Борис Привалов - Сказ про Игната-Хитрого Солдата
По ночам он, выслушав доклады слуг, решал все вопросы, совершал прогулки, принимал гостей.
Завтракал он вечером, обедал среди ночи, а ужинал рано утром.
Сразу же после восхода солнца он ложился спать. Летом просыпался среди дня, съедал что-нибудь, немного гулял и снова заваливался на боковую.
Зимой, когда ночи длинны, а дни коротки, Стоеросов не высыпался, поэтому по ночам был вял, сонлив и злобен не в меру. В это время слуги старались на глаза ему не попадаться. Но одиночества князь тоже боялся и, не видя никого рядом, злился ещё больше. Тогда в хоромах начиналась гроза кричали избитые слуги, летела щепа от столов и лавок.
... Сидел же Стоеросов в Болотном краю безвыездно из-за собственного упрямства.
В молодые годы князь часто выезжал в Заболотье. Живал подолгу в Москве белокаменной, где у него был свой дом, в новой столице - Санкт-Петербурге бывал.
Как раз в это время царь Пётр повелел боярам и прочим знатным лицам бороды брить.
А большие бороды издавна считались боярским украшением. Чем борода гуще да обширнее, тем славы и знатности боярскому роду больше.
- Не борода уважение приносит, а дело! - сказал царь Пётр. - Чтоб духу от боярских бород не осталось! А кто упрямиться будет, тот мне враг!
Неизвестно, точно ли эти слова молвил Пётр Великий: одни говорили так, другие - этак. Однако бороды начали стричь и брить.
Стоеросов же недаром отличался с ранних дней своих завидным упрямством и строптивостью. Рос он в Болотном краю под крылышком отца, старого князя Михаилы, ни в чём не ведал отказа, никто ему никогда не перечил.
А тут вдруг как снег на голову царский указ: бороды долой!
У молодого же князя Стоеросова, как нарочно, всей гордости-то было одна борода, в Болотном краю отращённая и взлелеянная. Приехал он в Москву, думал поразить всех своим бородатым великолепием - и, словно назло, такая конфузия!
Взыграли в князе упрямство да строптивость:
- Не стану брить: как жил с бородой, так и буду. Моя борода, что с ней хочу, то и ворочу! Борода должна быть в чести, а усы и у собаки есть!
Сказывают, что про слова эти узнал царь-государь Пётр Алексеевич и приказал:
- Князя этого болотного привести немедля ко мне на ассамблею, сам буду брить его при всём честном народе! Не будет в другой раз болтать лишку!
Послали за князем. Однако кто-то из друзей предупредил молодого Стоеросова, и тот успел удрать в свои дремучие края.
На городской заставе князя Данилу остановили солдаты-будочники и потребовали уплатить пошлину за бороду.
- В Петербурге дрова рубят, по всей Руси щепки летят, - пробурчал Стоеросов.
- Любишь кататься - люби саночки возить! - захохотали стражники. Хочешь бороду носить - плати, боярин!
Стоеросов побоялся будочников укорить каким-нибудь жарким словом помнил, как только что из - за языка своего чуть в большую беду не попал.Заплатил пошлину, получил бороденный знак - квадратный, медный, - на котором, как на монете, буквы выбиты: "С бороды пошлина взята".
- Не потеряй, боярин, - сказали стражники, - а то снова платить пошлину будешь! Не суй бороду близко к городу!
С той поры князь из Болотного края - ни ногой. Сначала боялся: как бы не побрили.
А потом уже и в привычку вошло в своей вотчине родовой сидеть, править по старинке, по-боярски.
- Ежели я государю понадоблюсь, - гордо говаривал князь, - то ко мне курьера пришлют, позовут, поклонятся!
Но, видно, Пётр Великий и без Стоеросова со своими делами управлялся царёвы гонцы так и не примчались в Болотный край.
Князь продолжал жить по своему разумению. Только имя Петра запретил своей челяди произносить. А тех крестьян, кого Петрами кликали, начльно перекрестил в Павлов.
После того как Стоеросов день на ночь сменял, народ уже иначе и не называл его, как Ночным князем.
- Наш Данила-то Михайлович, сказывают, по ночам свои хоромы обхаживает да собакой взлаивает, - говорили мужики меж собой.
Вздохнул Стоеросов облегчённо, когда до него весть дошла о смерти Петра Великого. И ещё пуще возгордился. Бороду чуть не на блюдо золотое клал, когда за стол садился. Однако обычаев своих не изменил: из вотчины своей - ни на шаг.
Да и как Ночному князю выезжать в Заболотье: ведь там-то люди жили днём, а ночью спали!
- Мне и тут хорошо, - хвастал обычно князь редкому гостю. - Лучше моих краёв и нет на свете ничего!
Заезжий гость молчал, кивал головой: что ж, недаром в пословице молвится - всяк кулик своё болото хвалит.
Похвальба похвальбой, однако дела на княжеской земле шли плохо.
Крестьяне были в полной кабале у князя и нищали год от года.
Всё меньше становилось рабочих рук в деревнях и сёлах, всё больше хирела земля.
Те, кто помоложе да похрабрее, уходили через леса и топи в Заболотье, подальше от Стоеросова и его слуг. Но большая часть крестьян с места не трогалась.
- Это ещё вилами на воде писано, - рассуждали мужики, - либо лучше в других местах живётся, либо нет. Князьёв да бояр и там хватает. Тут же, как ни кинь, всё край родной. А в родном-то краю и беда горем не кажется...
... В это лето небывалая засуха обрушилась на стоеросовские владения.
Стоеросов запечалился: поля горели, никаких доходов княжеской мошне не предвиделось. Значит, нужно что-то хитрое измыслить, а то, не ровён час, до того обнищаешь, что с одной бородой останешься.
Вместе с верными слугами своими стал князь думу думать: как из лихолетья выгоду себе получить, как крестьянское горе-злосчастье в золото превратить?
Людей, которым Стоеросов доверял, как себе самому, в Болотном краю имелось двое: братья-богатеи Спирька и Парамон.
Спирька, по прозвищу Черт, был хитёр и коварен. Его безбровое, словно пылью посыпанное лицо с еле видными, серыми, как кусочки коры осиновой, немигающими глазками постоянно маячило рядом с князем.
Стоило Стоеросову взглянуть на чубук, как Спирька уже набивал его табаком, приносил мерцающий алый уголёк для прикуривания.
Если князь сердился, то Спирька тащил плётку и сам первый спину подставлял: дескать, от любимой руки и побои сладки.
Но окончательно князь стал доверять Спирьке потому, что уж очень ловко тот отгадывал княжеские сны и знал великое множество примет.
- Сегодня, князь-батюшка, виделось тебе море синее, волны бурные, паруса белокрылые, - вкрадчиво говорил Спирька, когда в начале ночи князь садился за завтрак. - А потом приключалась буря... ветер поднялся... страсть!
- Чудеса! Одни у нас думы, Спирька, - с благодарностью молвил Стоеросов. - Потому что предан ты мне и своих мыслей не имеешь.
- Не имею, князь-батюшка, - целуя руку Стоеросову, бормотал Спирька, не имею... Разве с отцом родным можно мысли разные иметь?
