Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский
— Вот, например, на этом графике видно, что в 1922 году железнодорожники на единицу полезной работы расходовали в 2,7 раза больше топлива, чем в 1913 году…
— На единицу полезной работы, — задумчиво повторил нарком. — Интересная мысль. А что на этих графиках?
— Тут показано, что в прошлом году на единицу полезной работы приходилось в 4,8 раза больше железнодорожников, чем до войны.
Выслушав пояснения Ильина к другим графикам, Дзержинский спросил:
— Значит вы сопоставляете проделанную работу и произведенные затраты не в денежном выражении, а в рабочей силе, в топливе, в материалах, в подвижном составе? Правильно я вас понял?
— Совершенно верно, Феликс Эдмундович.
Нарком в раздумье смотрел на графики и ужасался: «Затраты огромные, а результаты мизерные. Вот где основа нашей дефицитности и низкой заработной платы… И все это показано резко, в голом, обнаженном виде».
— Вы себе представляете, — возбужденно обратился он к своему собеседнику, — какой вой поднялся бы за границей, если опубликовать ваши графики? Это была бы прямо-таки находка для белогвардейцев — сами, мол, большевики свидетельствуют, что Советская власть, рабочая власть не умеет хозяйничать.
Ильин смущенно молчал. «Вероятно, Дзержинский прав, — полагал он, — ему как председателю ГПУ виднее».
Молчал и нарком, не сводя глаз с графиков и о чем-то напряженно думал. Но вот он принял какое-то решение и повернулся к Ильину:
— По-моему, ваш метод анализа хозяйственной деятельности применим не только в масштабе сети, не только для целой дороги, но и для отдельного предприятия. Верно?
— Конечно, Феликс Эдмундович. Можно составить график производственной деятельности каждого депо, каждой станции, каждых мастерских, каждого участка пути.
— Тогда это меняет дело! — воскликнул Дзержинский и его глаза радостно заблестели. — Я как-то сразу не смог сориентироваться… Теперь же я вижу, ваш график может стать могучим оружием в борьбе с нашей бесхозяйственностью. Пока наши болячки не подвергаются анализу, мы остаемся немощными. Ваши же графики наглядно выявляют то, что есть на самом деле, обнажают и выставляют напоказ наши недостатки. И это дает нам огромные возможности привлечь широкие рабочие массы к ожесточенной войне с недостатками производства. Именно в этом — залог нашей победы!
После минутной паузы нарком добавил:
— Что касается моих первоначальных опасений, то черт с ними, с белогвардейцами. Они и так клевещут на нас. Пусть брешут! Собака лает, ветер носит.
Нарком стремительно встал с места и подошел к Ильину:
— Спасибо, товарищ! Вы даже не представляете себе всю ценность вашего наглядного метода анализа хозяйственной деятельности. Я полагаю, он сыграет большую роль в деле возрождения советского транспорта. Когда по этому методу рабочие массы начнут откровенно вскрывать болячки производства, мы, несомненно, добьемся больших результатов.
Ильин смутился от неожиданных похвал и заметил:
— Мои графики нуждаются еще в доработке и детализации.
— Несомненно! — подтвердил нарком. — Прошу вас именно этим заняться. Но главное — начало уже положено, начало большого дела, которое нужно всемерно развивать. Желаю успеха!
Ильин встал и Дзержинский крепко пожал ему руку:
— Я очень рад нашей встрече. Она, между прочим, еще раз показала всю важность личного общения руководителя с теми, кем он руководит. Я не раз убеждался, никакой отчет и докладная записка не могут сказать того, что сам живой человек скажет.
* * *По внутреннему телефону Благонравов сообщил наркому, что у него находится начальник Томских мастерских связи Матросов, который изобрел новую механическую рельсовую педаль[37] для блокировки.
— Я беспокою вас по этому поводу, — сказал Благонравов, — так как знаю, вы неравнодушны к рабочим-изобретателям. И еще потому, что дело Матросова во многом напоминает дело Трегера.
— Пусть заходит, — кратко ответил нарком.
Через час Матросов вернулся к Благонравову. Он до глубины души был тронут интересом, проявленным наркомом к его изобретению, внедрению которого всячески мешали агенты немецкой фирмы «Сименс и Гальске», монопольно поставлявшей русским дорогам свои рельсовые педали.
— Вы показали Феликсу Эдмундовичу приказ, по которому вас на Томской дороге при Колчаке в 1919 году уволили с должности механика? — спросил Благонравов.
— Показал. Он вслух прочитал формулировку увольнения: «по несоответствию и непониманию условий переживаемого времени… и по причине недостаточной интеллигентности» и покачал головой. Затем спросил меня, кто из инженеров особенно противился испытанию моего прибора. И, когда я назвал фамилию начальника связи Горбунова, Дзержинский сразу же вспомнил, что, будучи в Сибири, он приказал за злостный саботаж уволить и арестовать его.
— Какое решение принял нарком?
— Когда я рассказал, что совещание инженеров и техников связи в Томске рекомендовало мою конструкцию педали как явно превосходящую установку фирмы «Сименс и Гальске», но, несмотря на это, дело не двигается, Феликс Эдмундович написал записку начальнику управления связи.
Благонравов прочитал:
«ЦШ К. Н. Чеховскому.
Убедительно прошу лично принять тов. Матросова, начальника Томских мастерских связи, для срочного продвижения его изобретения. Прошу назначить для оценки и проверки изобретения совещание с участием тов. Трегера. На совещании заслушать доклад изобретателя. О ходе дела прошу мне сообщить через тов. Герсона.
Ф. Дзержинский»— Прощаясь со мной, — закончил Матросов, — Феликс Эдмундович просил держать его в курсе дела.[38]
* * *Второго октября после телефонного звонка из секретариата ЦК партии Дзержинский расстроился. Ему сообщили, что завтра в повестке дня заседания Политбюро девятнадцатым пунктом стоит вопрос о предоставлении ему отпуска.
«Ведь я об этом не просил, — с досадой думал Феликс Эдмундович. — Отпуск мне сейчас ни к чему, совсем не ко времени». И у него мгновенно созрело решение — направить в Политбюро просьбу о снятии этого вопроса с обсуждения.
Свое заявление он начал так:
«…Считаю, что давать мне сейчас отпуск вредно для дела и для меня лично по следующим соображениям.
По линии ОГПУ:»
Поставив двоеточие, Дзержинский сообщил, что в связи с внутренним и международным положением, а также с сокращением сметы ОГПУ будет сейчас переживать очень трудное время. Вместе с тем политическое значение его работы и его ответственность неимоверно возрастут. Подробно обосновав, почему «необходимо мое присутствие», Феликс Эдмундович выдвинул второй аргумент:
