Николай Попель - В тяжкую пору
- Значит, вы комиссар?
- Комиссар.
- А мне фамилия Семенихин, Иван Семенихин, из-под Вологды.
Я крепко пожал Семенихину руку.
- Будем знакомы. А это - товарищи из нашего отряда, пробиваемся на восток, к своим.
Каждый подходил и жал руку красноармейцу. Он стоял неподвижно, что-то хотел сказать и не мог. Под воротом гимнастерки ходил кадык. Влажно блестели глаза.
- Семенихин я, Семенихин Иван... Потом сел на траву, посмотрел на нас снизу и заговорил, как бы оправдываясь:
- Поесть у вас нечего? Совсем отощал. Хлеб забыл когда и видел, а консерва пятый день, как кончилась...
Кто-то из разведчиков протянул кусок хлеба. Семенихин положил его на ладонь, понюхал и уж потом откусил.
Мы не торопили Семенихина с рассказом. Пусть придет в себя. Гартман с Коровкиным облазили танки и доложили, что машины в исправности, вооружение в порядке, но горючее - только на дне баков.
Я велел слить бензин в одну машину. Когда заработал мотор, все встрепенулись. Знакомый гул нашего отечественного танкового мотора!
Семенихин поднялся, тронул меня за плечо:
- Под суд не попаду? Под монастырь не подведете?
- Вас не судить, награждать надо.
- А я все думал: как же дальше-то быть с танками? Вдруг помру с голоду. Ведь уж неделю один нахожусь при них... Сперва десять человек нас было со старшиной. Потом трое ушли, направились будто в разведку и поминай как звали. Потом поднялись и остальные. Но эти по-честному. Старшина напоследок сказал: "Вот тебе, Ваня, хлеб и консерва банке. Оставайся здесь и стереги боевую технику. Мы пойдем, глядишь, своих отыщем...".
- Так один и стоял?
- А чего ж будешь делать? Не бросишь машины без присмотру. Не положено. Да и приказ старшины есть. Вот и стоял. День стоял, ночь стоял. На рассвете особенно маятно было - сон одолевал. Прислонюсь к танку, глаза закрою, а ушами слушаю.
- Небось, страху натерпелся? - спросил Коровкин.
- Не без того, - сознался Семенихин. - Ночью зверь кругом ходит, птица кричит. А ты один, как перст. Днем лучше...
Сняли с танков пулеметы, забрали патроны. Вывели машины из строя. Только одну оставили. Тут Семенихин вдруг заволновался:
- А мне теперь куда податься?
- В наш отряд, куда же еще!
- Спасибо вам, люди добрые. И за хлеб благодарствую... Пока он отсыпался, накормленный по норме для раненых, политруки рассказывали о его подвиге бойцам, Глуховский писал листовку.
5
Нас манила к себе Славута. Там останавливались эшелоны, прибывающие из Ровно. Наши разведчики уже наведывались на станцию.
Петров давно просился на "дело". Решили: быть по сему.
Две пушки лесом в темноте подкатили к станции. Немцы были так уверены в своей силе и безнаказанности, что не особенно затрудняли себя светомаскировкой. Кое-как задернуты шторы на окнах вагонов, и ладно. По светящимся щелям навели пушки.
Далеким эхом прогремел взрыв. Это подрывники во главе с Шумячкиным, дождавшись сигнала, взорвали железнодорожный мост северо-западнее Славуты.
Отходили под прикрытием пулеметов и нашего единственного Т-26. Отход был труден. Вражеская пехота атаковала с двух сторон: из Славуты, в которой стоял большой гарнизон, и из деревни Перемышль, где, как мы установили, обосновался штаб 98-й пехотной дивизии.
Появились раненые. Немцы все наседали и наседали. Уверенные в своем численном превосходстве, они отважились углубиться в лес, норовили зайти нам во фланг.
Только к рассвету оторвались от противника, перевели дыхание. Командиры стали проверять людей, и тут обнаружилось: не все раненые вынесены, пропала Маруся.
Недавно появилась Маруся в отряде, а нет бойца, который не знал бы о ней. Единственная девушка среди сотен мужчин!
Когда Плотников привел с собой плачущую Марусю, я был немного озадачен. Но все обошлось хорошо. Вдоволь наревевшись от того, что у нас нет самолета и мы не отправим ее по воздуху к маме, Маруся выпила кружку воды, которую поставил перед ней Плотников, вытерла рукавом слезы и деловито спросила:
- Раненые у вас есть?
Маруся оказалась на редкость деятельной девушкой. Она возилась с ранеными, стирала бинты, чинила обмундирование, ходила в разведку.
Когда Маруся первый раз попросилась с разведчиками, я удивился: "Куда уж тебе в разведку?".
- Считаете меня трусихой? - недоверчиво спросила Маруся.
- Нет, почему же?
- Я и в самом деле трусиха. Но ведь надо в себе преодолеть страх, правда? Потом, вообще неправильно отправлять разведку без медперсонала...
Петренко, узнав, что Маруся пойдет с разведчиками, на всякий случай авансом дал нагоняй Гартману.
- Если будешь форсить перед девицей, петушиться, черепушку под пули подставлять, вылетишь из разведки. Понял?
- Понял, товарищ майор, - безропотно соглашался воентехник.
Отрядная жизнь текла по-прежнему. Но многие почему-то стали пробовать бриться. Жердев постриг клинышком свою цыганскую бороду. Курепин подшил однажды белый воротничок. Оксен прикрыл коричневую лысину пилоткой, а я... я пытался лихо закрутить усы, отросшие за время похода...
Вечером на поиски раненых и Маруси отправилась группа во главе с Сеником. Нужно было тщательно обшарить лес, каждую балку, овражек. А если тщательно, лучше Сеника никого не подберешь.
Сеник отыскал раненых в чаще, у ключа. Маруся с простреленной рукой была здесь же.
Снова плача, как при первой встрече, девушка рассказала;
о тревогах прошлой ночи.
Во время перестрелки она с восемнадцатью ранеными укрылась в овраге. Наши отошли. В овраге появились немцы. Увидели раненых. Что они говорили, делали, Маруся не помнит. "Я как в беспамятство от страха впала". Но гитлеровцам было не до раненых. Посудачили и ушли. Едва они исчезли, Маруся оправилась, принялась перетаскивать бойцов в другое место. Те, что в состоянии были передвигаться, ползли сами. За день трое тяжелых умерли.
- Я знала, что вы нас будете искать, не бросите, только боялась, как бы фашисты раньше не пришли. Так боялась, слов нет! - сквозь слезы повторяла Маруся. - Трех товарищей сама похоронила...
В воздухе опять самолеты. Мелкие бомбы рвутся в вершинах сосен и дождем осколков падают на землю. Отрывистые пулеметные очереди напряженной дробью звучат над лесом. После каждого захода новые раненые, а то и убитые.
Мы не отвечаем, не выдаем себя. Но почему, собственно, не отвечаем, почему молчим? Немцы ведь обнаружили нас, не отстают ни на шаг. Видно, не я один так думаю. Будто выполняя чью-то команду, все начинают стрелять по снижающимся самолетам. И вдруг на крыле одного из них вспыхивает оранжевое пламя, через секунду самолет окутывается черным дымом и стремительно, прижимаясь к вершинам деревьев, исчезает с наших глаз.
