Татьяна Бобровникова - Сципион Африканский
Незадолго перед битвой царь устроил смотр своим силам. Он стоял на пригорке, а рядом с ним по обыкновению — угрюмый Ганнибал. Перед ними бесконечными потоками проходили боевые колесницы с блестящими серпами, слоны с башнями на спине, конница и пехота. И на всем этом — на уздечках, упряжи, оружии — ярко сверкало золото. Антиох, совсем павший духом в последнее время, глядя на всю эту силу и великолепие, постепенно утешился и, с самодовольной улыбкой повернувшись к Ганнибалу, спросил:
— Как ты полагаешь, достаточно ли всего этого для римлян?
— Достаточно, вполне достаточно всего этого для римлян, хоть они и очень жадны, — с ядовитой усмешкой отвечал Ганнибал (Gell., V, 5). Так оценил пуниец боевые силы царя.
С восходом солнца началась битва. У Антиоха было около 82 тысяч (по Аппиану) или 72 тысяч (по Ливию) воинов; у римлян — не более 30 тысяч (Арр. Syr., 32; Liv., XXXVI, 14, XXXVII, 2, 37). Бой был долгим и упорным. Но к концу дня все войско царя рассеялось, как дым. Рассказывают, что сами римляне были поражены этой невероятной победой. И такова была сказочная слава царя Антиоха, что «теперь у римлян явилась гордая уверенность, что для них нет ничего неисполнимого благодаря их доблести и помощи богов. И они поверили в свое счастие, ибо они, столь малочисленные, победили столь многих, причем сразу, в первой же битве, в чужой земле, полной стольких народов, сокрушили все приготовления царя, доблесть наемников, славу македонцев и самого царя, приобретшего величайшую державу и прозванного Великим, — и все это в один день. И как песнь звучали для них слова: „Был царь Антиох Великий“» (Арр. Syr., 37, 30–37; Liv., XXXVII, 39–43).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ МИРА
Античные авторы передают, что Сципион заболел и не участвовал в битве, хотя, быть может, это и не отвечает действительности.{77} Во всяком случае сразу же после сражения он явился в римский лагерь, туда же отправил послов Антиох просить мира. Царь имел все основания ожидать самых тяжелых требований от своих недавних противников. Но Публий вышел к послам и от имени всего военного совета сказал следующее:
— Никогда победа не делала римлян не в меру требовательными, а поражение слишком уступчивыми. Вот почему и теперь послам Антиоха будет дан такой же ответ, что они получили раньше, до сражения.
Условия, продиктованные царю Публием, были точно такими же, что и предложенные им в свое время Карфагену, а позже Титом — Филиппу. Царь должен очистить всю Малую Азию вплоть до Тавра, причем территория частью освобождалась, частью передавалась союзнику Рима Пергаму. Флот царя сокращался до десяти кораблей, а армия лишалась боевых слонов. Царь выплачивал Риму большую контрибуцию и становился «другом римского народа» (Polyb., XXI, 17).
Одним из условий договора с Антиохом была выдача карфагенянина Ганнибала. Однако пуниец не стал ждать подписания мира и бежал из Азии. Сципион, как кажется, не сделал ни малейшей попытки его поймать, так что создается впечатление, что он бежал при молчаливом одобрении Публия.
Освободившись от дел, Сципион снова с удовольствием и любопытством осмотрел Азию. На сей раз вместе с братом, который по-прежнему копировал каждое его движение. Он осмотрел знаменитые города Азии, объездил чуть ли не весь Крит,[147] снова посетил Делос, который, очевидно, произвел на него сильное впечатление. Там приняли его очень торжественно, так как он успел оказать общине делосцев какие-то важные услуги. Делос казался островом-музеем. Он полон был паломниками со всех концов света. В святилище стояли великолепные дары от царей, городов и частных лиц, которые стремились перещеголять друг друга блеском приношений. Почти нет сомнений, что, прохаживаясь по храму, Публий увидел и дары Тита Фламинина, который еще в Греции рассылал приношения во все знаменитые святилища и вряд ли обошел своим вниманием Делос. Зная Тита, не приходится сомневаться, что он и тут изъяснялся пышными стихами, именуя себя «великим» и «божественным».
Можно себе представить, с какой презрительной улыбкой читал подобные надписи Корнелий, который отказался от статуй в Греции и Риме. Он также поднес Аполлону золотой венок. Покоритель Испании, Африки и Азии написал на нем всего пять слов: «Публий Корнелий, сын Публия, римлянин».[148] Так Сципион вновь отказался «ходить в толпе».
В Азии Публий совершил еще один в высшей степени эксцентрический поступок. На берегу Геллеспонта римляне отыскали маленький город Илион — все, что ныне осталось от «широкоулочной» Трои. Подойдя к его стенам, римляне объявили, что они потомки троянцев и пришли засвидетельствовать свое почтение прадедам. Жители Илиона высыпали на стены. Их охватили восторг и изумление. Они говорили, что теперь они нисколько не жалеют о гибели Трои, раз у них благодаря этому появились потомки, которые владеют миром (Liv., XXXVII, 37). Этот маленький эпизод показывает, насколько «Илиада» или ее латинские переложения модны были в тогдашнем Риме. Тит постоянно именует себя Энеадом, Публий идет отыскивать свою прародину Трою. Возможно, тут видно влияние Энния, его анналов или многочисленных пьес из гомеровского времени, которые он поставил в Риме.
ИДЕИ СЦИПИОНА ОБ ИСТОРИЧЕСКОЙ МИССИИ РИМА
Битва при Магнесии изменила лицо тогдашнего мира. Всего около десяти лет назад греки узнали римлян, и вот они уже владыки вселенной. Если бы во времена битвы при Каннах, когда Филипп и Антиох лелеяли честолюбивые планы, так вот, если бы в то время какой-нибудь гадатель предсказал им, что пройдет несколько лет и они будут повиноваться безвестным западным варварам, то уж, конечно, они отмахнулись бы от этого пророчества, как от пустого вздора. Ибо «римляне, — говорит Полибий, — пережили столь быструю и решительную перемену в своем положении, как ни один другой из современных народов» (VI, 1, 7). Полибий, современник и свидетель этих поразительных событий, можно сказать, так и не может опомниться от изумления: «Римляне, — пишет он, — покорили своей власти весь известный мир, а не какие-нибудь его части и подняли свое могущество на такую высоту, которая немыслима была для предков и не будет превзойдена потомками» (I, 2, 7).
С невероятной стремительностью они нанесли удар за ударом и одно за другим сокрушили могущественнейшие государства — Карфаген, Македонию, царство Селевкидов. У них не было теперь соперников, все народы склонились перед великой Республикой. «Все единодушно признали теперь необходимость повиноваться римлянам и покориться их велениям» (Polyb., III, 4, 3).
