Николай Долгополов - Легендарные разведчики
— Как вам сказать. Нашими мерками их профессионализм измерить трудно. Один человек проработал со мной шесть лет. Регулярно ходил на встречи, ни разу не попался. Значит, его можно смело считать профессионалом.
— То есть за годы работы они превращаются в профессиональных разведчиков. Вы их что, натаскиваете?
— Такого слова у нас в лексиконе нет. Это называется обучением от встречи к встрече. Как выйти из дома, как провериться, нет ли за тобой хвоста. Как вообще прикинуть, какая вокруг тебя складывается обстановка. Кто обращает внимание, есть ли какие-то новые знакомые — люди, до того интереса к тебе не проявлявшие или вовсе неизвестные. Короче, мы всё время учим, на что обращать внимание, чтобы быть в себе уверенными. И с течением времени наши помощники становятся такими, как надо. Каждый помогал нам в своей области. Один — в радиолокации, другой — в авиации, третий приносил данные по высокооктановому бензину, четвертый — знаток отравляющих веществ. Они были профессионалами в своих областях науки и превращались в профессиональных разведчиков, которые знали, как не провалиться.
— Владимир Борисович, а тот человек, который сам пришел к вам и просветил нашу разведку и Курчатова относительно секретов немирного атома, — он так и останется для нас мистером Икс?
— Даю стопроцентную гарантию. Имен наших агентов не называли и называть не будем. А тех, кто вышел, как мы говорим, на поверхность, пожалуйста. И добавлю, Курчатов был и без мистера Икс ученым исключительно просвещенным.
— А Икс? Он был известным ученым?
— Не очень. Но непосредственно участвовал в важных исследованиях. Атомную проблему решали крупнейшие университеты — Эдинбург, Ливерпуль… Да, Икс был в курсе.
— А после войны он сотрудничал с вами?
— С нами? Работал, работал.
— И так же безвозмездно?
— Также.
— Долго?
— Еще года три. Затем перешел на преподавательскую работу и некоторые свои возможности потерял. Поддерживал с нами контакты время от времени, однако отдачи от него уже практически не было.
— Вы с ним после отъезда встречались?
— Нет.
— Но были же дружны.
— Что делать. Приехал мой сменщик. Взял его и целый ряд моих агентов. У нас такая преемственность всегда существовала.
— И вам не было обидно?
— Обидно — нет. Терять товарищей, расставаться — было больно, да. С такими людьми срастаешься сердцем.
— И вы никогда-никогда не возвращались к прежним связям?
— Бывали случаи, когда я уезжал из страны, проходило время, моя замена вступала в контакт с моим источником, а тот говорил: «Я с вами работать не буду». Тогда я ехал туда… Объяснял: забудем личные симпатии-антипатии.
— И много вот так приходилось ездить?
— Нет, таких случаев было немного. Мне тогда было 25–26 лет, они — на несколько лет старше.
— И в каком вы были звании?
— Старший лейтенант.
— Признайтесь, а в нелегалы не тянуло? Ведь в ваших кругах это почитается за высший пилотаж.
— Думал я пойти по этому пути. Готовился.
— У вас хороший английский?
— Был хороший. С утра до вечера среди англичан. Их речь только и можно на улице перенять, никакие учебники вам этого не дадут. И практика общения с агентами… Принимали за валлийца — откуда у меня взялся такой акцент? Курил тогда трубку, зажимал в зубах. И с моим маленьким ростом терялся в толпе. Мог спокойно адаптироваться в любой англоговорящей стране.
— Так что же помешало?
— Когда узнали, что я в Англии провалился…
— Как — провалились? Вы же только что говорили — «никаких провалов».
— Видите ли, когда я начинал, измен среди своих не было. До войны уходили Орлов, Кривицкий — фигуры крупные, прогремели по всему миру. Из тех же, кого я знал, — никто. А в 1945-м из Канады ушел шифровальщик военных. Унес всё, что было в резидентуре: шифры, личные записи резидента, его книжку со всякими пометками. Буквально ограбил. Канадский провал перебросился не только в США, но и в Европу. Началась страшная свистопляска. Пошли всякие контрольные проверки. Из-за этого работа была, по существу, прекращена на полтора года. Чтобы наши люди не провалились, мы приказали: сидите тихо, никуда не ходите и не рыпайтесь, вот вам условия связи на все случаи жизни. Никого не взяли, но агентурная сеть пострадала. Некоторые, не дождавшись, занялись открытой деятельностью. Кое-кто потерял работу, нас интересовавшую. Другие ее сознательно сменили и сделались для нас бесполезными.
— Но вас-то как это коснулось?
— Агент меня продал.
— Английский?
— Какой же еще? Я с ним познакомился чисто, открыто — на приеме. Он знал, кто я и откуда. Завербовал его, работал с ним, а когда уезжал, то мы по своему обыкновению оставляли на связи агентуру. Ну, я ему эти условия связи дал. И когда после Канады поднялась вся эта буря, он перепугался. Побежал в контрразведку и признался: «Барковский меня завербовал». Из Лондона я к тому времени уже уехал, но идти по нелегальной дорожке было бы большим риском.
— Откуда же вы узнали обо всем этом?
— Догадайтесь с трех попыток. Кто-то из этой, как вы говорите, Кембриджской пятерки нашего резидента предупредил. Кто, так и не знаю, но сообщили: «Барковского вашего продали».
— Продал агент, а могли бы сдать и свои дипломаты. Ведь сегодня похожее случается.
— Я и сегодня ни о каких таких сдачах не слышал. Враждебного отношения никогда не испытывал. Дипломаты, которые обо мне знали, — люди порядочные, не пытались как-то давить на мозоль. По крайней мере, за все мои командировки никаких противоречий, споров или свар с дипперсоналом не случалось. Но это тоже умение разведчика — сохранять нормальные отношения со своими.
— А близкие? Дети, жена — случайный жест, опрометчивая фраза, и уже привлекли внимание…
— Чтобы выдавали родственники? Об этом тоже не слышал. Жена моя знала только одно — я работник НКВД. Да и то потому, что перед отъездом нас принимал и наставлял — ее и меня — генерал Судоплатов.
— Ну, допустим, начальство из Москвы могло переметнуться на чужую сторону.
— Когда работал в Лондоне, мы и не знали, кто у нас начальство. Выяснилось при возвращении. Нам первое время даже никаких оценок присланной информации не давали. Не очень хорошо, процесс оказался не слишком отлаженным. Единственное, что получали, это напоминание: усилить работу, это важно, то нужно, не хлопать ушами, добывайте то, добывайте это. Знали только кличку дающего нам указания. Поэтому здесь провалы были полностью исключены.
— В то время конспирацию соблюдали строже, чем сейчас? Она была надежнее, лучше?
