Александр Житинский - Дневник maccolita. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.
За все в этом мире рано или поздно приходится платить.
2007
Вы чьё, старичьё?
18 января
Несколько дней назад позвонил писатель Илья Штемлер и сказал, что у него возникла идея собрать вместе всех старых членов Союза писателей, так сказать, «ленинградского разлива», вступивших в Союз до 1991 года. Просто посидеть, поговорить, выпить. А то уже не видим друг друга годами, люди потихоньку уходят (и совсем уже не потихоньку, а дружными рядами). И всё это планировалось провести в Лавке писателей на Невском.
Я пошел. В бывшем писательском отделе, где покупали книги по заказам члены Союза (была такая очень неслабая привилегия у них – заказывать по планам издательств книги и иметь дефицит в пору книжного голода), накрыли стол и собралось человек 50. Многие удивленно друг на друга посматривали, как бы не ожидав встретить в живых. Так получилось, что я оказался рядом с Граниным. Даниил Александрович припоздал, а в это время мой сосед Владимир Михайлович Акимов уже заторопился уходить, и Гранин занял его место. Я сфотографировал его на расстоянии моей вытянутой руки, в кадр попала половина моего ухмыляющегося лица.
Говорили тосты, сводящиеся к наличию пороха в порохоницах. Надо сказать, что я в этой компании был одним из молодых, потому что писателей моложе 70 было ну человек 7–8, не больше. Самым старым был Дичаров (94), Гранину только что исполнилось 88.
Потом я вез Гранина на машине домой. Он живет неподалеку, в начале Каменноостровского, на Малой Посадской.
Стихо
1 февраля,
* * *
(Их оказалось на поверку мало):
Приятеля, с которым водку пил,
Его жену, что всё на свете знала,
Ученого соседа моего,
Известного поэта одного,
А может, двух… Учительницу пенья,
Редактора на радио, кому
Высказывал в письме я точку зренья,
Неясную тогда мне самому.
Я вспомнил всех, кого я не любил,
И оказалось: я покладист был.
Я вспомнил всё, к чему был равнодушен
(Я не скажу, что вовсе нетерпим).
Успех у женщин? Он, конечно, нужен,
Но вот хлопот не оберешься с ним.
Тщеславие меня не подгоняло
И зависти я вроде бы не знал.
Не требовал от ближних пьедестала,
И то сказать: к чему мне пьедестал?
Всё выходило так, что я не воин,
Хотя в себе уверен и спокоен.
Я вспомнил всё. А то, что позабыл,
Фантазией расчетливо восполнил.
Я вспомнил всех, но я тебя не вспомнил.
Не потому, что тоже не любил,
А потому, что страсти не в почете,
Спокойствие оплачено ценой
Достаточной, и при таком расчете
Тебе одной известно, что со мной.
* * *
Безумную птичку-любовь!
Ты больше над милой не властен,
Ничто не повторится вновь.
Беги по ночному бульвару,
Глотая осенний туман,
И где-то в гостях под гитару
Пой песни, бессилен и пьян.
Прокручивай в памяти снова
Безвкусное это кино:
Легчайшая сеть птицелова,
Пустая квартира, вино,
Загадка случайного взгляда,
Обман, не любя и любя…
«Не надо, не надо, не надо!» —
Тверди это так про себя.
Измученный медленной жаждой,
Смотри в проходящий трамвай
И с трепетом в женщине каждой
Родные черты узнавай.
* * *
Утомлен пустотой,
Он, как мальчик, заплачет
Над своею мечтой.
Рассыпая игрушки,
Заводные слова,
Он услышит, как пушки
Утверждают права.
Он услышит раскаты
Победительной лжи
На фанерном плакате,
Что закрыл этажи.
Там на площади бравой
Оркестрантов семья
Тешит головы славой
Октября, ноября.
Расступитесь, витии!
Эти беды – не вам.
Все печали России —
Городам, деревням,
Матерям и солдатам,
Что в тревожном строю
Верят чисто и свято
Октябрю, ноябрю.
* * *
В чужой квартире бесконтрольной
Живет на первом этаже,
Романы пишет на обоях,
Детей не видит он обоих,
Покоя нет в его душе.
А за окном метель шальная,
Собака бегает больная,
Трамвай несется по струне.
Писатель ищет оправданья,
Живет, как в зале ожиданья.
Покоя нет в его стране.
Соединяя душу с телом,
Он занят безнадежным делом.
Нелеп его автопортрет!
Соединяя правду с ложью,
Надеется на помощь Божью,
А Божьей помощи все нет.
Ему бы помощь человечью,
Чтоб сладить с неспокойной речью,
Что в глубине его звучит.
Звонок молчит. Трамвай несется.
Никто за стенкой не скребется
И в дверь тихонько не стучит.
МУЗЫКА
Памяти Д. Д. Шостаковича
Потому необычайно музыка слышна.
То ли пение блаженных, то ли простой вой
Наших душ несовершенных в битве роковой.
Вот умрем мы и предстанем пред лицом Творца,
И бояться перестанем близкого конца.
Только музыка Вселенной будет нам опять
О загубленной и бренной жизни повторять.
Пойте жалостнее, флейты! Мучайтесь, смычки!
Подпоют ли нам о смерти слабые сверчки?
От тоски своей запечной, от немой любви,
От разлуки бесконечной в медленной крови.
Мы послушаем и всплачем, музыка-душа!
Ничего уже не значим, плачем, не спеша.
На судьбу свою слепую издали глядим,
Утешаем боль тупую пением глухим.
Разлука
4 февраля
Трудно объяснить сегодняшним молодым, что значили для нас эти песни и как они воспринимались. Помню, когда впервые по радио – по нашему советскому радио! – я услышал «Скованные одной цепью». У меня холод прошел по спине и слезы выступили, еще вчера невозможно было представить, чтобы эти песни были переданы в эфир…
Бутусову и Кормильцеву удалось создать лучший альбом отечественной рок-музыки. Лучший по всем статьям – глубине и содержательности текстов, мелодичности и свежести музыки и адекватному их исполнению. Ломкий юношеский голос Бутусова как нельзя лучше соответствовал этим песням.
Мы не были знакомы с Ильей и не были френдами в ЖЖ. Каждый из нас шел своей дорогой последние 15–20 лет, и это нормально. Но важно то, что наша дорога начиналась оттуда, с «праздника общей беды», как окрестил он это время.
Захар Прилепин о визите к Президенту
