Рафаэль Хонигстейн - Немецкая машина футбола
Впервые с видеоанализом игры я столкнулся в «Вилле». Но Урс Зигенталер, человек, отвечавший за анализ и скаутинг, вышел на совсем иной уровень. Я никогда не видел такого человека, как он, он был совершеннейшим тактическим фриком. Он летал в Венесуэлу, чтобы посмотреть матч тамошнего чемпионата. Он ездил по всем этим странам, чтобы изучить, как они функционируют за пределами поля, какой менталитет у их команд. Он общался с таксистами по пути на стадион, разговаривал вообще со всеми. Такого рода исследования сыграли большую роль на Чемпионате мира. Я помню, как он говорил, что эквадорцы – очень работящий народ, у них сильные атлеты, но что они очень склонны терять голову. У них была склонность терять терпение и плохо реагировать на давление извне. Так что нужно было постоянно их беспокоить.
Этот мужик дышал футболом. Я счел это потрясающим, вдохновляющим. Лёв был таким же, вот почему они так хорошо ладили. В то время с трудом можно было представить Лёва с его спорткостюмом и свистком во рту в качестве тренера национальной сборной, для этого требовалось нечто большее. (Он дорос до этой роли, уже заняв должность.) Однако для него это было плюсом – он выступал в роли тактического гуру Клинсманна, которому не приходилось иметь дело с прессой. Он знал свое дело, это было очевидно. Я бы сказал, что он был лучшим футбольным тренером, с которым я работал. У него и Зигенталера были очень четкие идеи, и они были глубоко убеждены в том, что любая команда, следующая этим заветам, станет более сильной и успешной единицей. Это была правда. И даже после крупных поражений они не изменяли себе. Они просто продолжали стараться сделать так, чтобы все заработало, смотрели на лучшие команды мира и пытались понять, как и почему им удалось нас опередить.
Но в команде были некоторые игроки, которые не так заинтересованы в глубоком погружении во все эти вещи. Они хотели, чтобы их оставили в покое. Раньше, приезжая в сборную, они просто приятно проводили время. Некоторые адаптировались к переменам, другие опытные ребята воспротивились им, потому что привыкли все делать по-другому, как раньше. При Клинсманне тебя более-менее заставляли принимать участие в коллективном мыслительном процессе.
Мы полетели в Иран. Поездка выдалась необычной. Нам выдали брошюры с информацией о стране: ее размеры, политическая обстановка, религия. Оливер Бирхофф пришел побеседовать с нами и сказал: «Все сложится для вас хорошо».
Там было очень много болельщиков сборной Германии, нас там хорошо знали. Мы ехали в отель в Тегеране и видели огромное круговое движение, но никаких очерченных полос на дороге не было, так что люди просто ехали во все стороны. Не трафик, а хаос. Совершенно новый мир.
На стадионе были 100 тысяч человек. Играла громкая музыка в стиле техно. Мы слышали, что люди приезжали за 6–7 часов до игры, чтобы занять свои места, и что женщины – которым официально не разрешалось ходить на матчи – пробирались на них тайком. Моя первая игра за сборную. Безумие.
Я вышел за 15 минут до конца. Мы вели 2:0. Толпа по-прежнему бесновалась. Памятный был матч.
Меня пригласили на следующий матч с Камеруном в Лейпциге. Я снова вышел и поучаствовал в голе, там был штрафной удар. Тренерам я нравился. Я был великолепным учеником, всегда отдавался по максимуму, точно так же я играл. Они это заметили. Они хотели, чтобы в команде были ребята с таким же отношением к делу.
К несчастью, Клинси в голову пришла идея, что я должен играть левого защитника. Я мог хорошо пасовать мяч, мог делать навесы, но я не был защитником. Мне пришлось играть там в товарищеском матче с Аргентиной, и моим оппонентом был Хавьер Савиола. Эта игра еще вышла не самой плохой. Но на дистанции становится трудно скрыть свои недостатки на таком уровне. Меня много критиковали. Люди не говорили, что я должен играть в полузащите, на своей родной позиции, они говорили, что я не должен играть вовсе, потому что не умею обороняться.
Но Клинси на это было наплевать, он был очень упрямым. Думаю, он видел, что я хорошо влился в коллектив, что я мотивировал других игроков. Это было для него более важно, чем мои ошибки на позиции крайнего защитника. У него хватало хавбеков. Я был счастлив находиться в сборной, но спустя какое-то время все усложнилось. Я плохо играл. Но думал, что не могу сказать ему о том, что больше не хочу играть в этой роли. Я не обладал никаким статусом, чтобы выдвигать ему такие требования. Я надеялся, что со временем прибавлю в игре в обороне. Филипп Лам, наш основной игрок на левом краю обороны, выбыл из строя на время по причине травмы крестообразных связок. Это открывало мне возможность.
На Кубке конфедераций-2005 я провел все матчи группового этапа в роли защитника, но не играл в полуфинале с Бразилией и матче за третье место против Мексики. Следовало ли мне сказать что-нибудь тренеру? Я не сделал этого. Я по-прежнему регулярно получал вызовы в команду и хорошо показывал себя на тренировках. Кубок конфедераций продемонстрировал всем, что мы можем играть в красивый футбол, в воздухе витало возбуждение, но из-за наших проблем в обороне люди много нервничали. Ужасы 2004-го все еще были свежи в людской памяти. Никто по-настоящему не знал, что из всего этого может выйти.
Затем, в сентябре, случился этот кошмарный товарищеский матч в Словакии. Мы проиграли 0:2, и я вновь был плох в обороне. Времени у меня оставалось все меньше, было не так много матчей, в которых я мог проявить себя на своей родной позиции. На этой стадии я отложил немало кирпичей, всерьез опасаясь, что не смогу попасть в заявку на Чемпионат мира. Я пропустил матч, ставший низшей точкой тех двух лет, поражение 1:4 от Италии в марте 2006-го, может, мне повезло. Но весь немецкий футбол шумел и волновался, все выглядело так, что Клинсманн может быть уволен в любую минуту.
Я был уверен, что пролетел мимо заявки, когда не получил вызов на последнюю перед объявлением состава игру, – против сборной США. Моим последним шансом было удачное выступление на клубном уровне. Тем летом я перебрался в «Штутгарт» из «Астон Виллы», но в то время дела у меня там складывались неважно. Тренера Джованни Трапаттони уволили, пришел Армин Фе. Я решил, что буду вкалывать до седьмого пота, стану лучше всех в мире физически подготовлен, потому что до опубликования заявки в национальной сборной игрокам предстояло сдать еще один тест на физподготовку. Я хорошо сделал свою домашнюю работу. Никто не был готов лучше меня.
Я принял участие в фотосессии для спонсоров и рекламных партнеров сборной, так что теперь у меня был персональный стикер для шоколадных батончиков. Поздравляем. Но такие стикеры были и у 29 других игроков. Со стороны DFB это была просто подстраховка, мы все знали, что не каждый попадет в итоговую заявку. Ну, по крайней мере я все еще был среди претендентов.
В день объявления заявки нам сказали не трогать мобильные телефоны между 10 и 12 часами дня. Сидишь, пялишься на дисплей, каждую пару минут проверяешь, ловит ли у тебя связь. Потом на экране загорается имя: Юрген Клинсманн.
«Ну что, Хитце, как ты?» – «Отлично, тренер». – «Пакуй чемоданы, ты в заявке. Никому не говори».
Это был сюрприз. Я хотел доказать ему, что он принял верное решение.
Тренировочный лагерь на Сардинии был жестким. Мне было немного легче, поскольку я уже пребывал на пике формы, но мы очень много бегали, на длинные дистанции, на короткие, делали спринты… Верстеген в каком-то смысле сумасшедший, нужно просто влиться и позволить себе погрузиться в процесс. Было там и много факультативных занятий, чтобы снять напряжение: боулинг, картинг, и всегда присутствовал соревновательный элемент. Я не побеждал все время – насколько я помню, я пришел вторым в картинге. Очень важно иметь такой соревновательный дух. Побеждать можно научиться. Нам говорили: «Нужно верить в то, что ты выиграешь, пытаться победить недостаточно».
Напряжение между Оливером Каном и Йенсом Леманном было довольно заметным. Кан, вынужденный бороться за свое место в составе, разослал всем сообщение: тут никто не может чувствовать себя в безопасности. В ходе одного из тестирований на физподготовку нужно было сделать отжимания. Йенс начал делать первым и отжался, кажется, 52 раза. Кан спросил, сколько раз сделал Йенс, а затем постарался сделать на одно больше, 53 отжимания, причем последний раз делал очень медленно и болезненно. Подтягивания тоже входили в программу. Я был довольно хорош, другие не так. Один игрок не смог подтянуться даже одного раза…
Отель команды на время Чемпионата мира располагался в центре Берлина. В прессе шли дебаты – почему там? – но в итоге это решение оказалось очень удачным для нас. Все место было целиком в нашем распоряжении. Оно было прекрасно меблировано, у всех было свое место, где можно было побыть в одиночестве, но также были и комнаты для общих собраний.
Участие Филиппа Лама в первой игре в Мюнхене было под вопросом. Он получил травму в товарищеском матче против Люксембурга. Займу ли я его место? Я надеялся на это, но в глубине души желал ему выздоровления, потому что он был невероятно важен для нас уже тогда. Балле – Михаэль Баллак – также имел проблемы с икроножной мышцей. Ее называли «икра нации». Все были обеспокоены тем, что он может не сыграть. Он и несколько других игроков отправились к целителю, который распылял «живую воду». Впрочем, в первой игре это не сработало, «икра нации» все еще беспокоила ее обладателя. Клинси решил, что Балле должен остаться на скамейке на матч-открытия против Коста-Рики в Мюнхене. Решение было очень смелым, с учётом того, что изрядное количество людей полагали, что нам окажется не по силам выйти из группы.
