Мария Петровых - Избранное

Уже темнело, темнело,
Заря в лесу догорела,
Дневной остывает жар.
Спускались мы тропкой длинной
В повитый туманом яр,
   Заросший калиной.

Из дали идет, из дали
Тот мрак, где цветы пропали.
Чуть дышит сонная цветь.
Коснулась ты, как в испуге,
Руки моей, чтоб согреть
   Озябшие руки.

С нежностью, нежностью тайной
Глядим в этот мрак бескрайный.
Двоих забредших впотьмах
В осенних полей безбрежность
Не сблизят ни скорбь, ни страх, —
   Одна только нежность!

Ты в странном сне меня звала
С собой во мрак небесный.
Мы вместе мчимся. Мгла и мгла.
Бог, темнота и бездны.

Летим в верховья темноты,
Пронзенной молний светом.
«Я только сон твой, — шепчешь ты, —
Не забывай об этом!..»

Забуду ль!.. Мчимся в вышине
До неизвестной меты.
О, как ты худо снишься мне!
Моя живая, где ты?

Птица ночи, ты пересекала закат, —
Что там с мертвыми? Ты их видала. — Лежат.
— А еще что? — Лежат и лежат без движенья,
Нет для них ни рассвета, ни ветра, ни тени,
Не мечтают, не ждут, не страшатся утрат —
Только вечно лежат, вечно только лежат.

Та, что так мне противилась, — пусть она тоже,
Пусть вот так же лежит на обманчивом ложе,
Покоряясь, теряясь безвольно, глубоко,
Пусть не ждет, не мечтает, лежит одиноко,
Пусть бессильно, бессонно желаньем грешит,
Пусть вот так и лежит — для меня так лежит!

Уж пора полюбить огорода сиротство,
Птиц, уставших от неба, деревьев уродства,
И щербатый забор, от которого тени
Меж просветов лежат на траве, как ступени.

Уж пора полюбить за рекою закаты
И соседа умершего сад небогатый,
Темноту, что быстрее, чем сны в сновиденье,
Уведет, укрываючи доброю сенью.

Уж пора приберечь хоть бы искорку зноя
В этих стенах, где вечер блестит желтизною,
Головою к рукам твоим тонким прижаться
И вдвоем удержаться от слез, удержаться!

Вспоминаю, но вспомнить всего не могу я:
Трáвы… Даль за лугами… Кричу и ликую —
Веселит меня голос, летящий куда-то.
Чабрецом пахнет сено в теплыни заката.

А еще? Что еще вспоминается, длится?
Старый сад, где участвуют листья и лица, —
Только листья и лица. Листисто и людно.
А в аллее — мой смех. Не смеяться так трудно!

Я бегу, окунаясь в лазурь поднебесья.
Только небо в груди, а в глазах густолесье.
Беготня по плотине над пеной протока
Так далеко слышна, так волшебно далеко!
А потом — по траве, по ступенькам балкона,
Обожавшим, когда я взбегаю с разгона…

Вспоминается дом, полный света весною
И повсюду всегда переполненный мною,
Приниканье губами к стеклу — к мирозданью,
И мое — всеми силами — существованье!

Ищи, скиталец жалкий, во снах пропитанья!
Уже любою мглою кормиться не стыдно…
Что значат слезы, если не слышно рыданья?
Что значит мирозданье, коль Бога не видно?

Придите все, кто в скорби, в тревоге, в смятенье!
Пускай вас будет много, чтоб я между вами
Душою затерялся, — где вы и где тени,
Не ведал бы, теснимый бессчетными снами.

Чтоб лиц как можно больше, чтоб всюду лишь лица
И руки, чтоб заполнился город бескрайный!..
Все кончится сегодня, ничто не продлится,
Не стало ни одной неразгаданной тайны!..

Нам надо торопиться, сойтись надо вместе,
Поговорить, решиться, не упустить срока,
Чтобы потом не ждать уж ни знака, ни вести,
Чтобы исчезнуть слепо в печали глубокой…

Лиловый сумрак, безлюдье поля —
   И только эту явь —
Средь трав бескрайних молил я с болью:
   «Спаси меня, избавь!»

И шел прохожий… Зачем — не знаю
   Мне подал знак рукой.
Быть может, думал — к нему взываю,
   Его молю с тоской.

И было тихо, весь мир как сгинул,
   Лишь солнце шло ко сну.
Сказал прохожий, когда окинул
   Глазами тишину:

«И мне, скитаясь, взывать в печали,
   Без хлеба, без жилья.
Я тот, чью гибель не увидали,
   Тот самый — это я!

Мне смертью в ярах раскинут полог,
   Жилище — недруг сжег.
Бьет час предсмертный, был сон недолог,
   Его разрушит Бог.

Но верю в сон, что еще приснится,
   Обещанный судьбой.
Тот сон, когда в нем блеснет денница,
   Я разделю с тобой».

Клянясь, что в скорби нам нет разлуки
   Ни на единый час,
Прохожий тот протянул мне руки,
   И спас меня он, спас!

Смиряет ветер над крышей
Свои ночные полеты.
Не виден мир и не слышен,
Но вижу и слышу что-то.

Там кто-то, будто из бездны,
Ко мне простирает руки,
Там голос, мне неизвестный,
Но я ль не знал этой муки!

На крик во мрак выбегаю.
Тиха, безлюдна дорога.
Кругом лишь темень ночная.
Откуда ж в сердце тревога?

Лишь мглистой березы трепет.
В ночи примстилось, быть может…
Никто никого не встретит
И никому не поможет!

Снится лесу — лес
В ливне вешнем.
Май давно исчез,
Но примчится,

Вновь вернется он
В блеске прежнем,
Мне ж минувший сон
Не приснится.

Мгла у входа. Темень комнат.
Ни о ком никто не помнит.
След твой снегом запушило,
Грусть метелью закружило.

В этот снег поверить надо,
Оснежиться снегопадом,
Затениться тенью нежной,
В тишине притихнуть снежной.

Реет музыка в складках одежды легчайшей.
Недоступен для птицы полет твой великий,
О богиня триумфа, — сквозь время все дальше
Ты уносишься, Самофракийская Нике!

Хлещешь крыльями воздух, и в вихре полета
Лавры славы несешь. Не хочу их нимало.
Лишь тому я завидую, ради кого ты
Напрочь голову в дальних веках потеряла.