Круг Ландау - Горобец Борис Соломонович

Однако на этом история не закончилась. В 1983 г. вышла научно-популярная книга А.Б. Мигдала «Поиски истины». В ней на с.61 есть такой «безобидный абзац». «Иногда стремление к самовыражению проявляется настолько сильно, что занятия одной только наукой оказывается недостаточно. Макс Планк был хорошим пианистом. Эйнштейн играл на скрипке. Ричард Фейнман играет на барабане богно. Один наш известный физик пишет стихи: «… Желаешь объяснения — познай атомосклад!» (Физикам эта строчка подскажет его имя.)». Исчерпывающая, хотя и не очевидная даже для физиков отгадка помещена на предыдущей странице в виде рисунка. На нем изображен астроном, сидящий задом наперед на Пегасе. Он смотрит в телескоп, установленный в штативе, укрепленном на огромной заднице коня. Лысый астроном в круглых очках очень похож на Я.Б. Зельдовича.

Любой, кто пишет о А.Б. Мигдале, обязательно рассказывает о высоком уровне его спортивности, необычной для ученого. Замечательно, что эта сторона облика Мигдала важна не только для его личностной характеристики, но и для общества в самом широком смысле. Достаточно констатировать, что А.Б. Мигдал-спортсмен — альпинист и пловец — создал Всесоюзную федерацию подводного спорта СССР и был ее первым Председателем, имевшим членский билет под номером 1. Он заимствовал и внедрил в нашей стране технику и экипировку для подводного спорта (акваланги), организовал вокруг себя группу энтузиастов, которая быстро увеличивалась, благодаря присоединению к ней ученых, спортсменов, военных, артистов (упомянем такого известного его сподвижника, как профессор С.П. Капица). Мигдалом был отснят первый советский документальный фильм на тему подводной природы, который назывался «Над нами Японское море». Он пользовался громадной популярностью. В связи с этим рассказывают о забавном эпизоде: когда фильм показывали в ИАЭ, то в зал заранее набилось столько народа, что пришедшему к моменту начала сеанса директору Института академику А.П. Александрову не нашлось места, чтобы нормально сесть. И Мигдалу потом пришлось перед ним извиняться.

А.Б. Мигдал занимался на профессиональном уровне и скульптурой. Его произведения не раз выставлялись. Подаренные им некоторые работы — горельефы Эйнштейна, памятная доска в честь Померанчука и др. — заняли постоянные места в интерьерах физических институтов. (Во вклейке см. фотографию автопортрета Мигдала, вырезанного из дерева.) Мигдал первым высказал идею о том, чтобы надгробный памятник Ландау был заказан Эрнсту Неизвестному. Вместе с Капицей и Халатниковым они ездили к великому скульптору — смотрели наброски, уточняли детали.

Наконец, хочется процитировать нетривиальные суждения А.Б. Мигдала о духовной жизни у нас в стране и за границей, а также несколько тонких наблюдений, характеризующих известных ученых.

Сын А.Б. Мигдала Саша вспоминает, как они с отцом обсуждали одного из крупнейших советских физиков NN <из контекста ясно, что имеется в виду Н.Н. Боголюбов>: «…перед нами был научный психологический вопрос: как математик NN, автор выдающихся работ по статистике и теории поля, мог сморозить такую чушь <речь идет об обсуждении вопроса о теории конформной симметрии, разработанной с участием А.А. Мигдала> <…> Мы оба были поклонниками NN как ученого. <…> папа восхищался его теорией сверхпроводимости и рассказывал мне, как NN посрамил семинар Ландау своим блестящим докладом о канонических преобразованиях. <…> Моя гипотеза о том, что он — дурак, не сходилась с фактами, и папа предложил более корректную гипотезу ума второго рода: <…> “Ум первого рода — говорить умные слова, ум второго рода — делать умные поступки. У NN когда-то был ум первого рода, но потом он перешел во второй. Думаешь, ему интересно знать, сколько параметров у конформной группы? Он занимается “большой наукой”, где политическая сторона важнее научной. Тебе бы не помешало поучиться у него уму второго рода”».

«Кстати, о цинизме. Когда я уехал в Америку, <…> папа сказал мне на прощание: “Тебе больше всего будет не хватать русской душевности”. <…> Через несколько месяцев я написал ему: “Не знаю, как насчет душевности, но нашего веселого цинизма мне не хватает”. (Очевидно, меня заедала политическая корректность — американская версия ума второго рода.) Он мне ответил: “А тот веселый цинизм, которого тебе не хватает, и есть та самая душевность” <…>» [Там же, С. 65].

О том, как бы отнесся А.Б. Мигдал к эпохе, в которую вступила новая Россия, наверное можно приблизительно судить, взяв за основу слова его сына. Их излагает Е.В. Нетесова, редактор книг А.Б. Мигдала: «Через пару лет после начала российских реформ Саша Мигдал — Александр Аркадьевич — заметил, что если б А.Б. дожил до этих событий, несостоятельность либералов, демократов стала бы для него очень тяжелым ударом. Может быть, это он как-нибудь перенес бы, но при всей своей, мало сказать, неприязни к советской власти, никогда не простил бы нынешним российским властям, как минимум, одного: полного пренебрежения фундаментальной наукой» [Там же, С. 241].

С этим суждением, кстати, перекликаются слова сына еще одного крупнейшего советского физика академика Г.Л. Ландсберга. В книге о А.Б. Мигдале профессор Л.Г Ландсберг высказывается, естественно, от своего собственного имени, но это имя слишком хорошо известно и потому следующее суждение неизбежно воспринимается как экстраполяция взглядов его великого отца: «Сегодня много говорят об эпохе рационализма, о новых государственных и геополитических задачах. Я же совершенно уверен, что здесь прежде всего отражается преступная слепота власти и общества, не понимающих, что такое фундаментальная наука, которая создавалась у нас многими блестящими научными школами несколько десятилетий, а разрушается менее чем за 10 лет. Они просто не понимают, что, оставляя страну без фундаментальной науки, они лишают ее надежды и будущего. При катастрофе надо прежде всего спасать мозг жертвы, а не содержимое туго набитых чужих кошельков <…>. Достучаться до людей с примитивным сознанием просто невозможно, и все слова отскакивают от них за полной ненадобностью» [Там же, С. 176].

И.Б. Куликов, сын репрессированного друга А.Б. Мигдала, живший в его семье как в убежище в течение года, констатирует, как бы подводя итоги этого нашего фрагментарного эссе о А.Б. Мигдале: «Редкий сплав мужества, чести и благородства был в этом человеке».