Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха
— Теперь узнал. Неужели это ты?! Откуда звонишь? — я был поражён и обрадован.
Это был тот мой старый друг, с которым когда-то, давным-давно, я поделился в Москве своей мыслью эмигрировать. Он тогда был директором большого института, достиг значительных высот, а потому опасался за себя и свою карьеру. Мы даже и не простились как следует. Всё это искрой промелькнуло у меня в голове. А он продолжал:
— Я в Нью-Йорке, по делам, с делегацией. Решил разыскать тебя, посмотрел в телефонной книге и нашёл. Звоню из автомата на улице.
Я сразу вспомнил, что и в Москве он звонил мне в последний раз из автомата, чтобы не прослушивали агенты КГБ. Чего он здесь боялся?
Я очень обрадовался и стал оправдываться:
— Слушай, ты извини, что не узнал — ну никак не ожидал услышать твой голос здесь.
— Я понимаю. Я тоже думал, что никогда не услышу тебя и ничего о тебе не узнаю.
Во мне быстро пробуждались позабытые эпизоды и чувства — я вспомнил, как он с опаской пришел ко мне домой, когда я ждал разрешения на эмиграцию. Поэтому спросил:
— Тебе говорить со мной удобно?
— Из автомата я могу, но недолго. Ты мне скажи главное: ты доктором работаешь?
— Доктором, — я улыбнулся про себя, вспомнив наш разговор в Москве.
— Ну, это главное. Значит — всё в порядке. Я за тебя ужасно рад.
— Ты повидаться со мной сможешь?
— Думаю, что устрою как-нибудь. Через пару дней я тебе опять позвоню, и мы договоримся о встрече. А сейчас я спешу, извини, — и повесил трубку.
Я вопросов не задавал, а всё держал телефон в руках и вспоминал нашу долгую дружбу, и как он меня отговаривал уезжать, и как боялся за себя… Раз он приехал сюда с делегацией, значит, его положение оставалось высоким — мой отъезд ему не навредил. Он мне позвонил, значит, помнил и думал обо мне, и всё-таки оставался в душе независимо мыслящим. И я рад был бы опять увидеть его, друга молодости.
В назначенное время я подъехал за ним к гостинице «Хилтон», на авеню Америк, и ждал в стороне, не выходя из машины. Он просил не встречаться у гостиницы — мало ли что произойдёт? — например, могут его сфотографировать с иммигрантом. Опасно. Когда он вышел из подъезда, у меня сердце сильно застучало: в нём я увидел моё давнее прошлое. Рассмотрев меня в машине, он оглянулся вокруг, потом сделал рукой едва заметный знак и пошёл за угол. Я медленно поехал за ним, догнал в переулке и открыл окно на его сторону. На ходу он сказал:
— Прогони машину ещё немного вперёд, я пройду до конца, и ты меня там подберёшь.
Когда он сел в машину, я отъехал ещё пару кварталов и только тогда остановился, и мы крепко обнялись в машине, похлопывая друг друга по спинам.
— Ну, друг, как ты?
— А ты как?
— Постарел ты немного.
— И ты тоже поседел.
— Ты извини, что я так — не хотел, чтобы кто из делегации засёк меня. Ты-то уже, наверное, забыл, что надо всех опасаться. А нам всё ещё приходится помнить.
— Не забыл, хоть в Америке я от страха отвык. Ты скажи — могу я привезти тебя к себе домой или ты вышел на короткое время?
— Едем к тебе. Я хочу увидеть Ирину и сделал так, что смогу провести с вами вечер. Значит, ты опять доктор? Это замечательно! Трудно тебе тут пришлось?
— Нелегко. Я всё расскажу.
Он оглядывал кабину моего «Бьюика»:
— Какая у тебя прекрасная машина! И совсем новенькая! А идёт-то как плавно. Видно, твои дела продвигаются неплохо, а? Уж не стал ли ты миллионером?
— Миллионером я не стал; русские думают, что все американцы миллионеры. А американцы про всех русских думают, что они коммунисты, — это я сказал ему цитату из своей книги, но про саму книгу пока не рассказывал. — А машина эта средняя, и цены средней. Идёт плавно, потому что американские машины все с сильными двигателями, это обычно.
— Ты уже звучишь как американец. Но что для вас обычно, то для нас, советских, совсем не обычно.
Дома нас ждала Ирина. Мы уселись за обед, и начался вечер наших с Ириной воспоминаний для него. Временами друг восклицал:
— Что? Вам приходилось ходить по Нью-Йорку пешком, чтобы сэкономить гроши?!
— Как, вы подбирали газеты?
— Не может быть — тебя не взяли на работу даже помощником доктора?!
— Что — ты вынужден был начать с того, чтобы чистить в госпитале склад?..
— Как?! Ты завязывал халаты хирургам?
— Постой, неужели тебя хотели послать за кофе?!
— Не могу себе представить — тебя не захотели взять пи в одну программу резидентуры?
— Как? Ты смог устроиться только в самый плохой госпиталь самого бедного района?
— Неужели черный молодой парень учил тебя, как мыть руки на операцию?!
— Не может быть: ты был на побегушках у неграмотных индийских докторов?!
— Тебя, в твоём возрасте, поставили дежурить четверо суток подряд — безобразие!
— Это же ужасно — ты заболел от крови того наркомана!
— Что?! Ты с твоими руками и опытом хочешь оставить активную хирургию?!
Под конец он ошалело сказал:
— Знаешь, я просто поражён твоим рассказом! Какой нелёгкий путь вы здесь прошли…
Друг сидел как огорошенный. Мне даже жалко его стало, и я решил его немного утешить:
— В России у меня были неприятности, а в Америке — трудности. Это намного лучше. Кое в чём мне пришлось сдаться, но зато я нашёл успех в другом: я опубликовал книгу воспоминаний о своей жизни в России — «Русский доктор». Это была моя давнишняя мечта, и я смог её осуществить. Очень немногим дано такое счастье — рассказать о своей жизни. Книгу издали во всех англоязычных странах, в Германии и Японии, её прочитали тысячи людей, и на неё были хорошие рецензии. И меня уже попросили написать вторую книгу — о моей жизни здесь. Только один доктор до меня написал два тома воспоминаний — знаменитый американский нейрохирург Кушинг.
— Ну, а если бы вы знали, что вам тут предстоит, решились ли бы вы тогда уехать?
— Если бы знали?.. Было бы, конечно, трудней решиться. Но ведь мы ещё и не прошли весь путь до конца, мы здесь только пять лет, пять самых первых. А начало всегда самое трудное.
— Что вас ждёт в ближайшем будущем?
— На днях будем получать американское гражданство.
— Что это вам даст?
— Это закрепит за нами нашу свободу.
Он лукаво улыбнулся:
— Вы говорите о свободе, а сами целый вечер рассказывали мне, через какие невероятные трудности вам пришлось пройти за эти годы. Это — свобода?
— Нет, это были испытания, чтобы заслужить свободу.
