Эдуард Лимонов - Балканский Андрей
«— Когда я перебрался во Францию, то тотчас же установил связь с ФКП — французской компартией. Я был первым русским, который посетил этот знаменитый бункер на улице Колонель Фабьен и почти сразу стал писать для журнала “Революсьен” — идеологического органа Компартии. Я написал большую разгромную статью о перестройке году, наверное, в 1987-м, и “Юманите” хотела ее опубликовать. Если бы они ее опубликовали, это был бы программный поворот во всей политике компартии. Там в Центральном комитете целый ряд людей решали, обсуждали это, но, когда газета уже практически версталась, испугались.
Тогда же, в 87-м году, я оказался в Будапеште на конференции писателей, еще наши войска были там. Однажды нас возили на экскурсию, Ален Роб-Грийе сидел сзади меня, французы, кого только нет. И вот мы едем, а рядом едет открытый советский “газон” и сидят офицеры, курят. Все шушукаются, испугались, перебежали к этому борту, на них смотрят. Я посмотрел и у меня такая гордость: “Вот мы везде, полмира”. И вскоре после этого ушли советские войска…
— Уместно ли будет сказать, что именно опыт жизни на Западе сформировал вас как антизападного политика?
— Конечно. Это постепенно нарастало, и ни одна деталь уже не была в пользу Запада. Потом, во Франции, я стал читать всякие умные, интересные книги. У нас по сей день в России такие книги не изданы. Я вдруг выясняю, к примеру: 1947 год, свободная французская армия подавляет восстание мальгашей на острове Мадагаскар. По моим тогдашним сведениям, 70 тысяч человек погибло, а сейчас я нашел в одной книге переводной, что якобы до полумиллиона. Это, конечно, такие зловещие противоречия. Никто об этом не знает. Мы знали вот фасады, выкрашенные свежей краской, — как все прекрасно и здорово, а вот таких деталей не знали. Или то, что во вьетнамской войне погибли миллионы людей. Нам никогда не давали эти цифры, а сейчас они появились: четыре миллиона гражданских и миллион сто тысяч вьетконговцев.
— Ну как же вы говорите, что плюсов нет. Вы сами говорите, что советское общество значительно отставало от западного в интеллектуальном развитии, не были прочитаны вовремя нужные книги…
— В СССР как раз не прочли те книги, которые по сути своей были скорее антизападными.
— Но на Западе они свободно циркулировали…
— Это ничего не значит. У нас они тоже свободно циркулируют, и что, у нас есть демократия и свобода? Нет. Это культура, не надо ее путать с политикой. Западное общество, его верхушка трезво и умно считают, что не нужно всю культуру подчинять. Сейчас и в России то же самое.
— Советский паспорт у вас оставался все это время?
— Отобрали при выезде. Люди, которые уезжали, автоматически лишались гражданства. Мы даже платили за отказ от гражданства какую-то сумму, если я не ошибаюсь. Гражданство мне вернули специальным указом Горбачева в октябре, кажется, 1991 года, одним из последних указов. Я не писал заявления, но в одном из интервью сказал, что не понимаю, почему вернули всем, вплоть до Аксенова, а мне нет.
— По поводу Запада вас часто упрекают в неблагодарности, что вы уехали, США вас приняли и вы даже вэлфер [3] получали, Франция вам паспорт дала, а вы теперь клеймите их…
— Никакой благодарности я ни к кому не испытываю, кроме как к своим родителям.
— Вы стали там писателем, начали публиковаться…
— Я мог стать алкоголиком или чернорабочим на всю жизнь, и они были бы счастливы. Я всего добился сам. Все страны, где я находился, — и СССР, и Запад — все желали смешать меня с дерьмом. Желали, чтобы я погиб и ничего от меня не осталось, и сейчас Россия занимается тем же. Я испытываю злорадное удовольствие от того, что я их победил, а они меня так не хотели, два раза отказывали в гражданстве. В США я никогда не просил гражданства, но мне даже грин-кард, по-нашему — статус беженца, которая полагалась через два года проживания, дали через пять, когда я уже жил в Европе и она мне уже на хрен была не нужна.
Два раза мне отказывали во французском гражданстве. Только благодаря поддержке французских интеллектуалов я его получил. Мне оно было не нужно, но поскольку я оказался без документов, надо было что-то делать, иначе меня собирались депортировать.
То есть это все сказки, что кто-то кому-то обязан. А сколько они получили морального кредита, те же страны Запада, куда в те годы ехала русская культура — все эти музыканты, танцоры, писатели. Они получили огромный кредит, поэтому давайте не будем, кто кому чего должен».
Эпизод № 6. Арестовать Горбачева.
Кинокритик Михаил Трофименков как-то заметил, что главное предназначение большого творца — будь то режиссер, писатель или поэт (о чем большинство из них давно забыли) — это создать портрет эпохи.
Портрет советского общества времен распада империи был написан Лимоновым в книге «Иностранец в смутное время», когда в 1989 году он возвратился в СССР после двадцатилетнего перерыва. Это было совсем не то государство, из которого он уезжал. Ключевые слова — грязь и запустение. Грязные тротуары, кошмарные вокзалы и общественные туалеты, в запущенном состоянии мозги соотечественников, которые, кажется, всей страной собрались уехать на Запад, где «люди по-настоящему живут».
Перестроечный Ленинград автору в его 10–11 лет вспоминается примерно так же. Мы с родителями переехали к тому времени в Купчино, огромный новый район на юге города с одноименной станцией метро. К ней вели под ж/д путями два длинных тоннеля со стенами желтого кафеля, в которых среди грязных луж и человеческой толкотни торговали всем подряд. В моде тогда были только что появившиеся эротические плакаты. Обычно возле столиков с ними собиралась толпа мужиков, которые стояли в своих серых куртках и шапках-петушках и молча, сосредоточенно смотрели на них. Ну и я смотрел тоже, само собой.
Всяк выходящий из метро утыкался в гигантское море ларьков, возле которых все так и кишело кавказцами в кожанках. Они развлекались тем, что швыряли камнями в крыс, расплодившихся на смрадной речке Волковке с усеянными свалками берегами. «Грязь скрипит под ногами, вонючая жирная грязь… Гуляка, гуляка, я гуляка» — это о том же кричал в микрофон под гитарный скрежет в духе Rage Againstthe Mashine Андрей Машнин, лидер группы «Машнин-бэнд». Это он воспевал красоты Купчина. Как раз направляясь от метро к себе домой через пустырь, он и написал эти строчки.
Позднее вонючую речку заключили в трубу, ларьки снесли и построили на их месте торговые комплексы и гипермаркеты. Всё постепенно цивилизовалось.
И конечно, портрет эпохи — это знаменитые невзоровские «600 секунд», которые в нашей семье не пропускали ни разу. Да что там в нашей! Вечером, около 22.00, когда выходила передача, улицы и метро пустели.
Невзоров породил впоследствии целую плеяду подражателей, но до той десятиминутки ненависти с вывернутой наизнанку городской натурой — свалками, бандитскими перестрелками, теми самыми грязными рынками, — поданной в жестком и лаконичном ключе, всем им далеко. Как и самому Александру Глебовичу, проделавшему долгий путь от яростного красно-коричневого патриота через соратника олигарха Березовского и любителя лошадей до сегодняшнего не менее яростного либерала и русофоба.
А пока что Лимонов пытался достучаться до жителей и правителей катящейся в пропасть страны.
«— Каким образом вы пытались влиять на умы соотечественников после того, как стали вновь приезжать на родину?
— Я стал писать еще с 1990 года в советские газеты. Послал по почте в “Известия”, и у меня опубликовали сразу несколько статей подряд. Я бы публиковался там и дальше, но сменилось руководство. Власть захватили либералы во главе с Голембиовским, и меня оттуда попросили. Я взял и точно таким же манером, по почте, послал статьи из Франции в “Советскую Россию” и там печатался в течение двух лет.
Я массу разумных вещей тогда написал, но не мог переубедить. Вы помните, что тогда творилось. Я высмеял Явлинского, который предлагал за 500 дней все переустроить. Ссылаясь на французские источники, я писал, что, например, на замену оборудования на военном заводе в Эльзасе ушли дикие деньги и десять лет времени. А ты, сумасшедший, пишешь полную х…ню про 500 дней. Они говорили такие глупости. И я понял, что меня слушали, кому-то это интересно, но я ни на что не влияю. Перед последним пленумом КПСС (летом 1990 года он, кажется, должен был состояться, а это было начало года, чуть ли не январь или февраль) я сказал в присутствии Чикина и разных больших коммунистических боссов: “Ребята, вы должны арестовать Горбачева прямо на пленуме”.
