Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью
Ночевал я у Шульгиных. Перед первым захватом Ростова немцами им не удалось бежать из города. Сейчас они были втроем: тетя Рая, Марочка и Лизочка. Но весь вечер разговор был о четвертом: как там наш Семочка, старший брат, мобилизованный в первые дни войны. Но тогда еще с Семой все было в порядке. Мне они очень обрадовались, пришлось обо всем подробно рассказать. Я даже представить себе не мог, что примерно через два месяца мы опять встретимся, но совсем в другой обстановке.
Я не помню точно, когда прервалось это затишье, когда немцы начали свое историческое наступление на Юг, на Кавказ и Сталинград. Мне кажется, что где-то в начале июня мы были опять на колесах. Вначале было неясно: куда? Но маршрут определился сразу: мы с ходу, без остановки проскочили Ростов, благополучно переехали через Дон без бомбежки, но наблюдали жесточайший воздушный бой над Батайском, прямо над нами. Да, самое для нашей семьи главное. Мамин госпиталь (долгие годы я помнил его номер, но сейчас вспомнить не смог) тоже был в нашем составе, но, по договоренности с начальством, мама была в вагоне вместе с нами. Так было вплоть до наступления критического момента.
Почему-то первоначально мы держим путь в юго-западном направлении, в направлении Краснодара. Отъехав от Дона несколько десятков километров, мы получаем приказ разгружаться и разворачивать госпиталь. Однако через несколько часов после того, как началась разгрузка, поступает приказ “по вагонам” и срочно двигаться дальше. Можно себе представить, с какой скоростью наступали немцы. Что касается Ростова, то он вообще был сдан без серьезного боя – это при такой-то подготовке! Помню, в районе станицы Старо-Минская, недалеко от южного берега Азовского моря, вся северная часть неба пылала, хотел было написать “как в огне” – такой был отсвет пожарищ и боев. Проехав еще какое-то расстояние, мы опять получили приказ на разгрузку, и опять он был отменен по той же причине – немцы. Понятно, что все погрузочно-разгрузочные работы выполнялись вручную. Я с удовлетворением тогда отметил, что даже восьмидесятикилограммовые тюки оказались мне по плечу.
Где-то за Армавиром мы остановились на одной станции и нам, ребятам, в очередной раз поручили объездить наших лошадей. К станции примыкал лесок – мы туда и направились. Подъезжая к лесу, мы заметили низко летящий самолет, наш самолет, с нашими опознавательными знаками. Это был обычный “кукурузник” – У-2. К нашему удивлению самолет начал снижаться и не успели мы оглянуться, как он уже стоял на небольшой полянке. Примерно такая же ситуация была пять лет назад в станице Вешенская. Мы направили туда наших лошадей, подъезжаем к самолету. В кабине, естественно, сидел летчик. Нас немного удивило то, что он не захотел с нами разговаривать, отвечать на наши, возможно, неуместные, вопросы. Через некоторое время летчик показал рукой, чтобы мы отъехали от самолета, самолет взлетел, а мы отправились к нашему составу, завели лошадей в вагоны. И вот через некоторое время, через час или два, послышался гул тяжелых самолетов, и станция подверглась жесточайшей бомбардировке. Нарастающий гул каждой падающей бомбы создавал полную иллюзию, что бомба падает прямо на тебя и спастись невозможно. Уже потом со смехом мы вспоминали, как некоторые из нас в панике лезли на или под полки и укрывались одеялами. Наш состав, к счастью, не пострадал, но разрушений на станции было много. И тогда пришла догадка: а не был ли летчик на том советском самолете вражеским разведчиком? Никто нам на этот вопрос ответить, понятно, не мог.
После этого события наш эшелон довольно энергично погнали на юг. Мы въехали в Ставрополье, проехали Минеральные Воды, Георгиевск и свернули на железнодорожную линию, оканчивающуюся городом Буденовск (да, тот самый Буденовск, который более чем через 50 лет стал известен во всем мире). И вот вдоль этого Буденовского тупика стали выгружаться поочередно все госпитали нашего эшелона. Наш госпиталь выгрузили не первым, но одним из первых. Название станции я, наверно, вспомню позже, а вот название городка запомнил хорошо – Воронцово-Александровск. Мамин госпиталь (естественно, вместе с мамой) выгрузился где-то недалеко от нас, через 20-30 км (длина всего Буденовского тупика, мне кажется, не более 100 км).
Это было либо в конце июля, либо в начале августа. Нам только-только прочли приказ Сталина, получивший название ”ни шагу назад”, о создании заградительных отрядов, располагаемых позади частей, участвовавших в боях с гитлеровцами. Задачей этих отрядов был расстрел в упор всех отступающих солдат и офицеров (вроде номер этого приказа был 227).
Наше начальство были уверено, что уж теперь-то немцы до нас не доберутся. И началось планомерное развертывание госпиталя. Под госпиталь было выделено здание школы. Место было замечательное и благодатное: кругом зелень, неимоверное количество фруктов, рядом горная речка Кума (теперь Воронцово-Александровск называется Зеленокумск – не зря) – лето. Но эта благодать длилась совсем не долго, всего лишь несколько дней – немцы посчитали, что мы и так хорошо отдохнули. Вначале из сводок мы узнали, что наступление немцев продолжается, а потом, и это было совсем неожиданно, мы узнали, что немцы высадили десант в Георгиевске и захватили все курортные города Минеральных вод5.
В один из наступивших тревожных вечеров я с несколькими ребятами решил пронаблюдать, конечно, не за боями – они еще шли довольно далеко, но за их отражением в темном южном небе. С этой целью мы взобрались на дерево, нельзя сказать, что высокое, но, судя по всему, довольно старое. Кроме того, дерево было абрикосовым, а эти деревья не отличаются крепостью. Короче говоря, ветка обломилась, и я полетел вниз головой с вытянутой правой рукой. И не просто упал на землю, а угодил в вырытую в этом месте траншею. Лечу вниз и внимательно наблюдаю за сорвавшейся с ноги сандалией – чтобы потом легче было ее найти. Падение, какой-то внутренний треск, дикая боль. Я вскакиваю, до руки дотронуться невозможно, но сандаль я разыскал. Ночь кое-как проспал-пролежал, а утром меня повели в действующий фронтовой госпиталь – в нашем госпитале рентген еще не работал. Вколоченный перелом. Поломалась кость около самого плечевого сустава и обе части этой кости вошли, вколотились друг в друга. Мне накладывают огромную гипсовую повязку на всю правую руку и на грудь до пояса – “самолет”.
А между тем обстановка быстро осложнялась Двигаться по железной дороге мы уже не можем: у основания тупика, в Георгиевске, немцы – они нас, конечно, не пропустят, несмотря даже на мою поломанную руку. Из транспорта в нашем распоряжении один грузовичок и несколько лошадей. А имущества очень много, очень много и людей. Что делать? Мобильность немцев нам уже хорошо известна – решать и действовать надо было незамедлительно. Начальство госпиталя принимает решение, единственно правильное решение: уходить от немцев, но не всем сразу, а двумя группами, так, чтобы обеспечить погрузку и выгрузку транспорта, двигающегося челночно от одной группы к другой. Я написал “единственно правильное решение” и вдруг сам усомнился. Ведь никто не мог знать, когда появятся немцы. Стремление вывезти все имущество было связано с огромным риском захвата части наших людей. Задним числом можно назвать это решение правильным, но только потому, что все закончилось хорошо.
Помимо общих забот у нашей семьи были две дополнительные: мама и моя рука. Что решило мамино госпитальное начальство, нам было неизвестно, связаться невозможно: нет никаких транспортных средств и средств связи. Короче говоря, мы ничего не знаем и ничего сделать не можем. Кстати, как потом выяснилось, начальство нескольких госпиталей, размещенных, как и наш, вдоль Буденовского тупика, не предприняло энергичных действий, и эти госпитали были захвачены немцами.
Мы двигались по дороге, которая через предгорья Чечни соединяла некоторые станции Буденновской ветки с основной железнодорожной магистралью: Моздок, Прохладное, Дагестан, Азербайджан. Мы с отцом и Инной попали в группу, двигавшуюся впереди, и на следующий день, а, может быть, в тот же самый, нас нагнал первый рейс наших транспортных средств. Мы произвели разгрузку машины и повозок, и они отправились назад к группе, которая пока еще оставалась в Воронцово-Александровске. Здесь мне хочется немного вспомнить обстановку на этой дороге.
По дороге шли отступающие войска, в основном пешком. Жара, пыль и стремление быстрее и на возможно большее расстояние оторваться от немцев. Но самое тяжелое зрелище представляли собой раненые. Конечно, вышли на дорогу только те, кто мог хоть как-то передвигаться. Но видеть нечеловеческие усилия, которые прилагали эти люди, чтобы преодолеть боль и как-то двигаться. Вдоль дороги встречались крестьянские хозяйства, в том числе коллективные. Но ни одного живого человека. Нам объяснили, что, в основном, это были немецкие хозяйства, и их всех выгнали или вывезли. Видимо это было не так давно потому, что дома были еще “теплыми”: неснятый урожай, много живности, даже лошади, но ни одной хотя бы захудалой повозки. Все, что двигалось, было использовано. Однако, как ни странно, в одном селении мы обнаружили. трактор. Он не заводился – поэтому его в спешке и бросили, но у нас нашлись умельцы, и трактор завелся. Это оказалось существенным увеличением наших транспортных возможностей. Забегая вперед, скажу, что перед погрузкой на баржу, уже в Баку, наши ’’комбинаторы” обменяли этот так пригодившийся нам механизм на повозку с арбузами – русская предприимчивость.
