Эдик Штейнберг - Материалы биографии
В эти годы еще юный Эдик Штейнберг работает в рыбацкой артели. В близости с природой ожогом прививается ему трагедия русской культуры. Органическая связь природы и культуры станет существом его экзистенции.
Оживленные вечерние чаепития, домашние поэтические чтения оказались источниками высокого напряжения. К тому же рядом исступленно работал художник Борис Свешников, который совсем молодым провел восемь лет в лагерях вместе с Аркадием Штейнбергом, а в начале 1950-х жил рядом, у Штейнбергов в Тарусе. Эдик начинает рисовать. Настольной книгой художника становятся «Письма» Ван Гога. По совету отца он свободно копирует рисунки Рембрандта, ежедневно работает на натуре. Пейзажи Тарусы, излучины Оки видятся Штейнбергом в зеркале вангоговской экспрессии.
Здесь же, в Тарусе, летом 1959 года происходит знакомство Эдика со сверстниками, студентами художественного факультета ВГИКа, прибывшими на практику.
Обзаведясь друзьями и как бы завершив «самообразование», осенью 1961 года Эдик перебирается в Москву. Он поселяется в доме родителей на улице Карла Маркса, бывшей Басманной, недалеко от тех мест, где в XIX веке жил Петр Яковлевич Чаадаев – оригинальный русский религиозный философ, которого позднее полюбит цитировать художник. Семнадцатиметровая комната типичной сталинской коммуналки, где он вместе с матерью и братом обитал до возвращения отца, превращается в «ателье» и становится местом встреч младшего поколения художников московского «подполья».
Своей нищетой комната напоминала горьковскую ночлежку (с той только разницей, что стены ее были увешаны картинами), в ней теснились люди, которые могли по двенадцать часов в сутки самозабвенно работать. О том, что Ван Гог при жизни продал всего одну картину, здесь знал каждый. И Штейнберг вполне осознанно выбрал для себя путь «нестяжательства» в искусстве.
В эту пору палитра художника начинает подчиняться монохромной сумеречноохристой тональности. Штейнберг пишет портреты друзей, создает первые сюжетные композиции: «Дворник», «Продавец цветов», «Татарская свадьба», «Ты не получишь воздаянья» и т.п. В персонажах работ этого времени проглядывает некоторое внешнее сходство с автором, отчетливо читается романтизация собственного образа жизни. Как некий эпатажный жест рождается серия белых абстракций, выполненных нитрокраской с густой фактурной поверхностью, вскоре уничтоженных самим художником. Не имея денег на холсты и подрамники, Эдик много работает на бумаге (тушью, акварелью, карандашом). Работы этого периода он в основном раздаривает друзьям, лишь некоторые из них сохранялись в мастерской.
Весной 1962 года известие из Тарусы о смерти Марьи Ивановны, вдовы замученного в 1920-х годах священника, вносит новый мотив в творчество Штейнберга. Эта смерть рождает для него идею воскресения, идею временного и вечного. С одной стороны, погружение в мир поэзии и жизни Блока, с другой – реальная смерть близкого человека высокой веры, доброты и жертвенности открывают художнику смысл женского архетипа как субстанции духовной красоты. Женская фигура, горизонтально распластанная на пейзаже в работах художника этого периода, неосознанно повторяла композиции древних плащаниц Богородицы, а музыкально-ритмическое ощущение некоего вселенского ландшафта делало картины Штейнберга созвучными символическим полотнам Врубеля и Борисова-Мусатова, закончившего свою жизнь в Тарусе.
В то время как художника все более манит к себе мир вечных смыслов, жизнь его протекает далеко не безоблачно. Дважды его привлекают к суду за «тунеядство». Он устраивается на работу то ночным сторожем, то вахтером и, наконец, рабочим в Суриковский институт. 3десь у него появляется возможность подбирать старые кривые подрамники и закрашенные холсты, которые он отмачивает, отстирывает и пускает в работу. Иного способа иметь их не предвиделось. В связи с разгромом Н. Хрущевым выставки в Манеже зимой 1962 года художник лишается и последней надежды на единожды возникшую жалкую помощь от молодежной секции МОСХа.
В 1964 году родители Эдика перебираются в Москву, и художник практически лишается места для занятий живописью. В результате длительного обмена он получает шестиметровую каморку в огромной коммунальной квартире. Здесь он продолжает работать с тем же фанатизмом. В этом мини-ателье у Штейнберга начинают бывать старшие представители московского «подполья» – В. Вейсберг, О. Рабин, Ю. Соостер, – признавая в нем младшего собрата и единомышленника. «Диплом» на законное пребывание в «подполье» ему выдает собиратель М. Шагала, В. Кандинского и К. Малевича – Георгий Дионисович Костаки, приобретая две его работы.
К 1965 году палитра художника начинает заметно высветляться и приближаться к пастельной. Переливающаяся перламутровая поверхность холста, его подвижное вибрирующее поле обволакивают странные органические формы: камни, раковины, черепа, силуэт мертвой птицы, рыбы. Эти формы мыслились художником как знаки или идеи, напоминающие о вечности. Среди них художник находит свой собственный мир, в котором он начинает естественно дышать и работать.
В начале 1966 года Эдик переезжает ко мне в однокомнатную квартиру у метро «Аэропорт». В этот период происходит знаменательное для творчества и биографии Штейнберга знакомство с чешским искусствоведом Индрихом Халупецким и большой группой его коллег, впервые обративших серьезное внимание на русскую школу «подпольных» художников. Между Эдиком и Халупецким завязывается переписка. Письма чешского критика для его московского адресата в ситуации социальной депрессии являлись не только голосом надежды, но и стимулом к творчеству.
В 1967 году, начав сотрудничать с журналом «Знание – сила», Эдик вступает в Горком графиков. Это дает ему возможность быть застрахованным от очередного обвинения в тунеядстве. В том же году вместе с Оскаром Рабиным, в составе двенадцати художников, он принимает участие в выставке в клубе «Дружба» на шоссе Энтузиастов. Выставка художников «подполья» стала сенсацией, она просуществовала два часа и была закрыта на глазах у тысячной толпы.
Работы участников выставки вызвали интерес у иностранных дипломатов и журналистов, аккредитованных в Москве. Таким образом были куплены несколько программных холстов и у Эдика, разумеется, за малые деньги. Однако этот материально соблазнительный по тем временам, но губительный для творчества период в биографии Штейнберга продлился не более года. Художник почувствовал унизительность подобных отношений и прервал завязавшиеся контакты, довольствуясь лишь редкими, случайными продажами.
Осенью 1968 года у него появляется спасительная возможность попробовать свои силы в качестве художника кукольного театра. Оформив четыре спектакля, болезненно разрываясь между театром и живописью, он оставляет и театр.
В конце 60-х годов просыпается осознанный интерес Штейнберга к русской религиозной философии – трудам В. Соловьева, С. Булгакова, Н. Бердяева, П. Флоренского… Он принимает крещение и почти полностью порывает с теми, с кем плотно общался в предыдущее десятилетие. В это же время завязывается его дружба с религиозным философом Евгением Шифферсом, который расшифровывает Штейнбергу архетипические формулы его образной системы. В 1973 году Шифферс пишет статью «Идеографический язык Эдуарда Штейнберга». Через книгу Бердяева «Новое средневековье» художник вступает в творческий диалог с Казимиром Малевичем. Малевичу, художнику «ночи», он противопоставляет себя, художника «дня».
В начале 1970-х годов, во время первой волны еврейской эмиграции, у Эдика, как и у его друзей, появляется возможность разрешить свою безысходную ситуацию отъездом. Тяжело переболев этой повальной болезнью, он, тем не менее, принимает твердое решение остаться. В напряженный период обострившейся социальной депрессии через искусствоведа Василия Ракитина он сближается с Виктором Пивоваровым и Ильей Кабаковым. Новые друзья Штейнберга были членами Союза художников, известными иллюстраторами детских книг, обладателями мастерских. Но вопреки столь несхожему социальному статусу трех художников объединили интерес к метафизическим проблемам и программная ориентация на некоммерческий подход к искусству. Халупецкий, впервые после чешских событий вновь посетивший Москву весной 1972 года, дал этому дружескому объединению название «Сретенский бульвар», включив в него также Владимира Янкилевского и Эрика Булатова, старых друзей Ильи Кабакова.
Летом 1972 года неподалеку от мест, где ранее находились большие поселения старообрядцев, в глухой деревне Горьковской области на реке Ветлуге, Штейнберг приобретает дом. Отныне каждое лето мы проводим в деревне среди людей, которые со временем становятся частью нашей жизни, а впоследствии обретают бытие в творчестве Штейнберга.
Под Новый 1973 год мы в результате обмена переезжаем в двухкомнатную квартиру старого пятиэтажного дома, расположенного в самом центре Москвы, на Пушкинской улице.
