Сара Корбетт - Дом в небе
Глава 32. Безвкусный дом
Мы с Найджелом сидели, сцепив руки, на заднем сиденье, стиснутые между Мохаммедом-младшим и одним из двоих мужчин, которые только что в мечети защищали нас, но успели уже принять сторону наших врагов. Второй сел за руль, рядом с Абдуллой и Скидсом. Джамал прыгнул в кузов. Двери захлопнулись. Взревел двигатель. Несколько человек в толпе замахали руками.
Куда бы мы ни ехали, там все будет по-другому, не так, как прежде.
Меня начала бить дрожь. А потом я заговорила, обращаясь в основном к Мохаммеду и новобранцам в банде.
– Как вы могли это сделать, – говорила я, глядя на Мохаммеда, который смотрел вперед и не поворачивал головы. Заталкивая меня в машину, он нанес мне несколько ударов по лицу, так что едва не свернул челюсть. – Вы говорите, что вы мусульмане, но мы тоже мусульмане. Вы держите нас в заложниках, и это неправильно.
Никто не отвечал, лишь Найджел крепче сжал мою руку. Впереди, наполовину скрытая в облаке желтой пыли, ехала машина Ахмеда и Дональда.
Через десять минут езды по ухабам у фургона лопнула шина. Это случилось прямо напротив розового здания с вывеской «Университет Могадишо», что подтверждало мою догадку о том, что нас держат в пригороде, если не в самом городе. Стены здания были изрыты пулями и снарядами: студенческая жизнь в Могадишо – это вам не прогулка в парке.
Мальчики выгнали нас на улицу и пересадили в машину Ахмеда. За руль сел Дональд, а Ахмед остался в обездвиженном фургоне. Скидс, занимавший переднее пассажирское кресло, обернулся, потыкал пальцем в меня и Найджела и сделал «пиф-паф».
– Они сейчас убьют нас, – безучастно сказала я, чувствуя страшную усталость во всем теле, хотя могла бы и не говорить – все и так было ясно.
Я заметила, что майка у Найджела порвана почти пополам и сквозь прореху виднеется кожа воскового оттенка. Мохаммед, сидевший рядом, вдруг ударил его в лицо. Найджел уронил голову и закрыл глаза. Я видела, что он едва сдерживается, чтобы не заплакать. Тут у Мохаммеда зазвонил телефон – на рингтоне у него квакали лягушки, – и это, возможно, уберегло Найджела от следующего удара.
Пока Мохаммед болтал по телефону, я шепотом говорила Найджелу, что он должен будет передать моим родным, если меня убьют, а он останется в живых. Помимо очевидных слов любви, сожаления и просьб о прощении, я попросила сказать моей маме, чтобы она съездила в Индию, если хочет лучше понять меня.
– А папа и Перри пусть съездят в Таиланд, – говорила я, – им там очень понравится.
Найджел в свою очередь просил и меня передать такие же слова его родителям, братьям, сестре и его девушке – сказать, что он любит их и что он очень виноват перед ними.
Мохаммед нежно ворковал в свой телефон. Мне даже показалось, что я слышу в трубке щебечущий голос ребенка, который смеется, слушая, что говорит ему Мохаммед.
Мимо проносились городские дома, эвкалипты, мини-автобусы, автомобильные покрышки, разложенные вдоль дороги. Штукатурка на некоторых зданиях пожелтела, как старая кость. Мужчины, толкающие тачки, женщины с ведрами, дети, глазеющие на машины, – все это было словно за закрытой дверью, напоминая, как глухо Сомали к нашему в нем присутствию. Один раз мы остановились, чтобы заправиться. На углу стояла тощая сомалийка и несколько канистр. В руках она держала жестяную банку. Скидс протянул в окно деньги, и она банкой налила в бак бензин. Мы с Найджелом на заднем сиденье были хорошо ей видны, но, заметив мой умоляющий взгляд, она отвернулась. Мы поехали дальше. У меня было ощущение, что нас возят кругами, дожидаясь некоего часа, чтобы убить. Словом, нам осталось недолго.
Сзади в багажнике сидел Дональд. Помня, что он не раз на протяжении всех этих месяцев выражал нам сочувствие, я повернулась и схватила его за рукав рубашки.
– Пожалуйста, помогите нам.
Дональд вспылил.
– Вы думаете, вы такие одни? – в ярости зашипел он. – Есть немцы, итальянцы, они все запросто уезжают домой. – Наверное, он слышал о подобных случаях по телевизору. – Никто не хочет за вас платить, а теперь вы делаете проблемы. – Он вырвал у меня свой рукав.
Я отвернулась. Мое израненное тело обрело чувствительность, которую ранее заглушал адреналин. Кожа на спине была содрана до мяса, ноги распухли и были все в засохшей крови. Если бы не пульсирующая боль, я могла бы подумать, что они чужие.
Мы кружили по дорогам, пока не остановились у какого-то дома. В отличие от прочих наших пристанищ это было обитаемое. На крыльце валялась детская обувь, на веревке висела женская одежда. Дональд и Скидс молча протащили нас по коридору, мимо нескольких закрытых дверей, в одну из комнат, и оставили там – под охраной Абдуллы и Мохаммеда. Рядом находилась кухня – до нас долетал запах стряпни.
Я догадывалась, что это дом капитана. Комната, в которой нас оставили, была спальня, и не просто спальня, а настоящий будуар с рюшами, оборками, ситцевыми занавесками в райских птицах и цветистым покрывалом на огромной супружеской кровати. На деревянном секретере были аккуратно расставлены тюбики крема, флаконы духов и баночки с гелем для волос. Судя по всему, мы неожиданно угодили в чье-то милое семейное гнездышко. Со двора долетал рассерженный и возмущенный женский голос. Надо думать, что хозяйка не обрадовалась прибытию двоих иностранцев и банды немытых подростков с автоматами.
Вернулся Дональд.
– Сидеть, – велел он нам, указывая на пол.
Мы сели у стены напротив кровати, и Дональд начал допрос. Точнее, капитан Скидс задавал вопросы на сомали, а Дональд переводил, передавая не только смысл вопросов, но и бешенство, присутствующее в оригинале. Почему вы убежали? Как вы выбрались из дома? Кто вам помог? Вы хотите умереть?
На каждый вопрос приходилось отвечать по нескольку раз. Дональд разносил нас, говоря, что мы глупцы и плохие мусульмане, а мы просили прощения, клялись, что нам никто не помогал, говорили, что не хотим умирать и только хотим домой.
Скидс ткнул в меня трясущимся от ярости пальцем.
– Это все ты, – перевел Дональд, – это была твоя идея.
Конечно, они считали, что во всем виновата я, греховная и недостойная женщина.
Вопрос сопровождался избиением. Когда я сгибалась от боли, Мохаммед бил меня прикладом между лопаток.
Под конец Дональд озвучил кульминационный вопрос.
– Почему, – зашкварчал он, брызжа слюной, – почему ты сказала, что мы тебя трахаем? Да ты знаешь, что это такое? Мы могли бы, но не делаем это с тобой. Ты лгунья!
Обвинение повисло в воздухе. Я кожей ощутила горящее во взгляде Абдуллы предупреждение. Все хмуро смотрели на меня.
