Барбара Мертц - Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы
Смутные ссылки на суд над мертвыми встречаются уже в «Текстах пирамид», но ясную картину концепции мы получаем только после краха Древнего царства. Судья – это Ра, солнечный бог, и создание, которое стоит пред лицом правосудия, – это человеческая душа. «Ошибки твои будут изглажены и вины твои стерты взвешиванием на весах в день рассмотрения твоих качеств, и позволено будет тебе присоединиться к тем, кто в солнечной ладье». Образ весов правосудия не требует комментариев. На весах взвешиваются грехи и добродетели умершего человека, и только добрые дела могут обеспечить вечную жизнь.
Вопросы, которые задавали люди того смутного, трудного времени в таком отдаленном прошлом, отнюдь не уникальны. Это универсальные вопросы, которые задавали все когда-либо размышлявшие над трагедией жизни и тайной смерти. Но никогда ни прежде, ни после, пока еврейские пророки не начали свои долгие дебаты с Богом, люди не выражали эти вопросы столь ясно и столь красноречиво, как египтяне I Переходного периода. Со всем почтением к закону объективности в истории, я не могу не чувствовать в этих вопросах и в ответах, которые нашли египтяне, что они достигли высочайшей точки своего духовного и философского развития.
В течение двух поколений после окончания царствования VI династии мы знаем очень мало о фактических событиях. Клубы пыли, поднятой падением такого могучего сооружения, как Древнее царство, затемняют события и людей; из тумана слышны только стенания пророков, говорящих о катастрофе. Манефон дает списки фараонов VII и VIII династий, но исследование показывает, что они могли продержаться всего четверть столетия и эфемерные фараоны почти не оставили современных надписей. Вместо них появляются имена и титулы местной знати, в гробницах и в каменоломнях.
Около 2150 г. до н. э. облака начинают редеть, по крайней мере в одной области. Эта область называлась Фаюмской – великий озерный оазис к югу от Дельты. Здесь, в городе Гераклеополе, могущественная семья захватила контроль и установила порядок на собственной территории. Властители Гераклеополя вскоре заключили союз с другим благородным домом, правившим в Ассиуте, в Среднем Египте. Они установили контроль над значительной частью страны, и правители Ассиута сообщали: «Каждый чиновник был на своем месте, и никто не сражался. Не мучили ни ребенка рядом с его матерью, ни горожанина рядом с его женой».
Если это правда, то эти достижения должны были значительно облегчить участь угнетенного народа, а имя Ахтоя, номарха Гераклеополя, должно было поминаться с благодарностью. Наследники Ахтоя сохраняли его имя, и единственный способ, которым мы можем отличить одного от другого, – это через посредство чередующихся обращений друг к другу. Манефон отводит им две династии, IX и X. О первой дюжине царей из Гераклеополя мы знаем очень мало, но к середине Х династии мы попадаем на более прочные основания. Ахтой IV, третий царь этой династии, был хорошим правителем и чувствовал себя вправе давать советы своему сыну, который должен был наследовать трон. Текст называется «Поучение Гераклеополъского царя Ахтоя своему сыну Мерикара» и является одной из наиболее известных египетских литературных работ. Текст принадлежит к так называемой «литературе мудрости» и состоит из полезных указаний юноше из уст старшего, более искушенного человека.
Ахтой был фараоном, так что его поучения предназначены для молодого человека, на которого будет возложена ответственность высочайшего поста. Здесь нет прозаических замечаний о манерах, которые забавляют нас в других поучениях, написанных простыми людьми для простых людей. «Если ты окажешься среди тех, кто сидит за столом человека более великого, чем ты, бери, что он дает тебе, когда оно положено тебе под нос. Смейся, когда он смеется, и это будет приятно его сердцу…» – таковы, например, советы Птахотепа, визиря V династии.
В тексте «Поучения» такие банальности отсутствуют. Ахтой начинает с разумных предписаний по воспитанию характера: «Не будь злым; терпение – благо. Будь мастером в речи своей, ибо язык есть меч для человека и речь ценнее, чем битва». После ряда веских замечаний о государственном управлении и обращении с чиновниками царственный автор поднимается до подлинных высот чувства и выразительности, когда говорит о суде сердца на Западе, в стране мертвых.
«Суд, который судит нечестивого, – знай, что он не будет снисходителен в этот день суда над несчастным. Человек остается после смерти, и дела его кладут рядом с ним грудами. Существование там – для вечности; и тот, кто жалуется на него, – дурак. Но тот, кто достигает вечности без злых дел, будет существовать там, как бог, выступая свободно, как Повелители Вечности. Более приемлем человек, прямой сердцем, чем скот, который жертвуют злые».
К несчастью для Мерикары, его отец был поэтом лучшим, чем правителем. Старый царь говорит о внутреннем положении страны, предупреждая сына об опасности со стороны гнусных азиатов Севера и уверяя, что «в Южной области все хорошо». Мы не можем винить царя за то, что он не умел предвидеть будущее, но он мог бы вспомнить прошлое. Когда-то пришел завоеватель, шагая вниз по Нилу, чтобы объединить Две Земли. Он пришел с Юга.
Это один из тех случаев, которые почти заставляют нас думать, что история повторяется. Ибо три тысячелетия должно было просуществовать Нильское царство, и время от времени единство его нарушалось внутренней борьбой и иностранными вторжениями. И с самого начала, с Менеса-объединителя, сила обновленного единства приходила с Юга. Почему? Мы не знаем. Фактически, если бы мы пытались предсказывать, откуда придет завоеватель, мы должны бы в большинстве случаев выбрать Север. Успех Верхнего Египта в начале династического периода, при Менесе, был бы необъясним, если бы Север был действительно более совершенен, более высоко развит. То же самое можно сказать о ситуации, возникшей после первой великой катастрофы в конце Древнего царства. Гераклеополь в период X династии был самым сильным из всех городов-государств разделенной страны и, казалось, стоял на пути к тому, чтобы возглавить новое объединение. В искусстве и военной мощи он опережал своих современников, в литературе он дал произведения исключительно высокого качества. Однако – еще раз – завоеватель пришел с Юга.
В 450 милях к югу от Мемфиса обрыв плато отступает от берега реки, оставляя широкую и плодородную долину. В конце Древнего царства на этой равнине было всего несколько мелких поселений. Местные жители поклонялись Монту – военному богу (многозначительный выбор, если учитывать то, что последовало). Там мог быть даже храм (маленький и незаметный), посвященный местному, фиванскому богу Амону (местный вариант бога плодородия Мина). Из этих скудных начал возник феномен – стовратные Фивы и их бог-покровитель Амон-Ра.
Подъем Фив можно проследить примерно к 2250 г. до н. э., когда некая дама по имени Икуи в одной из деревень на фиванской равнине имела счастье произвести на свет сына, которого она назвала Интеф. Он был князь и наместник, и его непосредственные потомки сохранили этот титул.
Примерно через столетие после рождения Интефа, сына Икуи, коварный воздух юга воспламенил честолюбие одного из его потомков. В это время царский дом Гераклеополя переживал трудности. Детали их нам неизвестны, но о них свидетельствует начало в этом городе новой, X династии. Князь Интеф из Фив ухватился за эту возможность. Он поднял на юге восстание, захватил контроль над пятью самыми южными номами и провозгласил себя царем Верхнего и Нижнего Египта. Такой титул был в лучшем случае вежливой фикцией, и монарх Интеф втихомолку признавал этот факт, показываясь без двойной короны на голове. Тем не менее он считался основателем XI династии, и это событие датируется 2134 г. до н. э. Дата получена путем сложных вычислений, основанных на датах XII династии и оценке продолжительности правления ее царей.
Интеф I правил южными номами всего несколько лет. Его сыном был другой Интеф, которого мы назовем именем Гора – Ваханх, чтобы избежать путаницы. Этот юноша был столь же честолюбив, как и его отец. Большую часть своего правления он провоевал, и на стеле в его гробнице начертано, что он добавил шестой ном к пяти унаследованным от отца. Стела, установленная в гробнице Ваханха в Фивах, отмечена в папирусе периода XII династии, где записаны результаты инспекции царских гробниц. Расхитители гробниц становились все смелее, и следственная комиссия сообщала, что пирамида Интефа, которая была, вероятно, маленьким кирпичным строением, «снесена» – приятный глагол, – но что стела еще на месте и фигура царя стоит на этой стеле с любимой борзой по имени Бехек. Через 3 тысячи лет после инспекции, в 1860 г. н. э., О. Мариетт, тогда инспектор древностей, нашел нижнюю часть этой стелы еще нетронутой. Он оставил ее на месте (так и слышишь замечания Питри по поводу подобной небрежности), и случилось неизбежное. Когда Масперо, преемник Мариетта, вновь нашел ее в 1882 г., она лежала в обломках. Куски были наконец собраны и доставлены в Каирский музей. Царь был настоящим собачником, он высек на своей стеле не одну, а пятерых любимых борзых, чтобы они могли войти в «Западный рай» вместе с ним.
