Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
— Есть!
— Это же надо додуматься, — не успокаивался начальник, — с телефоном вылезти! на служебном совещании! Детский сад, твою дивизию мать! Все! Окончен бал! Свободны!
— Товарищи офицеры! — браво выкрикнул помощник командира части по строевой, и все присутствующие привычно вскочили на ноги, застыв в положении «смирно».
— Вольно! — вполголоса скомандовал Сергачев.
— Подполковник Булак! — сразу же окликнул командира второго батальона Анюшкин. — После утреннего развода немедленно с лейтенантом Киндиновым и командиром роты в мой кабинет!
— Ясно… — с кислой миной отозвался комбат и повернулся к непосредственному начальнику правдолюбивого лейтенанта, майору Пекарину, укладывающему в «дипломат» ежедневник. — Ротный! Слыхал?
— Так точно, будем…
— Он у тебя давно с таким большим приветом? — намеренно проигнорировал Булак самого виновника коллективного вызова «на ковер», застегивавшего кожаную папку на молнии. — Додуматься записывать разговоры руководящего состава части! Уму непостижимо! Да по какому праву?!
— Раньше столь дурной инициативы не наблюдалось, — пасмурно буркнул майор. — И ведь мне ни словечка… Как говорится, ума палата, да ключ потерян. Странно: ведь вполне адекватный был офицер.
— Вот именно: был!!! — уточнил, как утвердил командир батальона. — А скорее — никогда им и не был! Только единственный на всю часть «пиджак» и мог на такое сподобиться! Тот же, кто сам на плечах курсантские погоны носил, никогда — слышишь — ни-ког-да! Даже и в мыслях! Тьфу! Позор! Не удивлюсь, если с тобой настоящие офицеры завтра здороваться перестанут!
Булак бросил на виновника набирающей обороты конфликтной ситуации гневно-презрительный взгляд и заспешил к двери. А более сдержанный Пекарин обратился к тому же Киндинову:
— Ты пословицу «язык мой — враг мой» знаешь?
— Конечно, — кивнул насупленный лейтенант. — И… что с того?
— Пошли-пошли, — заторопил ротный, уже на ходу толкуя дальше: — Так у нее ведь еще продолжение имеется. В курсе?
— Да нет…
— Прежде ума рыщет, беды ищет, — дополнил комроты, слывущий в части — редчайший, уникальный случай! — знатоком пословиц с назидательным смыслом.
— Ага… Вот Чердакову вперед меня это и надо было сказать.
— Ты о том не волнуйся, — успокоил подчиненного, шагающего рядом по коридору учебного корпуса, майор. — Командир ему, в свой черед, все-о разобъяснит. И даже без имен и фамилий. Только ты лучше бы теперь о себе поразмыслил, борец хренов за пустую справедливость.
— А чего? — набычился Киндинов. — Разве я свою правоту не доказал?
— Не думаю. Неужели не видел, как Чердаков с Равчуком чуть не в обнимку из зала выходили? Рука руку моет, да обе свербят. Сейчас они диспозицию оперативно обговорят — и станешь в итоге бедным. Заодно и мне перепадет по твоей дурьей милости.
— Значит, по-вашему, я должен был молча оскорбление супруги в себе переварить? — нервно и отрывисто уточнил лейтенант, выходя из учкорпуса на центральный плац и розовея персиковым лицом.
— А кому сейчас легко? Тем более, она-то ведь его лично не слыхала. Так? Значит, и хвост петушить резона не наблюдалось. Хэх! Впрочем, довольно демагогии! Бегом в строй!
Через минуту на большом плацу, где поротно и повзводно (отдельной колонной офицеры и прапорщики управления) застыли едва ли не тысяча военнослужащих, раздалась команда:
— Часть, ррравняйсь! Смирно! — и оркестр грянул «встречный марш».
* * *А пока в «учебке» идет утренний развод, есть время заглянуть в биографии главных героев нашего повествования.
Лейтенант Марат Киндинов. Год с небольшим назад с отличием окончил Московский университет нефти и газа имени И. М. Губкина. Базовый факультет, специальность — бурение нефтяных и газовых скважин. Еще в середине последнего курса студентом, уже имеющим в активе несколько блестящих, восхищающих неординарностью научных работ, всерьез заинтересовался начальник военного секретного НИИ. Экспериментальный элитный институт разрабатывал перспективные сорта ракетного топлива и горючего для военной техники. Генерал обещал Марату золотые горы и скорейшую защиту кандидатской диссертации, — стоит лишь надеть на плечи офицерские погоны. Возможность для этого имелась: престижный вуз военную кафедру сохранил.
Получив университетский диплом и звание лейтенанта запаса, выпускник вуза решение связать судьбу с армией принял не сразу. А поначалу съездил на родину, где и провел последние каникулы, детально обсудив с родителями предлагаемый ему вариант трудоустройства. Уже ближе к концу июля созвонился с генералом, дав согласие на службу. И вскоре направил стопы в райвоенкомат, где подал рапорт об аттестации в армейской системе. К нему приложил привезенное из столицы — пришлось туда лишний раз прокатиться — отношение о предоставлении ему должности именно в упомянутом НИИ. Получил направление на военно-врачебную комиссию, обследовавшую молодого специалиста на предмет годности к военной службе. С медициной проблем не возникло, и в военкомате с завидной быстротой оформили личное дело, переслав его в секретное учреждение, где к концу сентября со вчерашним студентом был заключен трехгодичный контракт на военную службу.
Ужасный поворот судьбы: едва успел новоиспеченный лейтенант проработать в НИИ полтора месяца, как генерал скоропостижно скончался от обширного инфаркта: прямо в ходе рабочего совещания. Новый же руководитель — бывший зам покойного — спал и видел на должности Марата своего зятя. И хотя тот звезд с неба в науках никогда не хватал, короткая кадровая борьба тем не менее завершилась вручением Киндинову предписания, повелевающего «убыть для дальнейшего прохождения службы» к новому месту. На капитанскую, только теоретически равнозначную прежней, должность преподавателя — командира учебного взвода в ШМАСе, дислоцирующемся отнюдь не в столице. Офицер поначалу даже вовсе хотел разорвать контракт. Впрочем, поразмыслив и учтя трудности грядущего трудоустройства на «гражданке», с увольнением решил пока повременить и убыл в периферийный областной центр.
Малопрестижную службу взводного Киндинов «тащил» добросовестно. Теоретические занятия с солдатами — будущими лаборантами ГСМ на военных аэродромах в целом вел грамотно. Но, несмотря на почти энциклопедические познания в нефтегазовой области, преподавательского опыта ему еще предстояло много добирать. Да и как строевик он, понятно, смотрелся пока весьма посредственно. Чего вовсе нельзя было сказать о физической подготовке Марата: в школе он серьезно увлекался снарядовой гимнастикой, к выпуску выполнив норматив кандидата в мастера спорта. В вузе же на первых курсах разрывался меж тренировками и занятиями научной работой, но в итоге ради последней с гимнастикой с сожалением «завязал».
