Генрих Метельман - Сквозь ад за Гитлера
Солдат был молод, даже моложе меня, ему было лет восемнадцать, и мне даже стало неловко за него, когда я заметил, как беспечно он ведёт себя со мной — мне ничего не стоило выхватить у него его автомат. Он называл меня почему-то Чингисханом. Мы дошли до допотопной русской полевой кухни, установленной рядом с одной из хат. Тут же стояли пара грузовиков и запряженных лошадьми телег, у которых хлопотали трое поваров и какая-то женщина. Мне показалось, что именно она руководит здесь всем и что все знали о моем прибытии, потому что вообще никак на меня не отреагировали.
Назвать их поведение недружелюбным было нельзя, но и дружелюбным тоже. Я должен был поддерживать огонь под котлом, потом отмыть кастрюли. Кастрюли были покрыты толстым слоем застывшего жира, и я попросил у них мыла. В ответ они расхохотались — ты что, думаешь, в гостиницу «Метрополь» в Москве попал? Не получишь мыла, нет его у нас, так что давай не дури и принимайся за дело. Ни у кого из них не было оружия, и мне показалось, что им вообще наплевать на меня, во всяком случае, как пленного меня они не воспринимали. Тут шедшие мимо двое солдат завернули к нам, подошли ко мне и попытались выклянчить у меня поесть. Женщина, заметив это, чуть ли не с кулаками набросилась на них, и оба мигом исчезли.
По моим подсчетам, подразделение русских насчитывало не больше сотни человек. Многие чувствовали себя в этой деревеньке явно неуютно, возможно, даже неуютнее меня, и бросали опасливые взгляды туда, где должны были находиться наши. Когда кто-то из солдат, проходивших мимо, во все горло загоготал, женщина, шикнув на него, велела ему вести себя тише.
Пока я возился с котелками и кастрюлями, я постоянно думал, чем сейчас заняты мои товарищи из нашей ударной группы, как они расценили мое исчезновение и что произошло с Августом. Уже близился полдень, а я все еще не знал, где наше подразделение. Во всяком случае, оттуда, где оно дислоцировалась, не доносилось ни звука. Все это было непонятно. Повара уселись выпить чаю и перекусить, предложив и мне. Женщина с улыбкой выслушала мои заверения, что меня, мол, уже накормили в караулке утром.
— Ничего, ничего, лишний раз поесть все равно не помешает, — сказала она.
Потом она велела мне взять из кузова грузовика кочан капусты, помыть его и порезать для щей. За водой пришлось идти к колодцу, расположенному неподалеку, там я встретил солдат и жителей села. Я встал в очередь, никто не обратил на меня внимания, потом одна пожилая женщина попыталась заговорить со мной, и еще стала удивляться, с какой это стати я напялил немецкую форму. Когда я попытался объяснить ей, что я — немец, а не русский, настоящий немец, она, тут же подхватив ведра, убежала.
Закончив нарезать капусту, мне предстояло начистить около мешка картошки. Усевшись в сторонке на солнце, я принялся за работу. Все вокруг выглядело безмятежно, я даже позабыл о том, что я на войне и, более того, в плену у русских.
Внезапно с той стороны, где находилась наша ударная группа, раздался ружейный и пулеметный огонь. А когда тут же я услышал, как забухали орудия, я понял, что это наступают наши танки. Рокочущий гул подтвердил мою догадку. Все вокруг вмиг обратилось в хаос, все забегали, закричали, а всех поваров будто ветром сдуло. Потом из ложбины стали выбегать русские солдаты. Вид у них был явно перепуганный. Впервые с тех пор, как меня вытащили из хаты русские, я ощутил страх, поняв, что судьба моя на волоске. Как поступят со мной русские? Потащат с собой? Или… Я до сих пор продолжал сидеть с ножичком в руке подле мешка с недочищенной картошкой. Я не мог заставить себя двинуться с места, не дай Бог, кто-нибудь заметит меня. Эти несколько минут определят мою участь, это я хорошо понимал. Потом я увидел двоих русских, тащивших за собой пулемет и спешно отступавших. Звучали выкрикиваемые на русском языке команды, но паническое бегство продолжалось.
Оглянувшись по сторонам, я увидел буквально в двух шагах прислоненные к стене доски. В два прыжка я бросился туда и укрылся за ними. И вдруг стало тихо, русские сбежали, но и немцы подойти не успели. Меня охватило странное чувство непринадлежности ни к тем, ни к другим, но его пересиливал животный страх. Танки гудели где-то уже совсем рядом. Судя по звуку двигателя, они взбирались по откосу ложбины. Я подумал, что будь у русских противотанковые орудия и соответствующим образом подготовленные позиции, нашим танкам ни за что не добраться бы сюда. Стрельба прекратилась, и, глянув через щель, я увидел первую машину с черным крестом на выкрашенной белой краской башне. Неуклюже повернув, танк направлялся к улице, туда, где находился я. Послышались команды, уже на немецком, и я сразу же сообразил, что под прикрытием танков действуют и пехотинцы. Вот и серо-зеленые фигурки бегут вдоль улицы. Понимая, что сейчас им не до того, чтобы разбирать, в кого пальнуть, я не торопился покидать убежище и даже прилег на землю. Уж лучше пусть пока примут за убитого. Пропустив первый танк, я завопил как резаный: «Nicht schiessen, ich bin's, nicht schiessen!»[23]. До первых наших солдат оставалось метров 30–40, не больше, но я отважился высунуться из-за досок лишь услышав, как меня позвали по имени. На всякий случай я даже поднял руки вверх.
— Можешь опустить руки, Генри! — выкрикнул кто-то. И тут раздался хохот, посыпались шуточки, мне, откровенно говоря, было не до шуток. Подъехал второй танк, из него выбрался наш лейтенант, пожал мне руку и спросил, как самочувствие.
— Ладно, чего уж там, — улыбнулся он, — честно говоря, мы уже и не надеялись застать тебя живым, а на тебе ни царапины!
Кое-кто из наших в пылу схватки готов был преследовать отступавших русских. У меня отлегло от сердца, когда наш лейтенант решил, что на сегодня хватит воевать. Мы сходили в хату, где меня допрашивали двое советских офицеров, но, как и следовало ожидать, никого не было, как не было и моей солдатской книжки. Из брошенной кухни мы забрали картошку, капусту, сахар, муку. Мне это почему-то не понравилось. Когда мы уже собрались уходить, я заметил старика, того самого, что топил печь в хате, служившей русским караульным помещением. Он нес охапку дров, и я с улыбкой бросил ему на ходу:
— Сегодня на коне, а завтра, глядишь, и в канаве! И не угадаешь!
Старик грустно кивнул.
По пути назад я сидел на башне вместе с лейтенантом, будто драгоценный трофей. Когда мы переезжали через край ложбины, я указал место, где ранним утром провалился в тину, и лейтенант рассказал мне, что, мол, досконально изучил позиции русских на предмет выяснения наличия у них противотанковых орудий. Оказалось, что таковыми противник не располагает.
