Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное
Но не надо влезать на темную историческую лошадку, – а других лошадок в историях автократий не бывает. Взбрыкнет и сбросит. Лучше сидите спокойно и ради удовольствия изучайте: жили-были в XV веке два брата, князья Андрей и Александр Ярославовичи. Второй был западник, а первый – ордынофил…
Ах, какие просторы открываются! Какие открытия простираются!
Читать вам не перечитать.
2013 КОММЕНТАРИЙКогда номер «Огонька» с этим очерком уже был в типографии (кстати, финской: в Финляндии российские журналы печатать обходится дешевле), я вдруг заволновался, что чересчур сильно бью по этому самому Туркину. В конце концов, мне про него ничего не было известно, кроме того, что он «молодой чиновник», сделавший единичное гадкое дело. Но ведь и я когда-то, пребывая в «молодых журналистах», тоже сделал гадкое дело, опубликовав статью про Феликса Дзержинского с заголовком «Честное имя» (хотя уже знал, сколько на этом имени крови, поскольку двухтомник «Ленин и ВЧК» был издан еще в СССР, а документы, которые в нем приводились и которые касались Дзержинского, заставляли волосы шевелиться на голове – взять хоть расстрелы заложников).
В общем, я залез в интернет и увидел, что внешне выборгский Туркин, хоть и чиновник, выглядит дитя дитем.
И мне стало стыдно.
И было стыдно дня, наверное, три, пока из Выборга не пришли отчаянные новости, касающиеся уже не рыцарского турнира, а сноса старых финских домов. В них видели аварийную опасность, но не видели ни грана исторической ценности. А Туркин во время сноса пребывал, напомню, в статусе и.о. мэра.
И жалость моя никуда не делась – Туркина мне жалко и сейчас, – но перестала быть действенной. Это значит, что имя и.о. мэра я прятать под псевдонимом не буду – пусть входит в историю под своим. В конце концов, у молодого чиновника, покуда не станет старым чиновником, еще есть возможность исправлять дурные поступки хорошими.
А пока он не исправит, мне будет куда более жаль Выборга-Viippuri.
2014#Россия #Петербург
Как я шел под чужими знаменами
Теги: Нацболы, ДПНИ, эсеры и лечение дисфункций. – От этих подростков, печальных и тощих, еще содрогнется Дворцовая площадь. – Развод скота по загонам.
«Фашистам в твоем любимом Питере, – сказали мне, – разрешили 1 мая марш по Невскому. Капец».
Спустя сутки я стоял под знаменами тех, чьего марша мои информаторы боялись. Я много под чьими знаменами 1 мая постоял.
Сейчас я вам расскажу про это привлекательное для фотоаппарата шествие, объединившее два десятка разномастных колонн, от нацболов из запрещенной НБП и националистов из полузапрещенного ДПНИ до владельцев сносимых гаражей и женщин из гендерных организаций с розовыми шариками в руках. Плюс едроссов, справороссов, коммунистов, профсоюзов, патриотов и обглоданного до сплюнутых косточек «Яблока».
Но вначале – дорожный пролог.
Дело в том, что я поехал в Питер из Москвы на машине. Десять с половиной часов пути, быстрее не получается, даже если гнать: узкая, дурная, на 40 % проходящая по городкам и деревням трасса давно представляет из себя 750-километровую пробку. Там есть выдающийся затор в Вышнем Волочке, где легко потерять пару часов, но заторы нынче вообще везде, где есть гаишники и светофоры. Я выехал в половине шестого утра, в шесть влетел в первую пробку у подмосковного памятника-штыка, а в два тридцать в пробке под Питером отчаянно пытался поймать новости на «Эхе Москвы», то есть «Эхе Петербурга». Но в середине часа не было новостей, их перекрывали рекламой. После приглашения вылечить эректильную дисфункцию последовало приглашение депутата Госдумы Оксаны Дмитриевой выйти на первомайский марш вместе со «Справедливой Россией». И это тоже была реклама избавления от дисфункции, только политической. Я вздохнул. Пробка выглядела безнадежной. Левую из двух полос занимала колонна ОМОНа, который подтягивали в Питер не то из Новгорода, не то из Твери. После того как во Владивостоке местные менты отказались бить местных мужиков и пришлось вызывать подмосковный спецназ, урок был усвоен. В стране, где социальные отношения, по сути, остались на уровне родоплеменных, для избивания своих нужно привлекать бойцов из другого племени.
Я позвонил Дмитриевой. Дмитриеву любят в Петербурге. Питер вот уже два года разрыт на тотальный ремонт, ведущийся в эстетике честного свинства подзаборного алкаша, которому вдруг привалило денег на реставрацию бывшей барской квартиры. И алкаш, мочась мимо унитаза, вершит ремонт так, как он это себе представляет. А Дмитриева – одна из немногих, кто об этом говорит, потому что местным говорунам рты позатыкали. Дмитриеву любят потому, что она не любит губернаторшу Матвиенко, в Питере вообще готовы любить любого, кто против Матвиенко. Это тоже, кстати, из разряда первобытности, в которую город покатился, как только губернаторов запретили выбирать (и, соответственно, не выбирают).
«А вы знаете, что на меня властям жалуются уже покойники? – отозвалась по телефону Дмитриева. – Да-да, губернатору письма с кляузами на меня подписывают умершие люди, я могу это доказать!»
Я не удивился.
Когда шваль перекраивает дворец на свой вкус и манер, покойники и впрямь должны вставать из гробов… (И здесь будет конец вступлению: слава богу, я доехал. По Питеру ветер гнал тучи пыли. Тротуаров кое-где не было, вместо них – грязь, песок и ямы с перекинутыми над ними досками. Ну и что – талибы в Афгане уничтожили статуи Будды, и мир не рухнул. Срочно в душ!)
* * *Пронизывающим утром первого мая, когда пар шел изо рта, а в области выпал снег, я уже стоял в колонне тех, кого мои знакомые называли русскими фашистами и кто сам себя называл русскими националистами. И мирно беседовал с их лидером Семеном Пихтелевым – худым молодым человеком в модных очках, чья внешность позволила бы ему затеряться среди кембриджских выпускников. Над нами реяли монархические черно-желто-белые стяги без единой надписи, потому что писать правду («Движение против нелегальной иммиграции») было нельзя, а отличительный знак иметь было нужно. Вокруг флагов вились полсотни худых бритоголовых окраинных мальчишек, натянувших на лица медицинские маски-респираторы. Эстетика, так привлекающая режиссера Бардина-младшего и отмеченная поэтом Емелиным. Протестующая окраинная гопота, если сказать правду. Под предводительством умного парня в очках. «От этих подростков // Печальных и тощих // Еще содрогнется // Манежная площадь». Маловато их было в то утро для содрогания.
«ДПНИ не запрещено, а лишь приостановлено по решению суда, – объяснял Пихтелев, зябко натягивая перчатки. – Я получил в Смольном разрешение на демонстрацию как частное лицо, и в моей заявке указано 500 человек. – В Смольном ведь прекрасно знают, кто вы? – Конечно. – И легко разрешили? – В этом году долго не давали ответа, я допускаю, что ждали решения от Москвы. В итоге, видите, идти по Невскому разрешили всем. Мы идем под лозунгом «Слава России!» – Семен, у вас юридическое образование? – Я заканчивал муниципальное управление».
Разрешение на первомайскую демонстрацию в этом году действительно получили без малого два десятка организаций (отказали, кажется, только геям, наказав зачем-то тех, кто имел непосредственное отношение к майскому тестостерону в крови). При этом место сбора было общим: угол Невского и Лиговского. И порядок расположения и формирования того, что в былую пору называли «праздничными первомайскими колоннами», был наглядных рейтингом политических сил. Верхняя строчка – с триколорами, одинаковыми бейсболками и Путиным на флагах – это «Единая Россия». У них были даже таблички с названиями районов, организаций и учебных заведений – о господи, какая прелестная дурость в демонстрации административного ресурса! Я заметил, что едроссы заигрывали с молодыми – в колонне были роллерблейдеры, парни и девушки на ходулях, у тротуара была припаркована горстка сегвеев… За «едроссами» следовали официальные профсоюзы, и мужской голос с интонациями больного хроническим геморроем вещал: «Трехстороннее соглашение – основа профсоюзной политики! Работодатель! Соблюдай права наемного работника! Ура!». (Но тут уже требовался не проктолог, а психиатр.) По рейтингу вниз жали гашетки затянутые в черную кожу головные мотоциклисты справороссов Оксаны Дмитриевой. А в самом хвосте, глубоко на Лиговском, робко переминалась просыпанная горсточка молодых людей – все, что осталось от «Яблока» (и я мысленно послал Явлинскому привет).
Если брать середину рейтинга, повыше размещались коммунисты всех мастей, патриоты, сталинисты и ЛДПР, – а вот лимоновцы с лимонками на флаге и полузапрещенное ДПНИ значились ближе к концу.
И все это по краскам и звукам – впрочем, эстетически близким, поскольку в любой колонне крутили советские песни (невольно подтверждая, что в России любое движение вперед сводится к шагу назад), – словом, по многообразию все это напоминало коралловый риф в океане, то есть живой большой город. Вот поперек проспекта прошли мальчишки в корсарских шапках и с «Веселым Роджером»; по свободной полосе Лиговского покатился шар-зорб с надписью «Не нравится в России? Катитесь отсюда!», приближаясь то к либерал-демократам, то к обществу автомобилистов; коммунисты повели ряженого медведем мужика с табличкой, утверждающей, что «Единая Россия» – партия жуликов и воров.
