Леонид Перов - Похитители автомобилей. Записки следователя
— Но, раз понял, нужно было прийти и нам все рассказать.
— Не мог! Не хотел жену с дочкой позорить... Я отказывался от ворованного, так мне ножом пригрозили: не возьмешь — порежем. Да еще в милицию, говорят, донесем. Дал мне Виктор семнадцать ручных часов и велел сматываться домой.
— Где же часы?
— У продавщицы. Я их в тряпку завязал все и положил в сарае на дрова. Думаю, будет брать дрова, заметит.
— Да-а-а. Молчит что-то она. А может, ты где-нибудь в другом месте положил? — усмехнулся я. — Давай уж выкладывай до конца — раз правду, так правду.
— Вы мне не верите? — воскликнул Григорий.
Я молчал. Что я мог ответить ему? Всего несколько часов назад я поверил женщине — и ошибся. Теперь другой пытается убедить меня в своей правоте. Продавщицу вчера допрашивал. О часах ничего не говорила. Хитрит парень. А послушать, так действительно поверить можно.
Григорий встал и медленно подошел к окну. Руки машинально, как кусок жести, сгибали и разгибали козырек фуражки.
— Вы мне поверьте. Для меня это все. Я виноват и свое получу. Но пусть жена и ребята знают, что не брал я ворованного, что не пользовался ни одной копеечкой... Поедемте к Буцанихе, я покажу, где положил часы.
— Что это даст? Если бы они там лежали, она заявила бы нам об этом.
— Ну поедемте, прошу вас. Вот посмотрите, мы найдем часы.
Я колебался. «А что если поездка только предлог, чтобы попробовать сбежать по дороге? Зачем мне рисковать? Виновным себя он признает, а за часы отработает в колонии». Вот это подленькое рассуждение и придало мне решимости. Нет, совесть мне не позволит отмахнуться от просьбы этого парня.
Договорившись с начальником милиции, я вместе с Сасиковым выехал в село.
На месте Сасиков уверенно показал, как он шел огородами к дому Буцан, как отодрал доску в заборе, где положил мешочек с часами. На дровах мешочка не было.
— Вы посмотрите на его бесстыжую морду! Сам украл, а на других свернуть хочет! — возмущалась продавщица. — Да как он может такое говорить! Товарищ следователь, не было здесь часов! Врет все, ворюга.
Григорий, тяжело дыша, в упор смотрел на продавщицу, пытаясь поймать ее взгляд. Но та упорно отводила глаза в сторону.
«Нет, пожалуй, парень не врет. Что-то уж больно раскричалась она, и все на сарай напирает, а о доме молчит», — подумал я, а вслух сказал:
— Ну, а теперь давайте заглянем в хату.
— А в хату зачем? — растерялась хозяйка, и я понял: часы в доме.
— Водичкой угостите с дороги, если ничего другого не найдется.
— Пожалуйста, пожалуйста, — смущенно лепетала Буцан, стараясь проскочить в дом первой. — Только дайте прибрать немного, а то перед такими гостями неловко.
— Ничего, ничего, мы вас извиним.
Когда пришли понятые, я начал обыск. Хозяйка пробовала возмущаться, но потом затихла и с напряжением следила за каждым моим шагом. Когда я миновал угол, в котором висели иконы, Буцан, как мне показалось, стала немножко спокойнее. Я специально не посмотрел на иконы.
«Интересно, неужели снова ошибся? — думал я. — День сплошных ошибок. Кошмар какой-то. Часы должны быть за иконой».
Только осмотрев всю комнату, я снова вернулся к этому углу.
— Вы же там смотрели! — вырвалось у Буцан.
— Ничего, посмотрим еще раз.
Так и есть! Я вытащил небольшой узелочек. За столом плакала хозяйка.
Обратно ехали веселее. Григорий разговорился. Он рассказывал о своей жене, о работе. Расставаясь, я подал ему руку.
— Ты сегодня сделал первый шаг по пути к дому. Постарайся пройти этот путь быстрее.
— Спасибо вам за то, что поверили. Знаете, мне теперь как-то легче.
В кабинете на столе лежала записка:
«Аркадий, твоих свидетелей допросил. Протоколы в правом ящике».
План на день был выполнен. Можно ехать домой.
В электричке я еще раз перебрал события дня. Хорошо, что не сорвался. Может, теперь парень действительно станет на правильный путь. Жаль, опоздал на купание сына.
За окном тянулись темные ряды елей. Редкие фонари на полустанках кивали поезду, торопившемуся в город.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ
I
Звонок настойчиво приглашал зрителей занять свои места. Тамара Павловна очень хорошо представляла себе картину, которая повторялась каждый вечер. Пестрая людская масса шумно, как река, заполняет проходы и, разбегаясь на мелкие ручейки, поглощается секторами. Хлопают откидные сиденья кресел. Девушки в белых халатах с переменным успехом предлагают мороженое в вафельных стаканчиках. Воздух наполнен гомоном жизнерадостной весенней ярмарки.
Вот появляются оркестранты. В темных брюках и белых рубашках без галстуков, с расстегнутыми воротничками, они придают помещению обжитой, домашний вид, словно играют не в цирке, а на небольшом семейном празднике.
Бодрый марш напомнил Тамаре Павловне о раз и навсегда заведенном порядке. Представление начинается парадом участников программы. Она сбросила халат, несколько раз повернулась перед зеркалом и, убедившись, что костюм в порядке, вышла из комнаты.
Несмотря на будничный день, цирк был полон. Ведущий громким, хорошо поставленным голосом в неестественно восторженной манере читал приветственное стихотворение. Обойдя арену, артисты разбрелись в ожидании своего выхода. Тамара Павловна Аверская вернулась к себе.
Этот час перед выступлением она привыкла проводить в уединении, внутренне подготавливая себя к трудному номеру.
Полет под куполом цирка считался коронным номером программы. Когда гас свет и сухая барабанная дробь леденила нервы, цирк цепенел от страха и ожидания. Луч прожектора выхватывал только Тамару, стоящую на ракете. Аверский висел под ракетой и в темноте не был виден. Она неожиданно бросалась вниз. Все понимали, что это всего лишь цирковой трюк, и тем не менее в этот момент в зале всегда раздавался чей-то испуганный возглас. Неслышно раскручивались невидимые шелковые тросы, соединявшие ее с Олегом. Луч прожектора сопровождал легкую, как птица, женщину, которая неслась над самой ареной...
Тамара Павловна села за столик и уставилась в зеркало. В дверь постучали.
— Войдите, — разрешила Аверская, не поворачивая головы.
В зеркало было видно, как в открывшуюся дверь вошел Олег. Круглое полнеющее лицо улыбалось. Неизменные темно-синие брюки и белая шерстяная рубашка с коротким рукавом, туго обтягивающим его огромные рельефные бицепсы.
Тамара поднялась и подала ему руку. Олег прикоснулся к ней губами и мягко, но настойчиво сказал:
— Пора.
Волнение, обычное перед выступлением, не пугало ее. Она знала, что за ним последует состояние собранности, которое позволит выполнить упражнение легко и непринужденно. Она улыбнулась чему-то своему, затаенному, мягко освободила руку и вышла в коридор.
На манеже заканчивали выступление Виктория и Валентина Костюковы. В бледно-зеленых открытых купальниках, задрапированных легкой прозрачной тканью, и черных чулках, они медленно передвигались по кругу, жонглируя булавами. Черные чулки удачно подчеркивали длинные стройные ноги юной Валентины. Хорошо зная, какое впечатление она производит, девушка все время, пока старшая сестра работала с предметами, томно прохаживалась вдоль барьера, стараясь в каждом движении передать все очарование молодого гибкого тела.
Не замечая, а может быть, не желая замечать, с каким восхищением смотрит Олег на выступление сестер, Аверская громко, так, чтобы слышали другие, сказала:
— Ты не находишь, Олег, что они имели бы более шумный успех в варьете?
— Напрасно ты злишься. Они выглядят вполне прилично. — В его голосе послышалось раздражение.
— Ах, я забыла... Прости...
Мимо прошли Костюковы. Валентина приветливо махнула рукой и задорно пожелала:
— Ни пуха, ни пера, Олежка!
На лице Олега расплылась счастливая улыбка.
Наконец раздалось резкое, как удар хлыста:
— На выход!
Тяжелый, словно театральный занавес, халат скользнул к ногам. Олег не успел подхватить его. Не замечая этого, Тамара легко бежала по проходу навстречу свету и аплодисментам.
— Тамара и Олег Аверские! — успела она услышать окончание фразы.
Раскланиваясь, Тамара подняла глаза, окинула верхний ряд кресел и пояс прожекторов над ними, напоминающих светящиеся иллюминаторы большого океанского корабля. Черная бархатная петля на эластичном тросе спустилась из-под купола цирка. Тамара Павловна продела в нее руку и негромко крикнула:
— Ап!
Под веселый ритм мелодии Аверская медленно поднималась все выше и выше к трапеции.
Внимание публики было сосредоточено на ней, и почти никто не заметил, как под куполом цирка появилась серебристая ракета с висящим под ней человеком. Ракета медленно двигалась по кругу. На мгновение она поравнялась с Аверской.
— Ап!
И под куполом неслись уже двое.
Близился финал. Тревожно забеспокоился барабан, заливаясь сухой дробью. Погас свет. Луч прожектора метнулся и через несколько секунд разыскал ракету. На ней, держась за трос, стояла строгая и одинокая Аверская. Скорость нарастала. Глубоко вдохнув воздух, Тамара бросилась в темноту.
