Андрей Колесников - Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
– Разве он что-то говорит? – удивился я.
– Конечно! Он все время говорит. Я его боюсь.
Я подошел к мальчику. На вид ему было лет пять. Он и правда не спеша разговаривал сам с собой. Я прислушался.
– Вчера был снег, – задумчиво говорил мальчик. – Сегодня идет дождь. Пропала Россия.
Я с благодарностью посмотрел на свою дочь. Нет уж, пусть лучше она от меня носочки прячет.
«Боишься, что ли?»
Мне нужны были очки для плавания. Они продаются в спортивном магазине. Кажется, чего проще: иди и купи себе очки. Конечно, нет. Купить очки можно только в выходной день, то есть в субботу. А этот день принадлежит твоей семье. Она выстрадала право на него. Можно сказать, что она обрела его в борьбе. Теоретически по субботам можно ведь и в футбол играть. Но в результате борьбы за субботу победили дети. А в футбол я играю по воскресеньям.
Так что за очками мы поехали с детьми. У меня кроме трехлетней Маши есть еще полуторагодовалый сын Ваня. И у них есть мать. Вот мы все в субботу и выдвинулись за очками.
В магазине мы обошли сначала первый этаж (там очков не было), потом второй (там были). Купить очки очень сложно вообще-то. Надо, чтобы они хорошо прилегали к лицу, не пропускали воду и чтобы не слишком сильно жали. И все равно потом, кстати, на лице еще долго остаются следы от этих очков. Есть, говорят, очки с большими стеклами, которые следов не оставляют, но я что-то не встречал.
Короче говоря, я очень долго выбирал очки. В какой-то момент Маша тоже начала выбирать себе очки. Одни ей очень понравились. Они были ярко-оранжевого цвета. Это были взрослые очки. Но как-то она их надела, и они задержались на ее голове. Она была очень довольна.
На это не смог смотреть, конечно, спокойно Ваня. Он подошел и тоже взял себе очки.
– Ваня, тебе-то зачем? – спросил я его.
Он даже не счел нужным ответить, а просто приложил их к глазам. Он сделал, кстати, все правильно, то есть со стороны было полное впечатление, что он их надел. Все-таки он ведь мой сын.
Маше Ванины действия не очень понравились.
– Папа, – сказала она, – принеси мне снизу шапку.
– Какую? – удивился я.
– Красную. Для купания.
Я вспомнил, что и точно, видел на первом этаже шапочки для купания. То есть она хотела пойти дальше, чем Ваня. Ревность какая-то между ними все-таки есть. При этом Маша хорошо понимает, что, когда у нее на голове будет еще шапка, Ваня тоже себе такую потребует. В этом, я думаю, и состоит главная цель ее действий.
– Маша, – говорю я, – я не пойду, конечно, за шапкой.
– Почему? – удивилась она.
Я ей объяснил, что у меня сегодня выходной день и что я не буду тратить его на то, чтобы бегать вверх-вниз по этажам спортивного магазина. Чем абсурднее, я замечал, объяснение, тем меньше у них вопросов остается.
– Поняла? – переспросил я ее на всякий случай.
– Да, – кивнула она. – Но ты мне только шапку принеси.
Я опять ей объяснил, уже не помню что.
– А-а-а… – сказала она.
Она помолчала, обдумывая эту ситуацию.
– Папа, – произнесла она наконец.
– Что?
– Боишься, что ли?
Вот это было то, чего я не ожидал. Дочь откровенно брала меня на «слабо». Все вдруг стало очень серьезно.
– Маша, – сказал я, – ну чего же, ты думаешь, я, твой отец, могу бояться?
– Ну не знаю, – сказала она. – Темно там…
Я ничего не успел ответить. А главное, я и не смог бы, конечно, ничего ответить. И мы оба это знали. Это был нокаут. Идти за шапкой после этого было бы еще глупее, чем остаться.
Тут в зале, на мое счастье, заиграла негромкая энергичная музыка. Победительница забыла про меня и начала с наслаждением танцевать в этих очках. Через секунду к ней присоединился Ваня, тоже в очках. На нас смотрел весь второй этаж, и даже, мне показалось, кто-то пришел с первого. Происходящее было моим большим субботним счастьем.
Жаль, очки мне никакие не подошли.
«Ты мой муж»
Мы с Машей пошли есть пирожные. Не так уж много в Москве мест, где это можно сделать со вкусом. В одно из таких мест мы и отправились. Я не буду рассказывать, куда именно, а то завтра там не протолкнешься.
Маша заказала себе три пирожных: медовик, корзиночку с фруктами и еще одно, с непроизносимым названием. И она попросила чай.
– Девочка, – спросила официантка, – тебе какой чай принести?
– Мне кофе.
– Тебе рано пить кофе.
– А папе можно?
– МОЖНО.
– Принеси ему кофе.
– И ты потом возьмешь у папы? Ты интересная девочка.
– Очень, – сказала Маша. Официантка пошла за кофе.
– Маша, – спросил я ее, – разве можно так разговаривать с официантками?
– Папа, – сказала она. – Я хотела с тобой поговорить.
Я удивился. Это я на самом деле хотел с ней поговорить и ждал этого момента, когда мы пойдем есть пирожные. Последнее время у нее возникли проблемы в детском саду. Денис, которого она последний месяц называла своим мужем (хотел было даже написать: и не без оснований), перестал нравиться ей. Она от этого переживает больше, чем он. И я хотел вкратце объяснить Маше природу мужских и женских отношений, хотел как-то заверить, что на самом деле расстраиваться-то особо нечего, и не такое бывает, и так далее…
Но оказывается, что и у нее были свои планы на наше время с этими пирожными.
– Папа, – сказала она, – мама нашла мне плохую няню.
– Почему, Маша? – удивился я.
Мы были вообще-то довольны этой няней. Опыта работы у нее не было, но старшая дочь в семье, где шестеро детей…
– Молодая слишком, – с осуждением сказала Маша. Няне 23 года. Я начал понимать:
– Это мама так говорит, Маша?
– Мы обе с ней так считаем, – не сдала она маму.
– Маша, – говорю, – тут что-то не так. Смотри, ты же говоришь, что это мама нашла тебе такую няню.
– Да.
– И вам же с ней эта няня не нравится. – Да.
Она не видела тут никакого противоречия.
– А знаешь, почему? – спросил я. – Просто это я нашел эту няню. А не мама.
Трудно сказать, почему я вдруг решил пожертвовать собой в этой деликатной ситуации. Вообще-то мне это несвойственно.
– Нет, папа, – уверенно сказала Маша. – Ты не мог найти такую плохую няню.
Она, таким образом, не приняла жертву. Принесли пирожные и кофе.
– А чек? – спросила Маша.
– Минуточку, – смутилась официантка.
– Опять начинается? – нахмурилась Маша.
Она спросила точно так же, как спрашивает мама, когда укладывает ее спать, а Маша не хочет.
– Извините, пожалуйста, – пробормотала официантка. – У вас скидка?
Она была уверена, видимо, по Машиному поведению, что она ходит сюда каждый день – специально, чтобы портить людям нервы.
– У нас нет скидки, – ответил я.
Официантка приободрилась и с достоинством отступила.
– Маша, – сказал я, – давай теперь поговорим о твоих делах.
– Давай, – легко согласилась она.
– Я про Дениса. Говорят, он тебе уже не муж?
– Нет, – серьезно сказала Маша. – Он же у меня игрушки отнимает. Ты мой муж.
– Ну нет. Я же отец твой.
– Ну и что?
И в самом деле: ну и что?
– Ну, я мамин муж.
– Да я знаю, – успокоила меня дочь. – Жалко.
Хорошо, вырастив дочь, ходить с ней в кафе-кондитерскую, чтобы с таким успехом решать проблемы бытия.
– Пойдем, папа, – сказала Маша. – Нам пора.
– А пирожные как же?
– А я их птичкам отдам. Им нужнее. Интересно, от кого она эту фразу услышала. От меня она такого услышать не могла.
«Где мой чупа-чупс?!»
Время от времени мы с Машей, конечно, ходим в гости. Это я так обреченно написал, а ей вообще-то нравится.
– Папа, – говорит неделю назад Маша, поглядев в окно. – Мне надоела эта зима. Давай что-нибудь придумаем.
За окном зеленые листья и дождь, но, по сути, она абсолютно права. Происходящее этим маем ставит просто в тупик.
– И что ты предлагаешь? – спрашиваю я рассеянно. И тут же понимаю, что допустил ошибку и что она может ею воспользоваться. Например, она может попросить чупа-чупс, этот проклятый леденец на палочке. А она уже все утро и так грызла эти леденцы.
Я и так у нее из отца превратился в человека, который, придя с работы, может принести чупа-чупс, но может и забыть. И время от времени он, от которого и так-то довольно мало толку, забывает. А иногда приносит, но потом и об этом забывает и думает, что в карманах у него ничего нет. И тогда приходится прямо на нем самой выворачивать все его карманы, пока не найдешь в них то, что нужно.
Однажды Маша, когда была в хорошем расположении духа, постаралась объяснить мне что-то важное насчет чупа-чупса.
– Понимаешь, папа, – сказала она, – если человек хочет чупа-чупс, то надо принести ему чупа-чупс.
И она с неким сомнением поглядела на меня: понял ли я хоть что-то?
И вот, значит, я соображаю, что когда я спрашиваю ее, какие у нее предложения, то она может тут использовать мои слова против меня. Но она и сама как-то рассеянна и пропускает этот пас.
– Не знаю, – говорит она со вздохом, – может, в гости надо сходить.
