Роже Авермат - Рубенс
В начале сентября Мария Медичи и инфанта прибывают в Антверпен. Город торжественно иллюминирован. Обе государыни присутствуют на ярмарочном шествии, которое было умышленно отложено до их приезда, а иезуиты дают в их честь представление — трагедию. Дамы наносят визит Рубенсу в его особняке на Ваппер, ван Дейку, который ненадолго вернулся в свой родной город и воспользовался случаем, чтобы написать великолепный портрет королевы-матери, и, наконец, посещают «прекрасную типографию Плантена, репутацию которой поддерживает и подкрепляет своей славной деятельностью Балтазар Моретус», — он-то и издает описание празднеств, организованных по всей стране в честь Марии Медичи. Это напыщенное описание принадлежит де ла Серру, состоящему в свите королевы и именующему себя «историографом Франции».
Как и полагается наемному слуге, де ла Серр — заядлый льстец. Антверпен привел его в восторг: «Если бы я вздумал рассказать вам о доброте и приветливости его жителей, которых во время длительного пребывания в их городе мне пришлось хорошо узнать, я должен был бы вместо этих коротких строк оставить читателям целый том. Но недостаток времени и досуга лишают меня такой возможности, поэтому я засвидетельствую лишь, что этот народ самый гостеприимный по отношению к чужеземцам, самый истовый в своей вере и самый преданный своему королю из всех, кого мне приходилось видеть».
Не менее лестно отзывается де ла Серр о «господине Рубенсе», но при этом так восхваляет ван Дейка, что становится совершенно очевидно, кому отдают предпочтение Мария Медичи и ее приближенные.
«Королева захотела увидеть все замечательные сокровища живописи, которые собраны в доме господина Рубенса. Искусство этого человека, редкостное и великолепное, составляет все же отнюдь не самое главное его достоинство: его государственный ум, его суждения о политике столь возвышают его над его положением, что плоды его осмотрительности не менее достойны восхищения, нежели плоды его кисти. Ее величество с великим удовлетворением осматривала живое чудо его картин, для коих краски смешивало, как видно, само восхищение, ибо зритель не устает дивиться их красоте и совершенству.
Но из любви к правде я не могу не рассказать, что господин ван Дейк превзошел всех великих художников, которые дерзновенной рукой когда-либо осмеливались запечатлеть королеву, ибо, скажу, не кривя душой, никогда не сможет искусство так правдиво изобразить царствующее величество, как это сделал он на своем новом портрете. Говорят, что Апеллес заимствовал прекрасные черты различных лиц, дабы потом написать совершенную красоту под именем Елены, но этот более искусный художник дал нам возможность увидеть всю мирскую красоту в одном портрете королевы, ничего не заимствуя у природы, кроме дара внушать восторг своим искусством. Ее величество оказала художнику честь своим посещением и увидела у него в доме зал Тициана, иначе говоря, все шедевры великого мастера. Но я осмелюсь утверждать без лести, что господин ван Дейк вскоре разделит с Тицианом его славу, ибо если тот замечательный художник был украшением своего века, то этот — являет собой чудо века нынешнего».
В продолжение двух месяцев королева-мать и инфанта остаются в Антверпене. Они присутствуют при отплытии флотилии, которая должна сделать попытку захватить остров Оверфлакке в Зеландии. Этот смелый план должен обеспечить испанцам базу на стыке Голландии и Зеландии.
Флотилия под командованием графа Иоанна Нассауского, двоюродного брата принца Оранского, — он перешел в стан врагов в результате любовной интриги — и принца Брабантского состоит из четырех десятков кораблей, на которых находится около шести тысяч солдат. Несмотря на благословение нунция, экспедиция кончается полным крахом: испанские корабли, атакованные флотом Маринуса де Холларе, частично потоплены, частично обращены в бегство. В течение нескольких минут испанцы оставляют в руках врага четыре тысячи пленников. В конце года Рубенс послан в Гаагу с тайным поручением вступить в переговоры с принцем Оранским. Эта миссия, «хотя и весьма секретная, вышла наружу к большому неудовольствию многих людей, которые знают, о чем идет дело», — отмечает французский посол. Впрочем, усилия Рубенса оказались напрасными.
Разочарование или усталость тому виной, но в апреле 1632 года Рубенс делает попытку отказаться от политической деятельности. Он возвращается в Антверпен. Он пишет, занимается своими частными делами. Его друг Жербье стал поверенным английского короля в Брюсселе, где у него возникли трения с приближенными принца Орлеанского. Рубенс утешает Жербье: «Я с сожалением узнал, что французы чинят Вам трудности в отношениях с Ее королевским высочеством и ее министрами. Ваша милость не должны принимать это близко к сердцу, ибо Ваша милость зависит только от своего короля. Но я понимаю, что это затрудняет Вашей милости отношения с Брюсселем!»
Он радуется тому, что сам избавлен от подобных унижений: «Я вовремя удалился от дел и еще ни разу в жизни не сожалел столь мало о принятом решении»[240]. Но, по-видимому, его решение не так уж окончательно. Месяц спустя герцог Бульонский присылает к Рубенсу одного офицера с тайным поручением, и Рубенс вновь вступает в игру. Герцог Бульонский хочет вовлечь Гастона Орлеанского в новую авантюру и просит гарантий у инфанты: пусть инфанта, во-первых, пообещает «от своего имени, а также от имени испанского короля взять его под защиту от французского короля или любого другого лица, которое обратится против него», и вдобавок пусть она обеспечит «чтобы Мсье оказался верен своему слову» — герцог, по-видимому, не вполне доверяет своему союзнику. Однако, прежде чем перейти в наступление, герцог Бульонский хочет «вызвать к себе своего брата, виконта де Тюренна, который находится при французском дворе и может быть брошен в Бастилию, если он не спасется до начала враждебных действий».
Рубенс дает понять, что он главная пружина переговоров. «Хотя посланец герцога отправился в Брюссель для переговоров с французскими дворянами, решение герцога будет всецело зависеть от того, что я сообщу ему от имени Вашего высочества»[241]. Но у брюссельского двора есть заботы поважнее, и затея герцога Бульонского остается без последствий.
Вот уже одиннадцать лет, с тех пор, как истек срок перемирия, Испания находится в состоянии войны с Соединенными Провинциями, и от этого больше всего страдают Испанские Нидерланды. Торговля хиреет, промышленность пришла в упадок, повсюду царит разруха. Военные действия ведутся с переменным успехом, но какая бы сторона ни одерживала победы, жертвой всегда оказывается несчастное население. Недовольство в стране дошло до крайности. Тем не менее брюссельское правительство неуклонно проводит политику защиты испанских интересов. Все, что может нанести ущерб этой политике, подавляется. В 1629 году был конфискован отчет кардинала Бентивольо о его нунциатуре в Брюсселе, потому что отчет был не вполне благоприятен для королевской власти. И все-таки главное орудие этой политики — кардинал де ла Куэва — под влиянием всеобщего негодования вынужден был покинуть страну, как прежде при сходных обстоятельствах ее вынужден был покинуть кардинал Гранвелла.
На море голландские адмиралы во главе с Питом Хейном наводят страх на испанских моряков, а после гибели Пита Хейна в сражении его сменяют не менее отважные преемники.
На суше вместо принца Морица Нассауского главнокомандующим стал его сводный брат — Фредерик Хендрик. Этот сын Вильгельма Молчаливого и Луизы де Колиньи, человек любезного и веселого нрава, оказался таким же прекрасным полководцем, как его прославленный старший брат. За несколько лет он овладел Олдензаалем, Гролем, Гертогенбосхом, Венлоо, Страленом, Ситтардом, Руремонде и осадил Маастрихт, одну из сильнейших испанских крепостей и важный стратегический пункт. Но это еще не все. Непосредственно сменивший Спинолу командующий королевскими войсками граф Анри де Берг — чей великолепный портрет написал ван Дейк — перешел на сторону врага. В ярости оттого, что на его место поставили маркиза де Санта Крус, он призвал бельгийцев «следуя славному примеру предков, сбросить невыносимое бремя испанского гнета». Истина требует добавить, что праведный гнев де Берга был подкреплен соответствующей денежной мздой.
Обеспокоенная инфанта решилась предпринять новые шаги, чтобы добиться мира. Она отправила Рубенса в Люттих на встречу с делегацией Соединенных Провинций. Тщетные усилия! В сентябре пал Маастрихт. Опьяненные успехами, голландцы не идут ни на какие уступки. Рубенсу приходится вернуться в Брюссель и доложить эрцгерцогине о своей неудаче.
Положение становится критическим. Дворяне составляют заговоры, в умах царит брожение. Пытаясь успокоить недовольных, инфанта созывает Генеральные штаты, не собиравшиеся тридцать два года. Безжалостная воля Испании клонилась к одному — подавить всякое проявление свободы, уничтожить все местные привилегии. После смерти Альберта положение еще ухудшилось. За спиной инфанты, над инфантой стоял жестокий кардинал де ла Куэва, посол Испании. Этого высокомерного, бессовестного человека пришлось отозвать. Сменивший его Айтона более сговорчив, по он испанец, а местные уроженцы по-прежнему отстранены от участия в делах.
