Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки
Впервые я узнал имя Валентина Николаевича Волошинова (1895–1936) в 1972 г., уже будучи кандидатом наук. Под грифом нашего Института востоковедения был издан сборник переводов западных лингвистических работ, куда вошла и знаменитая статья живого классика Романа Якобсона, по-английски изданная в 1957 г., а теперь впервые опубликованная на русском языке. И там упоминалась работа некоего Волошинова, посвященная «кардинальной проблеме языкознания и стилистики». В библиографии указывалась книга В. Н. Волошинова «Марксизм и философия языка», Л., 1930. К тому времени мне казалось, что я хотя бы по фамилиям знаю всех значительных советских лингвистов, а «белых пятен» в истории советского языкознания в те годы было менее всего: бывших «врагов народа» уже реабилитировали, выезд в Израиль только-только начинался, и даже уехавшего с гитлеровцами на Запад Н. Н. Поппе иногда упоминали. И вдруг оказывается, что столь именитый ученый хвалит книгу, об авторе которой я ничего не слышал. И еще одна загадка: Якобсон в те годы считался покровителем той части советских лингвистов и филологов, которая открыто демонстрировала свою оппозиционность строю, а тут речь идет без какого-либо осуждения о книге, название которой должно было бы эту часть шокировать (позже оказалось, что действительно шокировало). Сразу фамилия запомнилась, хотя я все же не пошел в библиотеку читать эту книгу.
Но всего через полгода, осенью того же 1972 г. я неожиданно взял ее в руки. Одна моя знакомая поступала в аспирантуру сектора социолингвистики академического Института языкознания к Ю. Д. Дешериеву. Этот ученик Н. Ф. Яковлева у лингвистического «истеблишмента» высоко не котировался, поскольку постоянно писал о «развитии языков при социализме» и «торжестве ленинской национально-языковой политики». Но именно он, человек с достаточно сложной судьбой (его как чеченца должны были выслать из Ленинграда, и он уже ждал на вокзале погрузки в эшелон, когда благодаря ходатайству академика И. И. Мещанинова пришло распоряжение его не трогать) восстановил у нас с 60-х гг. социолингвистику, до того не развивавшуюся, а близко знавшие его лингвисты отзывались о нем неплохо. И именно он заставлял для вступительного экзамена в аспирантуру читать книгу Волошинова! Я полистал книгу и, честно говоря, не стал читать внимательно. Запомнилось лишь подчеркивание марксистской проблематики, для начала 70-х гг. уже непривычное, и специальное рассмотрение проблемы несобственной прямой речи.
За 1972 годом пришел 1975-й. В очередном томе Большой советской энциклопедии (статья «Психоанализ в литературоведении») я обнаружил, что в числе авторов, предпринимавших «серьезные попытки использовать положения П. [психоанализа] в борьбе против формалистической и вульгарно-социологической методологии», был назван «В. Волошинов (М. Бахтин)». Сразу все стало ясно: Волошинов – псевдоним М. М. Бахтина, тогда только что умершего. Это имя я, разумеется, знал, а книгу его о Достоевском читал, когда учился на первом курсе (при этом книга мне показалась целиком литературоведческой, а на имеющийся в ней лингвистический фрагмент я не обратил внимания).
Более десяти лет я так и думал, и когда писал в 1988 г. первый вариант книги о Н. Я. Марре, указал, что под псевдонимом «Волошинов» публиковался М. М. Бахтин (речь там шла лишь о том, что книгу Волошинова в числе многих других обругали марристы). И так думал не я один: мой учитель в МГУ Владимир Андреевич Звегинцев, выдающийся специалист по истории языкознания, тоже писал, что книгу «Марксизм и философия языка» Бахтин опубликовал «под псевдонимом В. Н. Волошинова». Правда, в отличие от Звегинцева я в изданном тексте выразился осторожнее: «Считается, что в написании книги В. Н. Волошинова принимал участие М. М. Бахтин» (при обсуждении рукописи другой мой учитель (по аспирантуре) И. Ф. Вардуль указал, что Волошинов существовал на самом деле).
Теперь я уже не сомневался в реальности Волошинова, однако еще не думал заниматься его сочинениями. Но в октябре 1994 г. в одной из аудиторий филологического факультета МГУ, где я вел занятие со студентами, ко мне обратился известный специалист по жизни и деятельности Бахтина и его друзей Н. А. Паньков. Кто-то ему посоветовал мою кандидатуру для написания комментариев к подготовленному им к печати «Личному делу аспиранта Волошинова». Я подумал и согласился. Паньков заодно предложил мне сотрудничать в организованном в Витебске, где он тогда жил, специальном журнале «Диалог. Карнавал. Хронотоп», посвященном Бахтину и так называемому «кругу Бахтина» (это название я поясню ниже). Вернувшись домой, я в тот же вечер подготовил публикацию, посвященную профессору А. И. Томсону (уже мелькавшему в нескольких моих очерках), у которого Бахтин предположительно учился, а на следующий день стал искать книгу Волошинова. В библиотеке Института востоковедения я нашел первое издание книги, в котором страницы оказались не разрезанными. Позже мне рассказал Л. Р. Концевич, что экземпляр принадлежал Н. Ф. Яковлеву (герою очерка «Дважды умерший»), и после его смерти перешел вместе с другими его книгами в нашу библиотеку. То есть Яковлев купил книгу, но не стал в ней разбираться, а потом двадцать лет никто в Институте востоковедения ей не поинтересовался. Впрочем, и мне разрезать большую часть книги не пришлось: сразу обнаружилось, что книга «Марксизм и философия языка» недавно переиздана и продается. Только издана она теперь была под именем Бахтина в серии «Бахтин под маской».
Статья про Томсона стала моей первой публикацией в журнале Панькова, потом их было больше десятка, входил я и в состав редколлегии журнала. Занимался я и Бахтиным, но получившуюся в итоге книгу назвал «Волошинов, Бахтин и лингвистика», поставив вопреки алфавитному порядку Волошинова на первое место. Не могу сказать, что Волошинов был крупнее как ученый, но его судьба показалась мне не менее интересной. Если о Бахтине сейчас написано очень много и у нас, и за рубежом, то о Волошинове гораздо меньше (хотя надо отметить содержательные исследования Н. Л. Васильева и Н. А. Панькова), он остается в тени более знаменитого друга, и многие исследователи считают, что в тени ему и место. Хочется разобраться в его судьбе.
Как уже было сказано, до недавнего времени нужно было специально доказывать сам факт существования Валентина Николаевича. Еще в 1995 г. Н. Л. Васильев писал: «Волошинов был вполне реальным человеком, а не мифологемой». В ответ Н. А. Паньков указывал: «Осмелюсь утверждать, что Волошинов – несмотря на фактическую действительность своего бытия… – как раз и является до сих пор именно мифологемой». Это так, но попробую вслед за биографом ученого Н. Л. Васильевым рассмотреть его – человека.
