Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха
Подходил день золотой свадьбы моих родителей — 21 февраля 1979 года. Оставалось немногим более двух недель до юбилея. По всему было видно, что отец угасал. В свои 78 лет он тяжело переносил трудности иммиграции. Когда я приходил навещать их, он говорил:
— Вот привезли меня сюда умирать…
Мне хотелось доставить ему последнюю радость. Он всю жизнь любил лечить людей, помогать им, общество их доставляло ему удовольствие. А теперь он сидел в чужой нанимаемой комнате и почти никого не видел, кроме нас. Надо было обязательно снова дать ему возможность почувствовать себя в центре круга друзей, сколько бы их ни было. Но родители жили без квартиры, а у нас не было достаточно ни посуды, ни стульев, ни большого стола, чтобы устраивать приём гостей. Да и не хотел я утомлять и занимать этим Ирину, и без того усталую и в постоянно плохом настрое.
Лучше всего было устроить обед в ресторане, потому что приглашенных набралось четырнадцать человек. Надо было бы найти хороший ресторан, но хороший — дорогой.
Конечно, я стал советоваться с Любой, она сказала:
— Мой брат Юлий — единственный из всех нас, четырёх сестёр и четырёх братьев, кто дожил до золотого юбилея. Я хочу, чтобы ты устроил родителям настоящий праздник и дам на это половину денег.
Как всегда, она была родней и добрей всех. Ну, половину денег мне было уже легче наскрести из скудных запасов. Где лучше всего устроить приём? Когда-то, в Москве, я бывал в шикарных ресторанах на диссертационных банкетах и сам устраивал юбилейные приёмы друзей в самых красивых ресторанах. Но здесь, в Нью-Йорке? — Господи, да мы даже и не думали об этом! Пару раз нас приглашали мой кузен Джак и доктор Требуко, и ещё раз нас пригласил на чай в гостинице «Плаза» тот сосед доктора Требуко, который издавал открытки и пытался всунуть мне в карман деньги. В «Плазе», на первом этаже, был действительно прекрасный ресторан — «Эдвардиан». Вот туда бы и пойти, но сколько это будет стоить? У меня были колебания и сомнения. А ведь это — в последний раз для моего отца… — и чувство победило рассудок (я не мог представить, что через десять лет рестораны «Плазы» станут часто посещаемыми мной).
Утром я взял в банке $200, чтобы заплатить аванс за банкет, и перед Капланом пошёл на радиостанцию для записи очередного выступления. Редактор Мусин встретил меня хитрой улыбкой:
— Старик, а я всё-таки достал письмо-рекомендацию, что работал здесь инженером на солидной фирме. Прекрасный бланк, на меловой бумаге — всё как надо.
— Поздравляю! Как тебе это удалось?
— Э, — махнул он рукой, — в Америке всё можно устроить. Меня уже приняли, платить будут вдвое больше, и перспектива намного лучше.
— Значит — прощай?
— Подожди ещё. Я решил сначала поработать там две недели своего отпуска, поглядеть — что и как. Если не понравится, вернусь обратно. Я здесь никому не говорил, так что ты не проговорись, особенно Тане: она болтунья, как все бабы.
— Зачем мне проговариваться, особенно Тане?
Только я вошёл в студию, чтобы записывать текст, красавица Таня встретила меня словами:
— А знаете, доктор, Мусин-то уходит от нас.
— Да что вы говорите! Когда?
— Да, да, только это секрет, — приложила палец к губам. — Он раздобыл рекомендацию, что работал инженером. Теперь нашёл место — будет получать в пять раз больше. Вот повезло! Вы не говорите, что я сказала.
— Ни за что!
Она нервно курила сигарету за сигаретой, руки у неё дрожали, а глаза были воспалённые и беспокойные.
— Доктор, мой муж спрашивал о вас: куда вы пропали?
— Никуда, я просто занимаюсь много, готовлюсь к экзамену.
Она суетливо начала искать что-то в сумочке, глянула на меня и спросила:
— У вас есть с собой наличные деньги? Я вам выпишу чек, и вы получите в банке. А мне сейчас срочно нужны наличные.
Я просматривал свой текст, перелистывая страницы, и удивлённо взглянул на неё:
— Сколько вам нужно?
— Ну, долларов сто, — смотрела пристально и выжидающе.
— У меня есть наличные, но они мне самому нужны сегодня.
— Ах, доктор, голубчик, выручите! Мне прямо сейчас нужно, сейчас…
— Ладно, я вам дам пятьдесят.
Я рассчитал, что могу внести авансом за обед сто пятьдесят вместо двухсот. Таня буквально выхватила у меня деньги, подписала мне чек, всё впопыхах, нервно, суетливо. И тут же скрылась, бросив на ходу: — Я скоро…
Я сидел в студии и ждал почти час, злился и нервничал: что могло случиться? Когда Таня пришла обратно, её как будто подменили: она двигалась медленно, говорила вяло и невнятно. За ней следом беспокойно влетела её сослуживица и подруга. Увидев Таню в таком состоянии, она обхватила её, поддерживая, и сказала:
— Вы нас извините, Таня нездорова, я сейчас приду и сделаю за неё вашу запись, — и увела совершенно ослабевшую красавицу в женскую уборную.
Мне нетрудно было догадаться, что Таня убежала, чтобы купить какой-то наркотик. Какой? Неужели она вкалывает героин?
С радиостанции я пошёл в Каплановский центр, а оттуда — в ресторан отеля «Плаза».
Но пошёл я не один: Виктория хотела идти со мной…
В день золотого юбилея я устроил для родителей праздник на славу, оркестр играл для них медленный вальс, и они танцевали. Мама выглядела моложе на десять лет, а отцу, по нему видно было, тяжело доставалось это веселье. Танцевали и мы с Ириной, только между нами было тогда пустое, безвоздушное пространство.
Здесь я хочу объяснить тем, кто читает эту книгу: по просьбе Ирины я выпускаю целую главу о нашей с ней семейной трагедии, о том, как мы оказались над пропастью разрыва и о том, как оба сумели удержаться от этого. Ирина не захотела, чтобы я включал рассказ об этом, и я должен уважать её желание — в конце концов эта книга не только моя история, но и её тоже. Скажу только, что Ирина обвиняла во всём случившемся наше новое окружение. Отчасти это было так: мы переживали глубочайший иммиграционный шок. Но неправильно делать выпад лишь на воображаемого противника. Причина была и в нас самих тоже.
Мы с невероятными усилиями старались противостоять перегрузкам, как пилоты сверхзвуковых истребителей на виражах. Я ещё кое-как справлялся с этим, у меня крепкая нервная система хирурга и закалка прежней тяжёлой жизнью. Но Ирина этих перегрузок не выдерживала совсем. Наша личная драма отражала долгий период самых больших и глубоких перемен в нашей жизни.
Но — мы прошли через мучительное и долгое горнило очищения. И это доказывает, что судьба действительно соединила нас на жизнь и на смерть, на здоровье и болезни, на богатство и на бедность: наш союз неразрушим!
