Сара Корбетт - Дом в небе
Вопрос сопровождался избиением. Когда я сгибалась от боли, Мохаммед бил меня прикладом между лопаток.
Под конец Дональд озвучил кульминационный вопрос.
– Почему, – зашкварчал он, брызжа слюной, – почему ты сказала, что мы тебя трахаем? Да ты знаешь, что это такое? Мы могли бы, но не делаем это с тобой. Ты лгунья!
Обвинение повисло в воздухе. Я кожей ощутила горящее во взгляде Абдуллы предупреждение. Все хмуро смотрели на меня.
Мои мысли понеслись вскачь. Настал момент разоблачить Абдуллу, и все же что-то не позволяло мне сделать это. Страх. Он, без сомнения, станет все отрицать, и снова вина падет на меня.
– Та женщина не понимала по-английски! – сказала я Дональду. – Она не поняла. Я такого не говорила. Я не лгала, я мусульманка! Скажи им, что я не говорила, – обратилась я к Найджелу.
Найджел молчал.
Пока Скидс и Дональд совещались, Абдулла и Мохаммед продолжали меня избивать. Я чувствовала слабость и тошноту, будто подо мной провалилась земля. Дональд принялся шагать по комнате. Когда он проходил мимо, я ухватила его за штанину.
– Пожалуйста, помогите мне! Помогите!
Найджел шепнул мне:
– Они уже все решили. Тебе лучше не отпираться.
Я потом долго помнила эти слова. Очень долго. Даже во время самых тяжких испытаний, что мне еще предстояли, я обдумывала их, крутила так и этак в своей памяти, точно камень в руке, ища несуществующий шов.
Тебе лучше признать свою вину.
– Не могу, – шепотом отвечала я Найджелу.
Дональд и Скидс продолжали допрос, мальчики продолжали бить меня. Найджел молчал о том, что идея побега принадлежала ему, что потом мы вместе обсуждали этот план. Нет, он держался так, будто не имеет к этому отношения. Самое большее, на что он решился, так это сказать хриплым от страха голосом: «Простите, я не знал, что я делаю. Напрасно я послушал». То есть напрасно он послушал меня. И мне лучше не отпираться.
Какие чувства вызывал у меня Найджел? Ненависть, любовь, недоумение, зависимость – все сразу. В тот момент мне было недосуг распутывать этот узел. Он был Найджел, а я была Аманда, и мы с ним были в одной лодке. Если задуматься, то мои тогдашние чувства к нему мало отличались от тех, что я испытывала ребенком, когда жила в раздираемой страстями семье. Невозможно злиться, когда тебе кто-то настолько необходим.
Не могу в точности сказать, сколько еще продолжался допрос – семь минут, пятнадцать или пятьдесят. Я чувствовала только, что мое сознание проваливается куда-то в пустоту, в пропасть без пола и стен, без связи с внешним миром.
Я, помнится, думала: «Мы умираем. Они будут бить нас, пока у нас не отнимется язык. Они оставят нас только после смерти».
Наконец, Дональд сказал, что ему пора. Сидя на кровати под покрывалом в цветочек, он покачал головой, будто мы ему страшно надоели и он совершенно измучен.
Я не хотела, чтобы он уходил. Все-таки он был не такой зверь, как Скидс.
– Пожалуйста, не надо, – пробормотала я, – останьтесь.
Дональд посмотрел на меня почти отеческим взглядом и похлопал ладонью по кровати – иди, мол, сюда. Мохаммед начал было возражать, но Дональд лишь отмахнулся. Я с трудом поднялась, превозмогая боль в ребрах, и села на кровать.
– Ты очень плохо выглядишь, – заметил он, касаясь моей вздувшейся щеки. От его прикосновения щеку будто огнем обожгло.
Он прибавил, что надо идти и он сожалеет о том, что нас еще ждет.
– Я не знаю, что будет, но будет плохо.
Зазвонил его телефон.
– Салям, – кратко ответил Дональд и поглядел на меня, держа телефон далеко от уха.
Я услышала скорострельную женскую речь.
– Вот видишь? – Дональд с улыбкой поднялся. – Я уже опаздываю. Я должен идти.
Когда он ушел, явился Хассам, неся что-то в коричневой сумке, которую передал Скидсу. Скидс вытряхнул из сумки содержимое – две длинных цепи и четыре замка со звоном рухнули на пол. Тяжелые толстые цепи почерневшей стали – такие, наверное, покупают на местном рынке для хозяйственных нужд, чтобы, например, соединить две двери.
Взгляд Хассама скользнул по мне, по вздувшемуся от побоев лицу, кровоподтекам и ссадинам, и мне показалось, что в нем на мгновение мелькнули тревога и даже сочувствие и тут же исчезли, как кролик в лесу.
Скидс взвесил цепи на руках, довольный их солидностью. Одну он протянул Мохаммеду, и тот, наклонившись, обернул ее концы вокруг моих лодыжек и повесил с двух сторон по замку. Теперь обе моих ноги были заключены в плотные манжеты из прохладной стали и соединены между собой цепью длиной дюймов шесть. Найджелу досталась такая же цепь.
Они заковали нас в кандалы. Я не смотрела на Найджела. Теперь мне трудно было видеть в нем союзника или хотя бы товарища по несчастью. Я была одинока – как никогда в жизни, заперта в собственном теле, в собственной судьбе. Ходить я могла, но только очень медленно, и при каждом шаге металлические звенья впивались мне в кожу, причиняя боль. Побег был исключен. Мы целиком принадлежали нашим похитителям. Мы проиграли.
Глава 33. Документы
Вечером нас увезли из этого дома с ситцевыми занавесками. Я догадывалась, что хозяйка – та самая, что устроила истерику во дворе, – потребовала, чтобы мы выметались. Перед отъездом она прислала нам ужин: тарелку макарон, кувшин свежеотжатого апельсинового сока плюс два пластиковых стаканчика. И все это на подносе! Так шикарно нас не обслуживали уже много месяцев. От боли в разбитой челюсти я почти не могла жевать, но вкус макарон, возможность пить из стакана несли хоть и слабое, но облегчение.
Абдулла смотрел, как мы едим, очень довольный собой. И вдруг ни с того ни с сего спросил:
– Ты трахаешь много мужчин? – Ему явно нравилось это новое слово. Я знала, что в присутствии остальных он бы никогда не осмелился так говорить. – Сколько? Сколько мужчин ты трахаешь?
Я не отвечала.
Тогда Абдулла посмотрел на Найджела.
– Ты, – сказал он, – сколько женщин ты трахаешь?
Найджел шумно сглотнул. Его лицо тоже распухло от побоев.
– Четыре? – вопросительно ответил он, будто пытался угадать правильный ответ.
– Ага, четыре! – широко улыбнулся Абдулла. – Много!
Мы с Найджелом молча закончили ужин.
К нашему удивлению, они снова привезли нас в Дом Побега, откуда мы сбежали утром. С их стороны это было рискованно, потому что вся округа теперь знала о нас. Но у них, наверное, не было других вариантов.
В моей комнате все осталось по-прежнему – книги, одежда, увлажняющий крем и пачки таблеток так и лежали на матрасе у стены. Рядом – свернутая простыня в голубой цветочек. Ставни были закрыты. Я легла. Все кости ломило, кандалы врезались в лодыжки, тело было липкое от пота после целого дня беготни. Я потеряла свои шлепанцы, рюкзак, очки, Коран и две брошюры о том, как быть правоверной мусульманкой. Я думала о женщине в мечети, о ее отваге, которая не останется без последствий, и молилась, чтобы судьба была благосклонна к ней.
