Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Как японский флаг —
Огненный закат.
Как волшебный маг —
Солнечный Сфаят.

Проникает взгляд
За вуаль ресниц.
Искрится Сфаят
Блеском черепиц.

Всё темнее даль
Пьяного огня.
Больше мне не жаль
Прожитого дня.

Жизнь пойдёт не та!
Даль смеётся мне!
Солнцем залита —
Я стою в окне.

Зимние сумерки серым пятном
Смотрят в окно столовой.
Бьётся метель. Мы опять вдвоём
В мире родном и новом.

Я говорю о своей судьбе,
Яркой, тревожной и странной.
Хочешь — я расскажу тебе
Бред о далёких странах?

Видишь ту сказку — в комнате той?
Там — уголок Китая.
Веер тот я привезла с собой
В память о знойном Шанхае.

Падают мерно стрелы ресниц,
Губы смеются лукаво…
Видишь — те чучела пёстрых птиц —
Гости с солнечной Явы.

Эта тетрадка. В ней рифмы звон,
Белые строки Памира.
Этот сонет — он возник, как сон,
Лунною ночью в Каире.

Здесь о далёком глухая печаль,
Медленные аккорды.
Здесь — молчаливая, снежная даль,
Чары холодного фьорда.

Дальше — баллады узорный свод,
Песнь о тропических странах…
Этот ковёр? — я купила его
В белых стенах Керуана.

Хочешь — возьми мой толстый альбом,
Сколько в нём солнечных блёсток!
Я тебе расскажу о том,
Как всё красиво и просто.

Что в мире лучше судьбы моей,
Этих альбомов и строчек,
Что в жизни лучше оснеженных дней,
Душной, тропической ночи!

Звучен мне город, свистки и езда,
В снег уходящие люди…
— Друг мой, так не было никогда,
Так никогда не будет

Опять дожди. Болит колено
И ноет левая рука.
Опять привычно, неизменно
Ползёт бессильная тоска.

Опять темно, мертво, уныло,
И жизнь пуста, и больше нет
Того, что мне давало силы,
Что в душу проливало свет.

И больше нет желанья жизни
В тумане жутком и пустом,
Как будто бы, смеясь капризно,
Я сердце потопила в нём.

Я книгу раскрыла. В ней — белые дюны,
Бесшумно-глухие шаги верблюда.
В ней — синие блёстки сверканий лунных,
Большие, далёкие, дикие чуда.

Я в сердце скрываю одну обиду —
Сплетенье нарочно-запутанных линий…
Наташа, как хочется в Атлантиду,
К миражам пустыни!

Но бросим романтику, это — вздор.
Кругом всё реальней и ближе.
Там, в диких долинах и в складках гор —
Картинки из детских книжек.

Там город, весь белый, как летний туман,
Холодный под солнцем пламенным…
Наташа, как хочется в Керуан,
В белокаменный!

Я теперь не гляжу на зарю
Напряжённо, упрямо и строго.
Я теперь спокойно люблю
Мой отточенный розовый ноготь.

Я проворно верчу иглой,
Я опять подружилась с ракетой,
Я вошла в тревожный покой,
Непонятный и невоспетый.

Я теперь ни о чём не грущу,
И печали моей не вижу.
И ещё — стихов не пишу
И не думаю о Париже.

Всё бледней изломы линий
Мутно-синих гор.
Над Сфаятом вечер синий
Крылья распростёр.

Что-то слышно в звонком споре
Шатких черепиц.
А над морем блещет горе
Крыльями зарниц.

Бьются вещие зарницы —
Стрелы и мечи.
На столе, в углу, змеится
Огонёк свечи.

В затаённом, тихом горе
Молча вянут дни.
И дрожат, дрожат над морем
Вещие огни.

Я люблю прошлогодние думы
И стихи прошлогодней весны,
И в печали, нелепо-угрюмой,
Навсегда отошедшие сны.

Небо было так солнечно-ярко,
Так красиво мимозы цвели,
И отравою пряной и жаркой
Пахли влажные глыбы земли.

И в кабинке, унылой и грязной,
У раскрытого настежь окна —
Праздник солнца, смеющийся праздник,
И большая, большая весна.

Небо, небо, улыбнись,
Расцвети весёлым солнцем!
Невозвратное — вернись!
Нет, теперь уж не вернётся.

Солнце, узел развяжи,
Тот, что злой зимой запутан!
Дай мне снова пережить
Солнцем полные минуты.

В прорезь тёмного окна
Загляни весёлой шуткой.
Зацвети в полях, весна,
Синеглазая малютка!

Ветер с запада — не дуй!
Что твои проклятья значат?
Небо, небо, не тоскуй,
Сероглазое, не плачь ты!

Сердце глупое — молись
В тучах спрятанному солнцу!
Злое, светлое — вернись!
Нет, теперь уж не вернётся…

Сонно падают ресницы
В жутком шорохе тоски.
Тихо вслед за плащаницей
Уплывают огоньки.

Как мигающие свечи,
Даль прозрачна и чиста
В этот тихий, звёздный вечер
Погребения Христа.

Нежный ветер треплет локон,
Тихо стонет и звенит.
И в разрезах чёрных окон
Отражаются огни.

И по стенам пляшут тени,
Ускользая в темноту,
Обещая воскресенье
Отошедшему Христу.

Лишь в душе, как буревестник,
Шевелится гнёт глухой:
«Не воскреснет, не воскреснет
Всё, убитое тоской».

И блестящей вереницей,
Трепеща, как мотыльки,
Тихо вслед за плащаницей
Уплывают огоньки.