Альфред Теннисон - Поэтический мир прерафаэлитов

Под сенью яблонь арфу укрепив,
      Ткет дивные заклятья чаровница
      В аккордах звучных. И морская птица
Волну оставит, слыша их мотив.
Чему колдунья внемлет, слух склонив
      К ответным отзвукам подземных гротов,
      К глухому ропоту водоворотов
Которым вторят ветер и залив?

Она во власти чар: трепещут струны,
      Вот дрогнут губы, песне дав зачин —
      Что за создания морских пучин
Объявятся на зов всевластной руны,
Покуда обреченный мореход
К ее скале — на смерть — не приплывет?

Andromeda, by Perseus saved and wed,
Hankered each day to see the Gorgon’s head:
Till o’er a fount he held it, bade her lean,
And mirrored in the wave was safely seen
That death she lived by.
                 Let not thine eyes know
Any forbidden thing itself, although
It once should save as well as kill: but be
Its shadow upon life enough for thee.

Молила Андромеда, чтоб Персей
Главу Горгоны дал увидеть ей.
И вот герой жену к ручью ведет, —
И отражается в зерцале вод
Смерть, что ее спасла.
                  Пусть никогда
Тебя не встретит на пути беда, —
Лишь тень ее мелькнет, как отраженье,
Неся тебе не гибель, а спасенье.

      I have been here before,
            But when or how I cannot tell:
      I know the grass beyond the door,
            The sweet keen smell,
The sighing sound, the lights around the shore.

      You have been mine before, —
            How long ago I may not know:
      But just when at that swallow’s soar
            Your neck turned so,
Some veil did fall, — I knew it all of yore.

      Has this been thus before?
            And shall not thus time’s eddying flight
      Still with our lives our love restore
            In death’s despite,
And day and night yield one delight once more?

      Да, я здесь был когда-то.
            Когда? — припомнить не могу.
      Лишь помню трав весенних ароматы
            На берегу,
Огни вдали и шумных волн раскаты.

      Я был с тобой когда-то.
            Когда? Не помню, вот беда.
      Твой взгляд вспорхнул за ласточкой крылатой —
            И понял я тогда,
Что был там прежде и не ждал возврата.

      Все было так когда-то.
            А может, нет? А может, вновь
      Закружит время нас, и, пережив утрату,
            Взойдет любовь,
Чтоб нам светить до нового заката?

These little firs to-day are things
     To clasp into a giant’s cap,
     Or fans to suit his lady’s lap.
From many winters many springs
     Shall cherish them in strength and sap
     Till they be marked upon the map,
A wood for the wind’s wanderings.

All seed is in the sower’s hands:
     And what at first was trained to spread
     Its shelter for some single head, —
Yea, even such fellowship of wands, —
     May hide the sunset, and the shade
     Of its great multitude be laid
Upon the earth and elder sands.

Пусть эти елочки пока —
     Плюмаж для великаньей шляпы
     Иль веер для гигантской лапы,
Но напитают за века
     Их вёсны силою. Отметят
     На картах лес, и будет ветер
К ним прилетать издалека.

Был сеятель, был взмах руки,
     И бурный рост — уж не вчера ли
     Они меня с трудом скрывали?
Но эти робкие ростки
     В свой час, укутав солнце в хвою,
     Накроют тенью вековою
Поля и древние пески.

To touch the glove upon her tender hand,
To watch the jewel sparkle in her ring,
Lifted my heart into a sudden song
As when the wild birds sing.

To touch her shadow on the sunny grass,
To break her pathway through the darkened wood,
Filled all my life with trembling and tears
And silence where I stood.

I watch the shadows gather round my heart,
I live to know that she is gone —
Gone, gone for ever like the tender dove
That left the Arch alone.

Ее перчатку трону невзначай,
Ее кольцо порой в глаза блеснет —
И песня к небу рвется из груди
Каскадом птичьих нот.

Пройду ль ее тропой сквозь темный лес,
Ложится ль тень ее на летний луг, —
Охватит дрожь, и не вздохнуть от слез,
И — тишина вокруг.

А ныне — к сердцу подступает мрак,
Твержу: она ушла, ушла навек,
Навеки прочь, как голубь, навсегда
Покинувший Ковчег.

Oh God forgive me that I ranged
My life into a dream of love!
Will tears of anguish never wash
The passion from my blood?

Love kept my heart in a song of joy,
My pulses quivered to the tune;
The coldest blasts of winter blew
Upon me like sweet airs in June.

Love floated on the mists of morn
And rested on the sunset’s rays;
He calmed the thunder of the storm
And lighted all my ways.

Love held me joyful through the day
And dreaming ever through the night;
No evil thing could come to me,
My spirit was so light.

O Heaven help my foolish heart
Which heeded not the passing time
That dragged my idol from its place
And shattered all its shrine.

Господь, прости мне: жизнь свою
Свела я к чаянью любви!
Когда ж потоки горьких слез
Угасят страсть в крови?

Любовь слагала свой напев,
И сердце билось песне в лад,
И веял мне в дыханье вьюг
Июньский аромат.

Любовь плыла в рассветной мгле,
Чтоб бликом дня в глаза сверкнуть,
Дремала в солнечных лучах
И освещала путь.

Любовь меня пленяла днем,
А ночью грезилась во сне;
Прочь от меня бежало зло —
Так сладко было мне.

О сердце глупое! Зачем
Ты счета не вело годам?
Низложен ими мой кумир
И уничтожен храм.