«Окаянные дни» Ивана Бунина - Капчинский Олег Иванович

Спустя почти месяц после дневниковой записи Муромцевой-Буниной в местных газетах появилась информация об аресте чекистки Доры, причем первоначально говорилось лишь о службе ее в ЧК, но не об участии в расстрелах, хотя вряд ли газета могла пройти мимо такой подробности. Впоследствии, наоборот, главной женщиной-палачом сделали именно ее с приписанием расстрела стольких лиц, сколько в дневнике Буниной «насчитывалось» за Лизой. Однако последнее имя в качестве палача Одесской ЧК больше нигде не фигурировало. Зато в 1920-е годы в некоторых эмигрантских публикациях к Доре был добавлен еще один палач женского пола – некая 17-летняя проститутка Саша…

Реальная чекистка Лиза (точнее, одна из двух ответственных сотрудниц Губчека, носящих это имя, – главная канцеляристка Елизавета Андреева-Парамонова или заведующая столом информации Елизавета Друккер) упоминается в мемуарах Алинина, но при этом не говорится, что она участвовала в расстрелах. В другом, правда, месте, ссылаясь на рассказ «по пьяной лавочке» Абаша, Алинин писал следующее: «В расстрелах… принимали участие „любители“ – сотрудники ЧК. Среди них Абаш упоминал какую-то девицу, сотрудницу Чрезвычайки, лет 17. Она отличалась страшной жестокостью и издевательством над своими жертвами» [277]. Однако следует отметить, что воспоминания увидели свет в Одессе, когда вовсю уже ходили рассказы о садистке-палаче ЧК. И, вполне возможно, Алинин задним числом лишь «вставил в уста» Абаша «нужную» информацию, при этом нарочно не называя ее ни Лиза, ни Дора.

11 (24) сентября 1919 года «Одесский листок» напечатал сообщение, что арестована Дора Гребенникова, работавшая в ЧК, которая когда-то играла на сцене под псевдонимом Далина. Вскоре, однако, фамилия «Гребенникова» из печати исчезает и вместо нее появляется «Явлинская» (иногда «Евлинская»). Затем в вышедшей в 1920 году в Кишиневе книге Авербуха «возвращается» Гребенникова, но теперь называется она Верой, а имя Дора указано как псевдоним [278]. На самом же деле арестованную чекистку Гребенникову звали не Дора и не Вера, а Елена. «Одесский листок» мог просто ошибиться или перепутать, но, скорее всего, уже тогда арестованную «переименовали» контрразведчики, подбросившие в газету эту информацию, желая причислить ее к лицам еврейской национальности.

Чем руководствовался Вениамин, дав созданному им образу женщины-палача достаточно распространенное среди евреев имя и не очень распространенную фамилию [279]. Осмелимся предположить, что «Явлинская» могла быть девичьей фамилией жены Сергеева. Однако звали ее не Дора, а Мария. Возможно, именем «Дора» контрразведчики хотели придать истории о женщине-палаче антисемитскую направленность, хотя сам Вениамин был евреем. Правда, свидетель Филипп Иванов упоминал об участвовавшей в допросе одного полковника, впоследствии расстрелянного, Доре Соколовской, «исполнявшей в ЧК роль прокурора», дергавшей допрашиваемого за бороду, требуя признания в убийстве евреев [280]. Любопытно отметить, что это был едва ли не единственный случай применения физических мер воздействия к подследственному в Одесской ЧК, зафиксированный Особой комиссией. Как показывали некоторые бывшие заключенные, пытки на следствии здесь носили скорее моральный характер. Впрочем, Иванов на волне ходивших слухов вполне мог перепутать имя, и речь вполне могла идти о секретаре губкома Елене (ее настоящее имя было Софья) Соколовской, которая была отнюдь не еврейкой, а дочкой русского дворянина. В Одессе она осуществляла надзор за деятельностью ЧК и, таким образом, исполняла в какой-то мере роль прокурора (официально в советское время институт прокуратуры был воссоздан только в 1922 году).

Была еще Дора Ароновна Камергородская (1899–1978), член партии с 1918 года, которая в 1919 году работала в губчека и губпродкоме, в августе 1919 года в составе коммунистического батальона участвовала в подавлении восстания немцев-колонистов под Аккаржей. В декабре 1919 года была арестована в Одессе деникинцами, но подпольным Красным Крестом (разумеется, посредством внесения определенной суммы) была освобождена [281]. Ф. Зинько пишет со ссылкой на «Одесские новости» от 16 (30) сентября 1919 года об аресте сотрудницы ЧК некоей Доры Ровенской [282]. Но больше о ней в газетах, судя по всему, никаких сообщений не появлялось. Что же касается комсомольской активистки Доры Вульфовны Любарской, расстрелянной белыми в январе 1920 года в числе 9 молодых подпольщиков по так называемому «делу 17-ти», то, вопреки встречающемуся в литературе утверждению, в ЧК она вообще никогда не работала и к тому же в советский период 1919 года пребывала в Херсоне.

Арестованная Елена Федоровна Гребенникова была русской и, более того, потомственной дворянкой, дочерью полковника царской армии, а двое ее братьев были белыми офицерами. Еще во время интервенции она, по всей видимости через родственников, устроилась переводчицей с французского языка в возглавляемый Константином Глобачевым информационный отдел градоначальства, о чем мы уже писали. С мая по август Гребенникова работала следователем Одесской ЧК. А затем устроилась по заданию большевистского подполья на работу в офицерское общежитие «Золотая рыбка» на улице Преображенская, 48. Там она получила информацию о перевербовке белой контрразведке бывшего секретаря Губчека, которую передала все той же Соколовской [283].

Поэтому делом Гребенниковой контрразведка «убивала сразу двух зайцев»: убирала опасного для Вениамина свидетеля и придавала как бы реальную основу для пропагандистских историй о «чекистке-садистке». На заседании военно-полевого суда она отвергла обвинения в собственноручных расстрелах, признав лишь то, что, будучи следователем, «расстрельные» дела докладывала чекистскому руководству (среди которого, кстати, был и служивший теперь у белых Вениамин), которое выносило соответствующий приговор. Суд приговорил Гребенникову к смертной казни, и 4 декабря 1919 года она была повешена [284]. Любопытно, что Глобачев спустя месяц после казни Гребенниковой сменит погибшего Кирпичникова на посту начальника контрразведки, но он, возможно, так и не узнает, что его бывшая переводчица была большевистским агентом. Случай с Вениамином и Гребенниковой показывает довольно нетипичную даже для Гражданской войны ситуацию в Одессе, когда бывший руководящий чекист и к тому же еврей становится работником спецслужбы Белого движения, зараженного антисемитскими настроениями, а затем прилагает руку к казни своей подчиненной – дворянки, чьи близкие родственники к тому же являются офицерами Вооруженных сил Юга России.

В художественной литературе о провокаторе Вениамине и казненной Елене Гребенниковой рассказал служивший в годы Гражданской войны следователем и сотрудником для поручений в Особом отделении дивизии червонного казачества, а в 1920-е годы – помуполномоченного и уполномоченным в Секретно-оперативном отделе ЧК-ГПУ Херсона Александр Лукин в своей последней, написанной совместно с работником искусства Юрием Орынянским повести «Докладываю лично». Повесть эта получила меньшую известность, чем другие его произведения, поскольку никогда не выходила отдельной книгой, а была опубликована в середине 70-х годов далеко не в самом читаемом журнале «Пограничник», и к тому же, в отличие от лукинских повестей «Сотрудник ЧК», «Тихая Одесса» и «Обманчивая тишина», не экранизировалась.

Однако о придумке «Доры» в повести не было сказано ни слова, а ведь разоблачение белогвардейской легенды в советское время было отнюдь не проигрышным моментом. Скорее всего, о провокаторской деятельности Вениамина Лукин, работавший в Одессе значительно позднее, был осведомлен слабо, если вообще не узнал ее из опубликованной в 1969 году книги Коновалова о Елене Соколовской, где рассказано и о ее тезке Гребенниковой.