Наталья Старосельская - Сухово-Кобылин
И, может быть, тогда мы в полной мере поняли бы, насколько же это, в сущности, пошло — интересоваться личностью и наследием человека-творца лишь с одной точки зрения: убил или не убил он свою возлюбленную?
1 марта 1881 года члены общества «Народная воля» совершили террористический акт, в результате которого был убит Александр II. На престол вступил Александр III. Снова повеяло новшествами, реформами, снова пробудились надежды.
Видимо, и у Сухово-Кобылина это событие вызвало какую-то тень надежды, потому что он обратился к новому министру просвещения, графу П. Н. Игнатьеву, с просьбой снять запрет с пьесы «Дело». После наконец-то проведенной судебной реформы это казалось (и оказалось!) возможным. Разумеется — с целым рядом поправок, на которые Сухово-Кобылин согласился. Он на многое готов был пойти, лишь бы увидеть своего «возлюбленного сына» на подмостках.
Разрешение было получено во второй половине того же, 1881 года. «Дело» пробило себе дорогу под другим названием — «Отжившее время», лишившись такого персонажа, как Весьма важное лицо; чиновники были превращены в подьячих, подверглись жесткому сокращению обличительные проповеди Ивана Сидорова и Нелькина. Сухово-Кобылин вынужден был пожертвовать некоторыми поистине ударными фрагментами пьесы: рассказом Ивана Сидорова об Антихристе и репетиции Страшного суда, фразой из письма Кречинского о взятке, которая «совершается… под сению и тению дремучего леса законов», фразой о «старом шуте Законе» с «Иудиным кошельком» на шее…
Уступок было много, но пострадать, как казалось тогда Александру Васильевичу, стоило — пьесу незамедлительно приняли к постановке два московских театра, Малый и Русский театр, созданный А. Ф. Федотовым и Ф. А. Коршем.
В Малом театре подстерегало Сухово-Кобылина разочарование: по его мнению, в труппе не было артиста, который мог бы сыграть Тарелкина, поэтому он сам пригласил на эту роль известного артиста Русского театра (ранее называвшегося Пушкинским театром А. А. Бренко) В. Н. Андреева-Бурлака. Дирекция восприняла поступок драматурга как «недопустимый произвол», отмечает К. Рудницкий, Сухово-Кобылин продолжал настаивать на своем. Конфликт вышел за порог театра; обозреватель «Нового времени» откровенно осудил автора, с едкой иронией заметив в статье: «Внезапно оказалось, что в труппе Малого театра не хватает артистов для распределения ролей в новой пьесе и что нет именно актера на роль Тарелкина. В силу этого и по желанию автора для пополнения пробела приглашен г. Андреев-Бурлак. Между тем знакомые с пьесой г. Сухово-Кобылина утверждают, что роль Тарелкина вполне подходит к средствам г. Решимова. Начальство театральное, по-видимому, соглашаясь с этим, ссылается, однако, на „желание автора“».
18 марта 1882 года, когда распределение было окончательно принято, Александр Васильевич читал труппе Малого театра пьесу «Отжитое время». В дневнике лаконично отмечено: «11 час. Чтение».
Артист Осип Андреевич Правдин, сыгравший в спектакле Варравина, написал об этом в мемуарах: «Огромное впечатление произвело на нас чтение им самим пьесы. Это чтение было изумительно. За всю свою долгую жизнь я не встречал другого такого чтеца, каким был Александр Васильевич». Наверное, к мастерству художественного чтения, которое отмечали многие у Сухово-Кобылина еще в молодые годы, в этот момент прибавилось и невероятное возбуждение: происходило невозможное, нереальное, двадцать семь лет спустя после «Свадьбы Кречинского» он вновь здесь, в театре, где испытал счастье и гордость огромного успеха, «фурора», как записал он в то время на страницах дневника!
Но многие, слишком многие не дождались дня радости — не только из близких и дорогих Александру Васильевичу людей, но и из артистов, с которыми он ощущал глубокую духовную связь; не было М. Щепкина, П. Садовского… В «Отжитом времени» играли замечательные мастера — И. Самарин, Г. Федотова, Н. Рыбаков, В. Андреев-Бурлак, но ни с кем из них не возникало той близости, того душевного родства, что были с теми, ушедшими…
4 апреля в Малом театре состоялась премьера. «Сильно заинтересованная публика битком заполнила театральную залу», — сообщали «Московские ведомости». Успех был громкий! И хотя кое-кто из рецензентов пытался представить содержание «Отжитого времени» как «борьбу с призраками зол минувших», самые прозорливые увидели в пьесе то, что было в нее заложено автором: страстную, неистовую ненависть к государственной машине, перемалывающей живые человеческие судьбы.
«Много лет прошло с тех пор, как эта драма появилась в свет, и между тем только теперь ей суждено появиться на сцене, — писал в „Русском курьере“ Вл. И. Немирович-Данченко. — …Нужно ли распространяться о том, как нелепы и нечеловечны были мотивы, задержавшие ее появление? Как систематично и безапелляционно хоронила цензура от общества лучшие моменты для развития в нем сознания окружающего зла и критического отношения к действиям власть имущих? Как незаслуженно убивала она деятельность людей, подобных г. Сухово-Кобылину?..»
Вот и прозвучали наконец эти слова, которых так ждал, так жаждал Александр Васильевич! Они были едва ли не единственными по точности, остроте и жесткости приговора, но — зато произнесены со страниц прессы! Правда, реакция на них самого Сухово-Кобылина осталась неизвестной…
Любопытный факт приводит в своей книге К. Рудницкий.
Премьере в Малом театре предшествовал судебный процесс, состоявшийся в марте в Малоярославце. «Дело поручика артиллерии Николая Сергеевича Пейча и жены его Екатерины Павловны, обвиняемых в жестоком обращении с собственными детьми и истязании их» служило ярчайшей иллюстрацией того, что описанные Сухово-Кобылиным в 1860-е годы порядки и нравы отнюдь не отжили, а продолжают процветать. «Процесс супругов Пейч разительно напоминал дело Муромских и тем, что обвинение было ни на чем не основано, и тем, что возбудивший его судебный следователь Лихарев явно вымогал взятку, и, наконец, тем, что следствие носило открыто издевательский характер», — пишет К. Рудницкий и далее приводит цитаты из судебных отчетов, публиковавшихся в «Московских ведомостях» (на тех же, к слову сказать, страницах, где спектакль по Сухово-Ко-былину объявлялся борьбой «с призраками зол минувших»): «Нет ни одной подробности, которая не возмущала бы душу! И подобные дела совершаются не потаенно, не украдкой, но во имя закона, во имя той же государственной власти!.. Два года тянулось это дело и подвергалась истязанию неопороченная семья по произволу самодержавного чиновника, которого никто не смел остановить… Жандармы доводили обо всем до сведения высших властей в Петербурге, но правительство благоговейно бездействовало, предоставляя вопиющему делу идти своим ходом».
