Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Пусть хлынет дождь, и капли застучат
По мутным стёклам запотевших окон.
Пусть станет мглистым огненный закат
В отчаянье огромном и широком.

Пусть навсегда исчезнет яркий свет
И крыши дач, и ветер на панели.
Зачем вся жизнь, когда уж силы нет
Считать пустые, тихие недели.

Я жизнь люблю за то, что даль темна,
Что тихий ливень хлещет в стёкла,
Что есть в году и осень, и весна,
За то, что улица намокла.

За то, что страшен заглушённый крик,
А мысли — скользкие, как слизни,
За то, что ни один унылый миг
Не будет вычеркнут из жизни.

Разве жизнь моя не пуста?
Разве сердце — не тёмный слиток?
Разве нет на груди креста,
Как эмблемы медленных пыток?

Жизнь темна и душа пуста.
— Может быть, я одна из ста
Говорю об этом открыто.

Как женщина, которую целуют,
Как дрожь ресниц, которых не поднять,
Вся жизнь похожа на игру пустую,
В которую невесело играть.

Я не люблю спокойствие и скуку,
И страшно мне, когда идёт гроза.
Так нищенка протягивает руку,
Стыдливо пряча жалкие глаза.

Я в жизнь вошла, волнуясь и тоскуя,
И вот её я не могу понять.
Как женщина, которую целуют,
Как дрожь ресниц, которых не поднять.

Переплёски южных морей,
Перепевы северных вьюг —
Всё смешалось в душе моей
И слилось в безысходный круг.

На снегу широких долин
У меня мимозы цветут,
А моя голубая полынь
Одинакова там и тут.

Я не помню, в каком краю
Так зловеще красив закат.
Я не знаю, что больше люблю —
Треск лягушек или цикад.

Я не помню, когда и где
Голубела гора вдали,
И зачем на тихой воде
Золотые кувшинки цвели.

И остались в душе моей
Недопетой песней без слов
Перезвоны далёких церквей,
Пересветы арабских костров.

Отчего в дыму от ладана
Под напев колоколов
Так нежданно, так негаданно
Вдруг становится светло?

Отчего манят проталинки
Пряным запахом весны?
А когда была я маленькой —
Снились мне глухие сны?

Отчего у неба низкого
Ширь так девственно чиста?
Отчего в стихах Ладинского
Есть такая теплота?

Как сумрак, распростёрлась тишина
По мебели в чехлах в просторном зале,
И сквозь окно высокая луна
Посеребрила клавиши рояля.

В саду мертво. В саду совсем темно.
Лишь под окном белеется берёзка.
Прабабушка с высокою причёской
Из рамы смотрит в тёмное окно.

Дрожит звезда на небесах высоких,
Несёт бодрящей сыростью земли.
Над озером задумалась осока,
И яблоки в саду налились соком,
И розы у террасы расцвели.

В ручье журчит прозрачная струя,
Да лай собак несётся на деревни.
И в парке, под шатрами сосен древних,
— Весна, любовь и трели соловья.

Над горами — спокойные вспышки зарниц,
На столе — карандаш и тетрадь,
Ваши белые книги и шелест страниц,
И над ними — дрожанье косматых ресниц —
Разве всё это можно — отдать?

И пушистую прядь золотистых: волос,
И туманное утро в росе,
И шуршанье колючих цветущих мимоз,
И гортанные песни, что ветер разнёс
По безлюдным и гулким шоссе.

Разве можно не помнить о юной тоске
В истомлённый, полуденный зной,
О шуршании пены на мокром песке,
О беззвучности лунных ночей в гамаке
Под широкой узорной листвой.

Это первое лето в мечтах и слезах,
И зловещее солнце в крови,
И какой-то наивный, ребяческий страх —
Всё лежит в Вашем имени, в тихих стихах,
В непонятной тоске о любви.

Когда в саду шуршит весна,
Когда глаза глядят упрямо, —
Душа торжественно мрачна,
Как католические храмы.

В саду канавки и кусты
Сдавили узкие дорожки,
И смотрит жизнь из темноты
Безумными глазами кошки.

Но что до жизни, до души!
Ведь ветры зимние задули,
Ведь смерть назойливо шуршит
По разрисованному тюлю.

Ведь не понять мне всё равно,
Куда идти, звеня стихами,
А жить и пусто, и темно,
И тихо, как в старинном храме.

Я туда не скоро возвращусь.
Ты скажи — что эти годы значат?
Изменилась ли шальная Русь,
Или прежнею кликушей плачет?

Так же ли подсолнухи лущит,
В хороводе пёстрой юбкой пляшет,
Вековыми соснами шумит,
Ветряными мельницами машет?

Край, который мыслью не обнять,
Край, который мне и вспомнить нечем.
Там меня рожала в стонах мать,
Там у гроба мне поставят свечи.