Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский
В гуле восторгов не слышны трезвые голоса. Мало кто услышал голос участника австрийской экспедиции — самого лейтенанта Вейпрехта, но среди услышавших был вице-председатель Русского географического общества.
Вейпрехт пришел к неожиданному, но очень важному выводу. На опыте своей экспедиции, на примерах других он утверждал:
— Научные результаты арктических путешествий не соответствуют затраченным на них силам, средствам, времени. Отдельные, но случайные наблюдения имеют относительную научную ценность. Каждая экспедиция стремится лишь проникнуть к Северному полюсу, а научные проблемы отодвигает на второй план. Задачи науки требуют придать полярным исследованиям правильный и строго систематический. характер.
Вейпрехт предлагал заменить экспедиции полярными станциями.
— Надо создать такие станции на Шпицбергене, Новой Земле, в Гренландии, в Северной Америке, на побережье Сибири. Полярные станции должны опоясать Северный полюс, — говорил австрийский лейтенант.
Петр Петрович ухватился за идею Вейпрехта и развил ее. Эта идея соответствовала его взглядам на изучение северных морей.
— В создании полярных станций должны участвовать многие государства. Станции будут вести одновременные наблюдения в различных арктических пунктах с одинаковыми инструментами. Лишь при постоянной работе полярных станций наука получит полное представление о полярном бассейне, — заявлял Петр Петрович. — Для достижения общности в изучении Арктики надо созвать международный конгресс заинтересованных стран.
По инициативе Семенова такой конгресс созывается. В нем участвуют Россия, Австрия, Германия, Голландия, Дания, Норвегия, Франция, Швеция. Конгресс вырабатывает подробную программу полярных исследователей, намечает места постоянных станций.
Географическое общество энергично принимается за дело. Русские станции решено открыть на Новой Земле и в устье Лены.
Семенов составил и программу научных работ для Ленской станции. Метеорологические наблюдения занимали в ней одно из первых мест. Большое значение Семенов придавал и магнитным возмущениям, и астрономическим определениям, и топографическим съемкам.
— На долю Ленского отряда выпадает самая трудная задача как по дальности пути, так и по суровости климата, — говорил он в совете Географического общества. — Устье Лены находится по соседству с Верхоянском, где самая низкая температура земного шара, поэтому благосостояние Ленского отряда требует особой предусмотрительности.
Стараниями Семенова Ленскую полярную станцию снарядили лучше других, созданных Европой и Америкой. «Всего более содействовал успеху Ленской экспедиции генерал-губернатор Восточной Сибири Д. Г. Анучин, которому общество выразило свою признательность за широкое содействие, оказанное им экспедиции, избранием его в свои почетные члены».
Первая полярная станция успешно справилась со своими научными заданиями. Зимовщики перенесли голод, морозы, болезни, но не прекращали наблюдений даже в самые суровые дни.
Петр Петрович страшно взволновался, когда капитан Юнгерс сообщил: неподалеку от устья Лены зимовщики нашли труп мамонта.
«Местные охотники говорят, что зверь лежит в полной сохранности на одном и том же месте уже 35 лет», — писал капитан Юнгерс.
Семенов в ответном письме умолял Юнгерса сохранить труп мамонта. Для ознакомления с находкой со станции выехал доктор Бунге. Самоотверженный доктор прожил сорок шесть дней, «поселившись в устроенном из снега балагане». Все эти дни доктор раскапывал глубокие снега вокруг могилы доисторического животного. «От тела мамонта уцелели лишь разрубленные якутами кости, немного мягких частей, волосы и следы содержимого желудка и кишок», — сокрушался Петр Петрович.
— Наша наука лишилась замечательного экспоната, — говорил он своему новому сотруднику, географу и антропологу Черскому. — Когда-то еще представится такой удивительный случай? Если же снова найдется труп мамонта, кто из петербургских ученых поедет в сибирскую даль?
— Я поеду, Петр Петрович, — ответил Черский. После Ленской полярной станции была открыта Новоземельская.
Русские полярные станции «значительно подвинули вперед наши познания о физических и климатических условиях нашего Северного океана. Но вопрос о дальнейшем его исследовании, предвосхищаемый у нас нашими полярными соседами на западе и востоке — шведами и американцами, стоит еще открытым, — писал Семенов. — Русскому географическому обществу, уже во втором полувеке своего существования, придется снова, и притом с еще большим успехом, заняться физической географией тех полярных морей, климатическое влияние которых ощущает вся русская земля».
А исследования русских ученых на северных окраинах и в Сибири приносили все новые и новые материалы. С удивительной быстротою накапливались географические сведения огромной научной ценности. Географический лик Азиатского материка прояснялся все ярче, все резче.
Требовались новые дополнения к «Землеведению Азии». Семенов решил перевести пятый и шестой тома книги Риттера. К этой работе он привлек Ивана Дементьевича Черского.
Сын литовского дворянина Черский участвовал в Польском восстании и был сослан в Сибирь на вечное поселение.
Сначала в Омске, потом в Иркутске Черский упорно занимался самообразованием. Без посторонней помощи изучил антропологию, географию, геологию. Талантливому юноше помог Григорий Потанин, живший в то время в Сибири. Он же рекомендовал Географическому обществу использовать Черского для изучения Байкала.
Исследование Байкала утвердило за Черским имя выдающегося ученого. По настоянию Петра Петровича общество наградило Черского золотой медалью. Петр Петрович долго ходатайствовал перед царским правительством о помиловании Черского. И добился. Черскому разрешили жить в Петербурге.
Бывший царский поселенец получил, наконец, возможность работать рядом с крупнейшими русскими учеными. А ученые встретили его как достойного собрата, советовались с ним, отдавали ему на суд свои труды. Он был обаятельным и сердечным, этот бледный, больной, истерзанный царской ссылкой человек. Он знал, что болен туберкулезом и что астма постепенно душит его. Он боялся умереть раньше, чем успеет закончить свой труд по исследованию Восточной Сибири.
Забывая о болезнях, он работал по шестнадцати часов в сутки. По ночам, сидя над рукописями, обобщал факты, анализировал их, выдвигал и отвергал собственные гипотезы о строении Азиатского материка.
Черский с радостью согласился писать дополнения к Риттерову труду. Пять лет работали Семенов и Черский над пятым и шестым томами «Землеведения Азии». Как и раньше, переводчики и дополнители не были только комментаторами чужого труда.
