МИХАИЛ БЕРГ - ВЕРЕВОЧНАЯ ЛЕСТНИЦА
Лично меня, правда, все время беспокоила мысль: а как сам автор «Архипелага гулаг» отреагировал бы на этот проект в шведской столице? Конечно, голые мальчики, лимоны и групповой секс ему вряд ли пришлись бы по душе, но если бы ему объяснили, что и подобного рода акции можно интерпретировать как призыв «жить не по лжи» и задуматься о «бренности бытия», то, пожалуй, и патриарх отечественной словесности сказал бы: ну, если так, то пущай. И, конечно, добавил бы что-нибудь о пользе земства.
А вот ретроспективная выставка Хоана Миро в недавно открывшемся Музее современного искусства (Moderna Museet) – причем совершенно отдельно от проекта «Архипелаг» – Солженицыну, скорее всего, не понравилась бы. И не потому, что сам музей построен в модном больнично-нейтральном стиле, более напоминающем не Эрмитаж, а госпиталь ветеранов вьетнамской войны. И не потому, что Сергей Бугаев Африка попытался эпатировать собравшихся, для чего прибыл на вернисаж в инвалидном кресле, изображая крутого мафиози с охранником, роль которого взял на себя редактор газеты «Художественная воля» Андрей Хлобыстин. Но, надо честно сказать, этот эпатажный жест никем, кроме русских, замечен не был, все остальные приняли его за чистую монету: ну, инвалид человек, с кем не случается. Зато приехал прямиком из России на выставку Миро насладиться творчеством красочного, праздничного, как хохлома, знаменитого испанского сюрреалиста. Но ведь что происходит с течением времени почти со всеми ниспровергателями основ и возмутителями спокойствия – канонизируются как один. И перестают не только возмущать, но и греть душу, если она в этом нуждается. Поэтому, думается, и назвал Александр Боровский Миро уютным, комфортным сюрреалистом, возможно, самым уютным из всех и представляющим сегодня не тайны и границы бессознательного, а вполне обжитые уголки нашего мозга. Даром что заведующий отделом современного искусства Русского музея, но и шутник, как известно, записной. Однако с ним его тезка Солженицын почти наверняка бы согласился. Буржуазное это искусство, господа. Протест, музей, канон – унылый путь гения в искусстве. Однако иного не дано, если, конечно, не менять в этой триаде последовательность.
1998
Плач по красной суке показался убедительным
6 июня, в астрономический день рождения Пушкина, состоялось торжественное вручение самой престижной петербургской литературной премии – «Северной Пальмиры». В преамбуле «Северной Пальмиры» сказано, что это не «премия рыночного успеха, не премия читательской популярности, а премия эстетических координат». Опыт прошлых лет показал, что, помимо эстетических координат (приветствуется классическая ясность, доморощенная исповедальность и пассеизм), «Северная Пальмира» имеет ярко выраженный поколенческий характер – шестидесятничество. Не забыты и групповые интересы: большинство лауреатов – авторы или редакторы журналов «Звезда» и «Нева». Кроме того, «Северная Пальмира» давно проявляет отчетливую антимосковскую направленность, возможно, поэтому из числа претендентов этого года был вычеркнут не только Дмитрий Александрович Пригов с книгой «Советские тексты» (концептуализм здесь давно не в чести), но и Белла Ахмадулина со сборником «Созерцание стеклянного шарика». За бортом оказался и Владимир Уфлянд со своими «Рифмованными упорядоченными текстами». «Звезда» и «Нева» давно написали на своем знамени: «Постмодернизм – no passaran». Четвертый раз подряд до финала не доходит и Елена Шварц, в этом году она номинировалась двумя книгами – поэтической и прозаической, но форпост литературного консерватизма устоял и под двойным давлением.
Таким образом, «Северная Пальмира», как, впрочем, и большинство российских литературных премий, пытается выправить крен, возникший в отечественной словесности благодаря отмене цензуры. Раз читателя нельзя огородить от тлетворного влияния постмодернизма и метафорической усложненности, следует по крайней мере внятно объяснить, что такое настоящая литература на исходе века и тысячелетия. И проставить акцент на консервативной эстетике задушевного лирического переживания и просветительского психологического романа.
Весьма проблематично, что провинциальный пассеизм способен вернуть читателя в литературу. С другой стороны, Бродский одно время мечтал жить «в провинции у моря». Поэтому одни желают превратить Петербург в свободную экономическую зону, другие (вспомнив, что Петербург – почти остров) – в аллегорическую провинцию у моря, своеобразный музей-заповедник классических традиций. Очевидно, предполагается, что такая «провинция у моря», куда не долетает «шум времени», станет притягательной для новых российских гениев.
Естественно, что слишком очевидная практика поддержки только своих («по музе, по судьбам») провоцирует множество скандалов. В этом году в оргкомитет премии поступило резкое письмо известного петербургского критика Михаила Золотоносова, который потребовал исключить из номинационного списка его книгу «Обыкновенный садизм». В намеренно оскорбительном тоне критик уведомил организаторов, что не желает иметь ничего общего «с этой смешной и жалкой “премией” (давно сделавшейся всеобщим посмешищем и кормушкой для известных прилипал)», и сравнил «Северную Пальмиру» с «собачьими бегами» и «выбором королевы красоты в городе Урюпинске».
Как ни странно, критика была услышана. Победа Тимура Кибирова оказалась неожиданной для большинства наблюдателей, не исключено, правда, что жюри таким образом отреагировало на отчетливый лирический крен, обозначившийся в «Парафразисе» московского постмодерниста. Жертвой перестройки, наметившейся в рядах «Северной Пальмиры», стал и главный фаворит в номинации «Критика. Публицистика» – Самуил Лурье со сборником статей «Разговоры в пользу мертвых». В пользу Лурье был целый ряд убийственных аргументов: шестидесятник, он давно возглавляет отдел прозы журнала «Нева» и к тому же является членом жюри «Северной Пальмиры». Дабы соблюсти приличия, он вышел из состава жюри на год, как это пару лет назад сделал Александр Кушнер. Тогда Кушнер получил премию, однако попытка повторить акробатический номер закончилась неудачей: как говорится, попал под колесо перемен. Тем более что для Ефима Эткинда этот год был юбилейным – несколько месяцев назад прославленный филолог справил свое 80-летие. Не отметить наградой его сборник, который в основном состоит из текстов докладов, прочитанных за последние двадцать пять лет на различных симпозиумах и конференциях, жюри «Северной Пальмиры» просто не могло.
Роман Инги Петкевич «Плач по красной суке» – повествование о тяжелой доле советской женщины – также был написан четверть века назад и тогда же стал циркулировать в самиздате. Недавно он был опубликован в «Новом мире», который, со свойственной ему стыдливостью, изменил название романа на «Свободное падение». Последняя страница обложки «Плача…» украшена поощрительными отзывами, первый принадлежит перу Андрея Битова. Недоброжелатели в кулуарах (а куда от них денешься?) по этому поводу шептали: главные шестидесятники свои премии уже получили, теперь настал черед их жен, причем по порядку – первая, вторая и т. д. Однако объективности ради нельзя не отметить, что «Плач…» – чернуха по жанру – выбивается из ряда фирменного шестидесятнического письма какой-то остервенелой эмоциональностью и саморазрушительной искренностью. Поэтому вручение Петкевич 1000 долларов (денежное наполнение премии) и статуэтки «Северная Пальмира» было встречено собравшимися в Доме композиторов (традиционное место проведения церемонии) вполне искренними аплодисментами. Тем более что автор «Плача по красной суке» стала единственным лауреатом, появившимся на церемонии награждения: ни Кибиров, ни Эткинд в Петербург не приехали – очевидно, не были до конца уверены в своей победе, и, как выяснилось, зря.
1998
Перестройка и гласность художественной жизни по-фински
В Хельсинки открылся Музей современного искусства с необычным названием «Кiasma». Все многочисленные интерпретации названия содержат образ перекрестка (знак Х), буквально – нервных окончаний, фигурально – мечты и реальности, архитектуры и живописи, кривизны и прямолинейности. Специально для музея в центре города, в двух шагах от финского Парламента, железнодорожного вокзала и рядом с конным памятником Маннергейму, было возведено новое здание по проекту американца Стивена Хола, который нашел удачное сочетание современных архитектурных принципов и типично финской крестьянской грубоватости. Финские интеллектуалы не устают повторять, что своеобразие финского менталитета составляет благотворное отсутствие в истории аристократии как класса, высокомерия как черты национального характера, плюс крестьянская (и протестантская) основательность в генезисе: почти все современные финны – дети или, по меньшей мере, внуки крестьян. Поэтому внутри музея, облицованного медными и железными щитами, так много деревянных поверхностей, грубо покрашенных белой краской. Фирменной является и стильная кривизна, пересекающая плоскости, кривое здесь почти все – коридоры, стены, даже стаканы в буфете, даже водопроводные краны в туалетах.
