Павел Хондзинский - Ныне все мы болеем теологией. Из истории русского богословия предсинодальной эпохи
199
Пустозерская проза. С. 154.
200
См.: Лобачев С. В. Патриарх Никон. СПб., 2003. С. 186.
201
«Келейный старец Мардарий и старец Козма не раз видели, как патриарх над “болящими говаривал молитвы и помазывал маслом”. От такого лечения многим становилось легче. Сам Никон послал к царю Алексею Михайловичу роспись, “ково он лечил”. По-видимому, копия этого документа сохранилась в некоторых списках Жития патриарха. Как видно из росписи за период с 1673 по 1676 г., Никон “молитвами и кроплением” излечил сто тридцать два человека» (Лобачев С. В. Патриарх Никон. С. 258). Аввакум тоже целил молитвою: «А егда я в Сибири, в Тобольске был – туды еще везли, – привели ко мне бешанова, Феодором звали. Жесток же был бес в нем… И я в дому своем держал месяца два, стужал об нем Божеству, в церковь водил и маслом освятил, – и помилова его Бог: здрав бысть и ум исцеле» (Пустозерская проза. С. 82).
202
И Аввакум не без умиления вспоминал о любви царя к нему: «Тут голову Юрья Лутохина ко мне опять царь присылал… и благословения себе и царице и детям прося, молитца о себе приказал. <…> Я и ныне, грешный, елико могу, молюся о нем. Аще и мучит мя, но царь бо то есть; бывало время и впрямь добр до нас бывал. До Никона-злодея, прежде мору х Казанской пришед, у руки мы были, яйцами нас делил: и сын мой Иван маленек еще был и не прилунился подле меня, а он, государь, знает гораздо ево, послал брата моево роднова сыскивать робенка, а сам долго стоя ждал, докамест брат на улице робенка сыскал…» (Пустозерская проза. С. 74).
203
«Достойно разсудихом – говорится в грамоте от имени императора – со всеми нашими тысящники и сотники и сигклиты и с вельможами и со всеми Римскаго царства величествы подлежащему людству, емуже блаженный Петр яко викарий, сиречь, наместник, является уставлен на земли Сыну Божию. Сице и нами и нашим царьством место преимущее и властелина апостольскаго примут данное им начальство, власть большая и превысочайшая, неже еже имать наша кротость и царьство на земли всем ведомо. Предразсудихом того апостольскаго властелина и того по нем приемника присных быти к Богу отцем и ходатаем… И еще же уставяще, законополагаем власть имети на четырех престолех Константинопольскаго глаголю и Александрийскаго и Антиохийскаго и Иерусалимскаго. Еще же и на всех, иже по Вселенней, Божиих церквах и по временем той священнейшей и святей Римстей Церкви сущаго святителя выщшаго быти и властелина над всеми архиереи и священники, иже по всей Вселенней, но и вся, о их же достоит попечение имети к Божественней службе и к крепости и утверждению християнския веры, сего судом устроитися» (Никон, натр. Труды. С. 292).
204
См. также: Повесть о белом клобуке // ПЛДР. Середина XVI века. М.;Л„1985. С. 198–233.
205
«Церковь понимала свой быт как каноническую вечную норму и в букве греческих номоканонов видела подтверждение этой нормативности. Это было недомыслие… ибо объективная историческая правда была на стороне государства» (Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви: В 2 т. М., 1992. Т. 2. С. 140). У Карташева здесь речь идет об уложении 1649 года, ограничившем судебноадминистративные права Церкви, но суть проблемы лежала гораздо глубже этого уровня.
206
В том смысле, что и само не умеет назвать, кого бы могло поставить рядом с при. Серафимом, оптинскими старцами, свт. Филаретом, св. Иоанном Кронштадтским и другими великими святыми синодальной эпохи. Именно в этом факте жизни главное доказательство неправоты вождей раскола.
207
Здесь же можно отметить, что русское сознание в последовательной смене восходящей к Риму символики двигалось вспять по хронологической оси: от Рима-Константинополя к Риму эпохи папы Сильвестра, а от него и вовсе к языческому Риму, вдохновившему Петра на создание Петербурга.
208
«Преподавание греческого языка в Братской Киевской школе, бывшей до преобразования ее Петром Могилой точным снимком с Львовской и Луцкой братских школ, было не книжное, а живое, не теоретическое, а практическое: ученикам вменялось в непременную обязанность разговаривать между собою на греческом» (Ротар И. Епифаний Славинецкий: литературный деятель XVII века // Киевская старина. 1909. Т. LXX. С. 6).
209
Сменцовский М. Братья Лихуды. С. XXIII.
210
В. Певницкий в своей работе о Славинецком («Епифаний Славинецкий, один из главных деятелей русской духовной литературы в XVII веке») приводит пример его перевода третьего слова Иоанна Дамаскина о почитании святых икон: «Чего ради есть икона? Всяка икона изъявительна сокровенная есть и показательна: яко что глаголю, понеже человек ниже виднаго нагое имать знание, телом покровенней души, ниже по нем будущих, ниже местом разстоящих и отсутствующих, яко местом и летом описанный, к наставлению знания и явление и народствование сокровенных примыслися икона, – всяко же к пользе и благодеянию и спасению, яко да столпствуем и являемым вещем раззнаем сокровенная, и добрая убо возлюбим и возревнуим, противных же, си есть, злых отвратимся и возненавидим» (ТКДА. 1861. VIII. С. 423). Позднее, в XVIII веке, русский язык подобным же образом переболел латынью. Тот же В. Певницкий, правда, замечает, что оригинальные сочинения Епифания резко отличались от его переводов: «Если сравнить язык его проповедей и подлинных сочинений с языком его переводов, то тут вы видите как будто друтого человека, совершенно с новым складом речи» (ТКДА. 1861. X. С. 154).
211
ТКДА. 1861.Х. С. 159–160.
212
См.: Ротар И. Епифаний Славинецкий: литературный деятель XVII века // Киевская старина. 1900. Т. LXX. С. 358.
213
Быть может, Епифанию принадлежит также трактат о милосердии, где он не только указал на божественное происхождение милосердия, усматривая в нем подобие Троической любви, не только дал рассуждение о различных родах милосердия, но и предложил практический проект благотворительного братства. По мысли Епифания, братство могло бы принести гораздо большую пользу, чем частная благотворительность, ибо «когда многие совокупятся, и на едино согласятся, все обрящется и всякому найдется дело (см.: ТКДА 1861. X. С. 170). Епифанию трактат приписывал Певницкий, но Н. Брайловский со ссылкой на Борского и Невоструева решительно доказывал, что трактат составил инок Евфимий. Правда, он не видел той киевской рукописи, по которой описывал трактат Певницкий.
214
«Епифаний Славинецкий был человеком не общественным, а кабинетным, и притом совсем не искательным. Оттого мы не видим ни широких знакомств у него в Москве, ни придворных связей, которыми бы обеспечивалось личное влияние его… Влиятельнее оказался на Москве младший современник Славинецкого Симеон Полоцкий…» (Харлампович К. В. Малороссийское влияние на Великороссийскую церковную жизнь. С. 379).
215
Майков Л. Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий. С. 39.
216
Незнание греческого и при жизни, и после смерти вменялось ему в вину его противниками.
217
«В основании учебного курса лежал, лишь с небольшими изменениями, все тот же круг знаний, который существовал и в училищах средневековой Европы, и в русских братских школах: изучение так называемых “семи свободных художеств”. Грамматика изучалась славянская, латинская и греческая; особенное внимание было обращаемо на язык латинский… Курс философии заключал в себе логику с диалектикой, физику, психологию и метафизику. Особенное внимание обращалось на первую часть этого курса, и, чтобы развить мыслительную способность учеников, наставники постоянно упражняли их в диспутах по философским вопросам. Богословие, после предварительного изучения в младших классах, преподавалось в высшем по системе Фомы Аквинского… курс этот состоял не столько в изложении христианских догматов на точном основании Священного Писания и отеческих толкований, сколько в доказательстве их путем отвлеченной диалектики» (Майков Л. Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий. С. 3–4).
218
«…А так как нравственное воспитание учеников было основано на суровой дисциплине и даже на взаимном надзоре друг за другом, то, понятно. Киевская Коллегия вырабатывала людей с огромным самомнением, с жаждой господства и вместе с тем с большим самообладанием, с умением почтительно подчиняться перед авторитетом предержащей власти» (Там же. С. 5). В. Певницкий даже замечает: «Незлобивый и тихий человек был человеком себе на уме» (Певницкий В. Симеон Полоцкий //Православное обозрение. III. 1860. № 10. С. 197).
