Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки
В целом Шор, как и другим ученым, включая Е. Д. Поливанова, не удалось решить вряд ли осуществимую задачу построения марксистской теории языка. В 1950 г. от нее фактически откажется и И. В. Сталин, призвавший вместо этого следовать традициям русской дореволюционной науки. Но поиски в этой области не были бесплодными, стимулируя изучение ряда важных проблем, особенно социального функционирования языка. И здесь вклад в науку внесла и Шор.
А как бы Шор в начале 30-х гг. ни критиковала Ф. де Соссюра, она именно тогда добилась самого важного: русского издания «Курса», и не только его. В 30-е гг. научные связи с заграницей стали уменьшаться, а иностранной науке уделялось все меньше внимания, Но Розалия Осиповна организовала серию «Языковеды Запада», где под ее редакцией в 1933–1938 гг. вышло пять книг (после ее смерти серия прекратилась). Первым выпуском стало первое русское издание «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра в переводе А. М. Сухотина. Затем появились книги Э. Сепира, Ж. Вандриеса, В. Томсена и А. Мейе. Лишь последняя книга была переизданием, остальные переводились на русский язык впервые. Переводчиком Сепира был тот же А. М. Сухотин, он же переработал старый перевод Мейе, до революции выполненный Д. Н. Кудрявским. Книга Томсена была переведена под редакцией Шор ее студентами. Загадку представляет собой вопрос о переводчике Вандриеса: в издании фамилия заменена тремя звездочками. Книга была сдана в печать в конце 1936 г. и вышла в свет в 1937 г., естественно предположить, что за звездочками скрыли фамилию арестованного. П. С. Кузнецов устно называл Михаила Андреевича Солонино (1885–1937), романиста и германиста, привлекавшегося Р. О. Шор и для энциклопедии, действительно ставшего жертвой репрессий. Сама Розалия Осиповна лишь написала вступительную статью к Вандриесу, а книгу Томсена дополнила «Кратким очерком истории лингвистических учений с эпохи Возрождения до конца XIX в.». Для датского ученого конца XIX в. В. Томсена научным языкознанием была лишь реконструкция праязыков, а всех остальных ученых, даже В. фон Гумбольдта, он игнорировал. Очерк Шор, восполнявший эти пробелы, был совершенно необходим для полноты картины развития науки.
Для перевода Шор отбирала самое существенное. Русский перевод «Курса» Соссюра был исключительно важен. А для замечательного американского лингвиста Э. Сепира (на книгу которого 1921 г. она ссылалась еще в «Языке и обществе») она стала первооткрывателем в СССР. Обе эти книги продолжают жить, не раз переиздавались по-русски.
А карьера с множеством «нагрузок по макушку», как выразился В. В. Маяковский, продолжалась. Незадолго до смерти (в 1937 или 1938 г.) Шор составила «Краткое жизнеописание», опубликованное в книге ее дочери. Вот отрывок из него: «При организации Ученого комитета по языку и литературе НКПроса назначена его членом…Зав. кафедрой языковедения в МГПИНЯ [ныне МГЛУ. – В. А.] c 1935/36 гг. Профессор ЛИФГИ (ныне филолог. фак. ЛГУ) с 1935/36 ак. г. Назначена профессором ИФИ [то же, что МИФЛИ. – В. А.] с 1934/35 ак. г. Утверждена в звании профессора НКПросом 11/IV 1934 г., утверждена в степени доктора лингвистических (филологических) наук в феврале 1936 г., в 1936/37 и 37/38 гг.
работаю в качестве члена экспертной комиссии Комитета по делам высшей школы». А далее еще и список сделанного «по линии общественной работы»: консультирование, участие в научных советах, конференциях, организации выставок, доклады, оборудование кабинетов наглядными пособиями, работа в месткомах и т. д. Многое из этого было связано с постоянными командировками по стране (за границей Шор не была), а в последние годы жизни Розалия Осиповна ежемесячно должна была ездить в Ленинград, где у нее также было много обязанностей. Последний пункт «жизнеописания»: «Была одним из организаторов и участником Московской конференции женщин-ученых». В него не включена «редакторская и литературная работа», поскольку она отражена в «прилагаемом списке работ».
Е. Н. Шор публикует и заявление своей матери в Наркомпрос от 29 июня 1935 г., где она пыталась отказаться от «лестного для меня предложения занять кафедру общего языкознания МОПИНЯ», указывая на десять уже имеющихся нагрузок. Но из «жизнеописания» следует, что и эту должность ей пришлось взять на себя. Дела бывали самыми неожиданными. «В созданной тогда телефонной справочной по всем вопросам науки мама стала консультантом и с удовольствием, с гордостью какой-то давала [по телефону. – В. А.] объяснения по лингвистике». В конце жизни Шор единственный раз баллотировалась в члены-корреспонденты Академии наук, но по языкознанию выбрали не ее, а учителя многих ученых (в том числе и Шор) Д. Н. Ушакова (см. очерк «Человек-словарь»).
Если исходить из печатных работ, то можно подумать, что Шор в 30-е гг. занималась в основном историей языкознания. Но это не так, просто многие стороны ее деятельности не находили адекватного выражения в печати. Например, известно ее активное участие в многочисленных совещаниях и дискуссиях по созданию алфавитов для языков народов СССР, но в печати это отражено мало. И почти не нашла в то время печатного отражения ее обширная педагогическая деятельность. А читала она в нескольких вузах разные курсы, в основном общелингвистические.
Интересы Шор не исчерпывались лингвистикой. В том же «урожайном» для нее 1931 г. она в соавторстве издала книги о Г. Гейне (с Ф. П. Шиллером) и о Ч. Диккенсе (с А. В. Луначарским). Под ее редакцией и с ее участием в 1936 г. вышла ценнейшая хрестоматия по западной средневековой литературе, позднее переиздававшаяся. Наконец, ей принадлежит перевод двух индийских литературных памятников «Панчатантра» и «Двадцать пять рассказов Веталы», вторая книга вышла посмертно. И не было ли в ее критике замыкания языковедения в себе (свойственного самым разным лингвистам, включая Соссюра) и отражения сохранявшейся в глубине души одновременной тяги и к лингвистике, и к литературоведению и филологии?
Среди прочих ее работ тех лет – комментарии (с Н. С. Чемодановым) к русскому изданию лингвистической работы Ф. Энгельса «Франкский диалект» (хотя «марксизмом в языкознании» тогда считалось учение Марра, следов марризма в комментариях нет). Безусловно, Розалия Осиповна (не состоявшая в партии) в те годы выглядела крупным представителем советского языкознания. Репрессии ее миновали, а проработки и обвинения в «идейных ошибках», которых тогда вряд ли кому удавалось совсем избежать, коснулись ее мало по сравнению со многими другими лингвистами. Насколько ее советский облик совпадал с тем, что она думала? Ее дочь, отмечая, что мать с ней мало говорила о политике, передает, однако, два ее высказывания. Одно из них: «Единственное, что сделала хорошего советская власть, это в национальном вопросе» (вряд ли Шор знала, что то же самое говорил в эмиграции Н. С. Трубецкой, да и Н. Н. Дурново в лагерной исповеди). Второе относится к последнему году ее жизни, когда вышел фильм «Александр Невский». Он ей не понравился, и она сказала: «Национализм».
