Эммануил Фейгин - Здравствуй, Чапичев!
— Ладно, — произнес я. — А теперь давай, шпарь отсюда, да поскорей. Видеть тебя не могу.
Он поднял на меня глаза, в которых светились и играли смешинки. А я-то думал, что он робеет.
— Давай, давай, — сказал я, сам ощущая невольную робость и неловкость. — От ворот поворот! Понятно?
— Понятно, — ответил Яша, но с места не тронулся. Теперь он уже стоял неподвижно, слегка расставив ноги в своих удивительных штанах, и разглядывал меня в упор, со странным любопытством, как будто видел впервые, словно это был не я, а какое-то чудо заморское.
— Что смотришь, не видел, что ли?
— Таким не видел.
— Ну вот что, разговаривать мне с тобой некогда и неохота…
— А если мне охота?
— Ты, я вижу, большой нахал.
Он почему-то вздохнул и направился к двери. Но не вышел, а прислонился к косяку. Я вспомнил салон Ветросова.
— У нас калитка есть со стояками и забор деревянный, можешь там почесаться, если чешется.
— Руки у меня чешутся дать тебе по зубам. Но не бойся, драться не буду. Не за тем пришел. Я вот что хочу спросить у тебя. Помнишь, о чем ты говорил в первый день, когда мы в тир пошли? Помнишь?
Такой поворот разговора мне не понравился. Я промолчал. А Яша, не дождавшись ответа, сказал:
— А я помню. Хорошо помню. Ты же сам хвалил мою память.
— Ладно, — сказал я. — У меня тоже есть память.
— А как же! Конечно есть, — оказал он весело, точно радуясь, что я не обманул его ожиданий. — Значит, помнишь, что говорил: «освобождение… образование… сознательность».
— Что же, я должен сознательность и образование силой в твою башку вбивать?
— А я что!.. Пожалуйста, вбивай.
— Спасибо… А ты за это будешь мне нос квасить?!
— Так это же по-глупому вышло. Понимать надо. Ты же сознательный. — Он вдруг схватил мою руку и крепко ее тряхнул. — Ну брось, не сердись. Если хочешь, стукни меня по морде. Крепко стукни, изо всей силы. Я и глазом не моргну. А про ту проклятую цибулю и думать больше не буду. Хочешь сто раз прочитаю: лук, лук, лук… Ну как, не сердишься? Ты мне поверь — не ошибешься. Яшка такой парень, за кореша — в огонь и в воду. Вот хочешь, я тебе одну вещь покажу. Никому не показывал, а тебе покажу. Хочешь?
Его натиск был так силен, просьба была такой горячей, голос звучал так искренне, что я не устоял.
Не дав опомниться, Яша увлек меня за собой. Мы пришли на пустырь рядом с их домом. Тут сушились саманные плитки, сложенные в конусообразные шалашики, чем-то напомнившие мне индейские вигвамы из книг Фенимора Купера и Майн-Рида.
— Вот сюда, сюда давай, здесь у меня тайник, — оглядываясь по сторонам, зашептал Яша. Я уже перерос такие игры и чуть не рассмеялся: тайник, индейский вигвам… Смешно. Нам не по десять лет. Хотя не очень охотно, я все же полез за Яшей в один из саманных шалашей. Все-таки хотелось увидеть, что он там прячет.
Яша разгреб солому, приподнял какую-то деревянную крышку и достал из неглубокой ямки большой черный револьвер.
— Вот, — сказал он, протягивая мне револьвер. — Ковбойский кольт, настоящий. Не бойся, бери смело. Он пока еще не заряжен.
Я держал в руках тяжелый кольт и удивлялся: до чего грозная и внушительная штука! А Яша, прижавшись к моему плечу, приглушенным голосом торопливо выкладывал мне историю своего кольта.
Оказывается, револьвер ему подарил все тот же Тимка, с которым он познакомился в больнице. Тимку многие в городе знают. Он конокрад, разбойник. Нет, нет, вовсе не вор. Воры злые, жадные, а Тимка добрый. Он угоняет из куркульских табунов коней и отдает их бедным. Ну, не всегда бесплатно: ему тоже жить нужно. Однако совсем дешево, за гроши. Словом, Тимка за бедных, против богатых, против куркулей и нэпманов, против всех буржуев.
— Вот и я тоже стану таким, как Тимка, — неожиданно закончил Яша. — Только окрепну немного после скарлатины, наберусь сил и начну давать духу всем куркулям и нэпманам. Аж дым от них пойдет. Маску на лицо, кольт в руку, и ну чесать.
— Так он же у тебя не заряжен, твой кольт, — рассмеялся я.
Яша чуть слышно вздохнул.
— Это верно. Патроны к нему достать трудно. Не делают теперь таких патронов. Ты посмотри, какие у него дырки в барабане. Ужас какие большие. Ну ничего, я сюда пробки от пугача приспособлю. Богатые, они трусливые. Они же не поймут, из чего стреляют. Я бах-бах, а они лапки кверху. Первым делом я нэпмачей наших пощупаю. Все у них отберу и бедным раздам. А себе ничего. Мне самому ничего не нужно. Потом до куркулей доберусь. Души из них вытрясу. Всех коней ихних угоню, до единого. Пригоню в воскресенье табун на базар и крикну: «Э, беднота, налетай, бери какого хошь…»
— Ну подумай только, о чем ты болтаешь, — перебил я Яшу. — «Заберу у богатых, отдам бедным…» Тоже мне, анархист нашелся. Да пока ты по своему Парижу без штанов бегал, наши тут революцию сделали. И гражданская война была. Отобрали все у богатых и бедным отдали. Рабочему классу и крестьянам. Понятно?
В полутемном шалаше послышался недоверчивый, иронический смешок:
— Ты бреши, да не очень. А мельник Крутоярский, он что, бедный? У него что отобрали? А бакалейщик Яцук? Две лавки у него. Это тебе что, бедность? А мой Ветрос? Двух мастеров на днях нанял да меня еще в придачу гоняет. Это что тебе, бедный?
— Так это же нэп, временно. Нам как раз на днях на собрании объясняли.
— Не знаю, — угрюмо отозвался Яша. — Не бываю я на таких собраниях, где все объясняют. Но у меня у самого глаза есть. Что вижу, то вижу. И знаешь что: давай договоримся — дружба дружбой, а пусть каждый при своем остается. Тебе свое, а мне свое. Я как решил, так и сделаю. Согласен?
— Не согласен.
— Ну раз не согласен, веди в милицию, — серьезно предложил Яша.
— Нужен ты милиции! Что они с тобой делать будут?
— Так как же решим? — настойчиво спросил Яша.
— А так и решим: поумнеешь, сам поймешь, что дураком был…
— Ты хоть и сознательный, а ничего не соображаешь, — произнес Яша после непродолжительного молчания. — Заладил «дурак, дурак…», а того не поймешь, что душа у меня такая справедливая. Не терпит. Мне Тимка так и сказал: «Ты, говорит, Яшка, парень справедливый, правильный. Поэтому либо героем будешь, либо мертвяком, а подлецом и трусом никогда не станешь». Честное слово, так и сказал… А Тимка, он все знает…
В тот день мы так ни о чем и не договорились с Яшей. Переубедить его оказалось невозможно.
В воскресенье я увидел Яшу на главной улице с каким-то желтолицым, высоким парнем лет двадцати. Почему-то сразу догадался, что это и есть Тимка-конокрад. Не понравился он мне: по виду — типичный «блатняк», один из тех, которые в поисках легкой наживы всегда вертятся на станции. «Что ему нужно от Яши?»
