Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп
На самом деле, эти предложения были довольно несвоевременными с учетом политической ситуации по ту сторону Ла-Манша. Это можно резюмировать следующим образом. Потеря Нормандии и Гиени в 1449–1451 годах, по мнению англичан, была результатом не изменения баланса сил, на этот раз благоприятного для Карла VII и его новой армии, а безответственности Генриха VI, на которого дурно влияла его жена Маргарита Анжуйская (француженка!), и властолюбия, граничащего с изменой, его правительства. Затем в 1452 году, неожиданно, город Бордо и большая часть Гиени были отвоеваны, что было воспринято как прелюдия к новому походу в Нормандию. Некогда пацифист, кардинал Джон Кемп теперь выступал за "справедливую войну" против на редкость вероломного противника. В то же время Уильям Вустер, секретарь Джона Фастольфа, призывал короля и англичан действовать так, как когда-то Генрих V. Возможно, Генрих VI так и хотел. Но 17 июля 1453 года произошел разгром при Кастильоне и печальная гибель старого Толбота. Вероятно, что узнав эту новость, король впал в глубокую депрессию, которая продолжалась с 1 августа 1453 года по 30 декабря 1454 года. В результате Ричард, герцог Йорк, имевший репутацию оппозиционера, как и Хамфри, герцог Глостер, в прошлом, вернулся на передний план, получив, 27 марта 1454 года, титул Протектора и Защитника Королевства. Однако успех его партии был лишь временным, поскольку с начала 1455 года Генрих VI, придя в себя, вновь взял дело в свои руки. Однако ситуация оставалась шаткой и 22 мая 1455 года после первой битве при Сент-Олбанс в Хартфордшире, выигранной Йорком и его союзниками, король хоть и остался на свободе, но потерял возможность править самостоятельно [610]. Депрессия продолжалась до февраля 1456 года, когда Йорка лишили титула протектора, хотя он и сохранил свое политическое влияние. Это означало, что в первой половине 1456 года как в Англии, так и за ее пределами было неясно, кто на самом деле обладает реальной властью и предложения Иоанна Алансонского были по меньшей мере неуместными [611].
У Иоанна была возможность посвятить в свои планы Генри Холланда, графа Хантингдона и герцога Эксетера, который приезжал с ним повидаться. Главным посредником в этом деле был священник Эмонд Галле, родившийся в Париже, но большую часть жизни проживший в Аррасе. Этот человек, находившийся в то время в возрасте около тридцати лет, был сыном бывшего парижского эшевена, Луи Галле, игравшего заметную роль во времена двуединой монархии и вынужденного эмигрировать в Англию [612]. Пользуясь заслугами своего отца, Эмонд Галле смог, почти официально, наладить контакты с герцогами Йорком, Эксетером (Генри Холландом) и Бекингемом (Хамфри Стаффордом), графом Уориком (Ричардом Невиллом), казначеем Англии графом Эссексом (Генри Буршье) и архиепископом Кентерберийским Томасом Буршье. Эти влиятельные люди, внимательно следившие друг за другом, вежливо выслушали Галле, как ранее выслушали Пуансе, эмиссара герцога Алансонского, но сослались на то, что этот серьезный вопрос нельзя решить без обсуждения в Парламенте. Эмонд Галле даже был удостоен аудиенции у Генриха VI. Согласно его показаниям, в феврале 1456 года король Англии вызвал нескольких своих баронов "в Палату Общин Парламента, которая в то время заседала в упомянутом местечке Вассемайстр [Вестминстер], чтобы узнать, согласны ли они предоставить то, о чем он просил их и раньше, то есть 5.000 лучников на один год службы". Когда парламентарии поинтересовались, кто будет возглавлять эту экспедицию, то Генрих ответил, что это будет он сам, "в сопровождении величайших представителей своей крови" [613]. Реакция присутствующих была или должна была быть восторженной. Вторжение можно было бы организовать в августе или сентябре 1456 года, после сбора урожая, что позволило бы легко обеспечить армию провизией на месте, как и предлагал герцог Алансонский. Но во время второй аудиенции по этому вопросу предложения короля были не столь однозначны. С одной стороны, он предлагал предварительно примирить герцога Алансонского и Карла, графа дю Мэн, и это при том, что первый был яростным врагом второго, чьему фавору у Карла VII он завидовал, и кто был его bête noire (больной мозолью) [614]. С другой стороны, Генрих VI заявил, что если ему когда-нибудь придется вести войну, то не против своего "дорогого дяди", короля Франции, с которым он хотел бы заключить "добрый мир" и от которого ожидал помощи в восстановлении мира внутри страны, а против герцога Бургундского, который, несмотря на свою клятву, бросил его без всякой причины (намек на разрыв англо-бургундского союза после Аррасского мира в 1435 году). Во время третьей аудиенции, почти накануне ареста герцога Алансонского, король Англии заявил Эмонду Галле, что он "очень рад, что принц Франции имеет такое большое желание […] угодить своему королю", добавив, что "в конце концов" англичане сделают то же самое по отношению к нему [615].
Из всего этого следует, что ловко сформулированные "махинации" герцога Алансонского гладко выглядели лишь на бумаге. Помимо его политической изоляции и серьезных оговорок с английской стороны, его главной слабостью было то, что он мог действовать только в тайне, не только для того, чтобы не спровоцировать реакцию короля, но и, возможно, прежде всего потому, что, каковы бы ни были претензии французов к Карлу VII, очень немногие, в том числе и в Нормандии, были бы рады новому английскому вторжению, даже если оно будет сопровождаться добрыми заверениями и цивилизованным поведением солдат. Англофобия — инстинктивная англофобия — была тогда самым распространенным явлением в среди подданных короля Валуа. Поэтому герцог Алансонский мог действовать только как заговорщик, клятвопреступник и предатель.
Информация, полученная Карлом VII относительно намерений англичан, могла лишь усилить его опасения. В апреле 1455 года перед Большим Советом, собравшимся в Бурже, предстал греческий рыцарь Николай Агало, рассказавший, что в сентябре предыдущего года он побывал в Англии с целью получить помощью против турок. Из встреч с различными магнатами у него сложилось впечатление, что никто в Англии не желает мира с Францией: "Они хотят собрать армию, чтобы отомстить французам, которые отняли у них их много земель". Однако он добавил, что их не следует сильно опасаться, поскольку у них сильные разногласия и нехватка денег [616].
Но какой орган судебной власти должен был судить герцога Алансонского? В апреле 1457 года Карл VII задал ряд вопросов Парижскому Парламенту, на которые были даны следующие ответы: 1. Поскольку герцог был пэром Франции, его должен был судить суд, в котором заседали бы не только "древние" пэры (шесть церковных и шесть светских, но в то время, принимая во внимание последовательное поглощение королевским доменом большинства светских пэрств, оставался только один пэр, а именно герцог Бургундский и он же граф Фландрский, который иногда претендовал и на третье пэрство по своему графству Артуа), но и новые люди, "имеющие пэрское звание"; 2. Пэры должны быть вызваны, и если они явятся, то должны лично присутствовать в суде, а если не приедут, то король не обязан из-за этого откладывать суд, если же они пришлют своего представителя, то этот человек не должен быть "принят", поскольку пэр обязан присутствовать лично; 3. Можно ли вести процесс без личного присутствия короля, ведь если бы это было признано необходимым, не означало бы это поставить его и его преемников "в зависимое положение" и подорвать его авторитет? Ответ на этот вопрос таков: прецеденты свидетельствуют о присутствии короля в суде, но не во время предварительных заседаний, а при "принятии промежуточных или окончательных решений", поэтому при суде над герцогом Алансонском это было бы "весьма целесообразно, уместно и разумно", но если король не сможет лично присутствовать по причине, связанной с государственными делами, то лучше отложить суд, чем назначить кого-то другого вместо него [617].
