«Окаянные дни» Ивана Бунина - Капчинский Олег Иванович
Но и на новых своих патронов грузины работали отнюдь не бескорыстно. За каждого пойманного большевика (а таковыми были, как правило, их соплеменники, которых они хорошо знали) они требовали приличное вознаграждение. Об этом писал тот же Лекишвили:
«Так, Тенгиз Жгенти, замгубвоенкома Одессы, недавно вернувшийся с фронта, больной и весь разбитый, лежал в одной из больниц; его жизни угрожала двойная опасность: он был почти в бессознательном состоянии, а вдобавок о нем уже пронюхали наши грузинские „герои“ из белой контрразведки. За „крупных“ они и получали крупно. Так как скрывать Жгенти дальше было почти невозможно, то комитет постановил срочно отправить его в Грузию. Жгенти выкрасили в рыжий цвет и, подкупив кое-кого из высшей пароходной команды, отправили на пароходе в Батум. (В мае 1937 года Жгенти, будучи секретарем ЦИК Грузии, в ожидании неумолимо надвигающегося ареста застрелился, вероятно, понимая, что спастись от сталинского НКВД, как от деникинской контрразведки, ему уж точно не удастся. – O. K.) Спустя месяц, при очередном провале, был арестован и я» [294].
Но только ли в деятельности грузинских бойцов материальная составляющая была важнейшей?
Предоставим слово бывшему следователю контрразведки Устинову:
«Штат служащих усиливался по мере увеличения дел, а ассигнований на их содержание не приходило. Жалованье не уплачивалось более двух месяцев. Помещение не отапливалось за отсутствием на этот предмет определенных средств. Временно, для покрытия текущих расходов, было разрешено пользоваться деньгами арестованных. Это внесло путаницу в казначейскую часть и дало возможность злоупотреблений… Общая бесхозяйственность и отсутствие твердых моральных устоев в деятельности контрразведки, естественно, сильнее всего отразились на низшей агентуре, которая состояла преимущественно из весьма недоброкачественного элемента. Было несомненным, что агенты очень часто совершали аресты с единственной целью – вынудить от арестованного взятку за освобождение. К сожалению, я должен признаться, что в моем производстве было два случая возбуждения следствия по обвинению офицеров в преступном вымогательстве под угрозой не только ареста, но и расстрела. После этого нет ничего удивительного, если младшие агенты просто крали при производстве обысков» [295].
Находившаяся на подпольной работе Елена Соколовская в начале декабря 1919 года незадолго до своего отплытия в Италию случайно познакомилась с сотрудницей белой контрразведки Апполинарией Черносельской, имевшей оперативный псевдоним Местная. «При встречах Черносельская, – писал Владимир Коновалов, – рассказывала Елене о том, как трудно работать в их организации. Большинство работников контрразведки по нескольку месяцев не получали жалованья, поэтому не считалось предосудительным контрразведчику пользоваться деньгами или ценностями, обнаруженными у арестованных при обыске. Все агенты-осведомители были платными, причем платили им в зависимости от их преуспевания: кто больше „разоблачит“ большевиков, тот больше получит. От своей знакомой Елена узнала о том, что иногда контрразведка получает от высшего начальства задание: „В 24 часа раскрыть подпольную большевистскую организацию“. Тогда контрразведчики хватают кого попало и в течение нескольких часов успевают произвести обыск, допросить „с пристрастием“, вынести приговор военно-полевого суда и расстрелять… Для Елены стало теперь ясно, почему в одесских газетах часто появляются сообщения об аресте „губкомов“, „областкомов“ и других организаций большевиков, а арестовываются чаще всего люди, непричастные к подполью» [296].
Лекишвили вспоминал:
«Вскоре после моего ареста Роза Лучанская, сторговавшись о моем выкупе со следователем Черненко и выплатив ему 25 000 рублей через Викторию и Аграфену, была арестована под фамилией Катамадзе при одном провале с группой семи девушек. К счастью, их дело попало к тому же Черненко… Их удалось спасти от расстрела, и это обошлось в 200 000 рублей» [297].
Самому Лекишвили несколько позднее благодаря крупной взятке, полученной от Лучанской и подпольного Красного Креста, был устроен побег, и с помощью сочувствующим большевикам матросов в трюме корабля «Черномор» он был переправлен в Грузию [298].
Интересные показания о системе откупов, практиковавшихся в контрразведке, дал арестованный спустя две недели после прихода добровольцев и освобожденный только с их оставлением города Евгений Щепкин. Он вспоминал: «Но не было такого преступления, за которое нельзя было бы откупиться от суда и расправы добровольцев. Не было греха, который за взятку не был бы отпущен. Многие арестованные, подчас совсем невинные даже с точки зрения добровольцев, мучительно умирали только потому, что у них не было денег для подкупа… Вот первый пример: инженер, по национальности армянин, присланный в Одессу из центра с полномочиями тов. Троцкого. Он, которого ждал верный расстрел, просидел в тюрьме только 10 дней, причина вот в чем: он довел до сведения властей, что у него на квартире имеются деньги – 4 000 000 руб. „николаевскими“. У инженера на квартире делают обыск, и деньги обнаружены. Скрыть в карманы всю сумму, как это ни сладко, невозможно. Тогда инженеру сообщают, что при обыске обнаружено не 4, а 3 с половиной миллиона. Инженер протестует, но затем сам заявляет, что „впал“ в ошибку, что у него действительно было 3,5, а не 4 мил. Это признание, которое отдает в руки контрразведки 0,5 мил. „николаевских“ денег, освобождает инженера не только от смерти, но и заключения. На другой день он покидает тюрьму и скрывается. Вот другой. Назову его – Азан… Большой сам богач, жена его еще того богаче. Азану грозит смертный приговор. Он служил еще при Гришине-Алмазове, но с уходом белых остается в Одессе, поступает на советскую службу и отдает советской власти деньги добровольцев, приступая так же деятельно к работам по возрождению береговой флотилии. Однако и он был отпущен „на поруки“. Его жена, владелица нескольких домов, берет его под свое имущественное обеспечение, а затем вместе с ним скрывается в Румынии. И здесь выясняется еще любопытная подробность: Азан состоял, оказывается, агентом румынского правительства. Эта система откупов ни для тюрьмы, ни для воли не была секретом. Все знали, что можно освободиться совсем, можно выйти на поруки, можно даже отсрочить военно-полевой суд – нужны только деньги. И на все была своя ставка» [299].
Указанный Щепкиным инженер армянского происхождения, имеющий в Одессе полномочия от председателя РВСР Л. Д. Троцкого, мог быть старым большевиком Аршаком Генженцевым. Если это действительно так, то это был за время Гражданской войны уже второй его арест, причем первый произвели «свои». В ночь на 3 апреля 1918 г. Генженцева – руководителя инженерного отдела Московского облвоенкомата и инспектора инженерных войск округа – арестовала ВЧК. Его сослуживцы по комиссариату выразили протест по поводу задержания и заявили, что арестовывать его чекисты имели право лишь с ведома непосредственного начальника – областного комиссара по военным делам Николая Муралова. Последний потребовал для него изменения меры пресечения – освобождения под свое поручительство. В результате уже 5 апреля ВЧК командировала сотрудника ее отдела по борьбе с преступлениями по должности Мариана Ихновского для участия в срочной ревизии инженерного подразделения и служебной деятельности Генженцева [300]. Неизвестно, чем завершилось данное расследование, но арестованный вскоре был освобожден.
Обратимся к другим свидетельствам. Большевичка с 1916 года Вера Николаевна Лапина, жена Ивана Клименко, оставшаяся на подпольной работе в Одессе и руководившая партийным Красным Крестом, много лет спустя вспоминала, что за арестованного Ивана Перепечко подпольщики платили и тем самым сохранили его жизнь, а некоторые ответработники вообще за плату освобождались [301].
