том, что у художника Эдика Штейнберга долгие годы не возникало потребности изъясняться на другом языке, кроме живописи, – столь целостна была его концентрация и отдача тому, что он творил на холсте, картоне или бумаге, столь органично было его существование, в котором почти не было зазора между тем, как он жил, что думал и что делал. Единственный литературный жанр, которому ему пришлось научиться с детства, – это эпистолярный. Поэтому многие письма к друзьям он порой писал с большим вдохновением. Этому будет посвящена вторая глава данной части.
АВТОБИОГРАФИЯ
Я, Штейнберг Эдуард Аркадьевич, родился в Москве 3 марта 1937 года.
Отец – Штейнберг Аркадий Акимович (1907–1984), поэт, поэт-переводчик, художник.
Мать – Алоничева Валентина Георгиевна (1915–1976), экономист.
Год моего рождения связан с первым арестом отца. Потом его возвращение. Потом война, которую смутно помню. Помню только пленных немцев и уход отца на фронт, и его новое исчезновение в ГУЛАГе после окончания войны. Потом школа. Год обучения рисованию в художественном кружке при Доме культуры. Заканчиваю семь классов и иду на завод. Работаю рабочим, сторожем, землекопом, позже рыбаком.
В 1954 году возвращается из лагеря мой отец и поселяется в маленьком городке Тарусе на реке Оке, в своеобразном «русском Барбизоне». В Тарусе жили и умерли В. Борисов-Мусатов и В. Поленов, работал Н. Крымов и многие другие русские художники и поэты.
1954–1961 годы провожу у отца в Тарусе. Тарусой окрашена моя память. Здесь я начинаю жить и работать как художник. Отец и мать поддерживают мое влечение к рисованию. Художественные симпатии к Борисову-Мусатову храню и поныне. Мир А. Блока, роман Пастернака «Доктор Живаго», Воронежский цикл О. Мандельштама – вот музыкальное наполнение моего художественного пространства. И, конечно же, жизнь Ван Гога принимаю для себя как единственную аксиому.
1957–1962 годы считаю периодом самообучения. По совету отца, бывшего выпускника ВХУТЕМАСа, свободно копирую классику – рисунки Рембрандта и Калло. Пишу маслом пейзажи Тарусы, натюрморты с цветами, портреты друзей. Создаю огромное количество рисунков, акварелей, гуашей, которые канули в Лету.
В 1962–1965 годах работу с натуры заканчиваю, кроме редких набросков тушью. Смерть близкого мне человека из Тарусы – вдовы местного священника, замученного бывшими прихожанами в конце 20-х годов, пронизывает мою жизнь и творчество. Тема смерти, образ похорон и свадеб сквозь зеркало М. Врубеля, еще одного русского художника, – доминанта моих картин того времени. Несколько работ находится в моей мастерской, большая часть разошлась по рукам друзей, меньшая осела в частных коллекциях Италии и Франции.
С 1965 года цветовая палитра начала высветляться. На смену женскому образу, субстанции духовной красоты по В. Соловьеву и А. Блоку, приходят образы органических форм: камни, раковины, черепа животных, силуэты мертвой птицы и рыбы. При прежней абстрактной живописности холста вырисовывается единственное членение пространства на Небо и Землю. Картины этого периода находятся в моей мастерской, в коллекции А. Глезера в Париже и в частных коллекциях в США и Бразилии.
