Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки
В целом книга вполне разумна и хорошо написана; хотя современная социолингвистика далеко ушла вперед, книга выглядит не такой уж устаревшей, в 2009 г. она переиздана. А в 20-е гг., безусловно, Шор была у нас лидером в области социологии языка. Ведущий французский лингвист тех лет А. Мейе откликнулся на книгу «Язык и общество», в конце рецензии выразив удивление тем, что автор – «une dame».
Но спустя пять лет Розалии Осиповне пришлось каяться за свою книгу. Она писала, что ошибочно пыталась «материалистически переработать Ф. Соссюра», вводила экономический фактор, но сохранила основные дефекты соссюровской концепции, в результате «нечеткость социологических понятий и недиалектичность всей концепции».
Такая смена вех прошла несколько этапов и была обусловлена как усилением борьбы за марксистскую лингвистику, так и установлением между 1926 и 1931 гг. господства марризма. В книге 1926 г. при использовании иногда марксистской терминологии задача построения марксистской лингвистики еще не ставилась, а влияния Марра не наблюдалось. Уже в 1929 г. (рецензия на В. Н. Волошинова) марксистская лингвистика обсуждается, но пока еще считается возможным использовать, пусть после «коренной перестройки», идеи Соссюра. К 1931 г. так вопрос уже не стоял.
Учение Н. Я. Марра стало активно внедряться в языкознание с 1928–1929 гг., когда оно было при поддержке видных деятелей партии (М. Н. Покровский, А. В. Луначарский) объявлено «марксизмом в языкознании». Но в Ленинграде, где жил Марр, оно и тогда, и даже позже было влиятельнее, чем в Москве, где была заметна оппозиция ему. И одной из первых в Москве под влияние марризма (никогда, впрочем, не ставшее полным) подпала (наряду с Н. Ф. Яковлевым и Л. И. Жирковым) Шор. П. С. Кузнецов, упоминая о резкой враждебности марризму М. Н. Петерсона и А. М. Селищева, пишет: «Р. О. Шор, напротив, во многом тогда склонялась к Марру». В «поливановской дискуссии» 1929 г. она выступила на стороне противников Е. Д. Поливанова, то есть за Марра. В следующей дискуссии 1931 г. между марристами и «Языкофронтом» (см. очерк «Выдвиженец») она до конца не солидаризировалась ни с одной из сторон, но в целом также была за Марра.
Вряд ли такое поведение следует объяснять, как это часто делают в подобных случаях, только страхом и влиянием проработок. В Москве Шор, что отмечает П. С. Кузнецов, стала «склоняться к Марру» сразу, еще до его полной победы. Крайние марристы иногда задевали и ее, но в основном позже. Представляется, что «новое учение» ей действительно было интересно, хотя она была слишком образована и эрудированна, чтобы отвергнуть ради него всю мировую науку. В борьбе научных партий она была за Марра, но и не вместе с ним.
У Розалии Осиповны было много качеств, ценных для ученого: работоспособность, эрудиция, умение интересно писать и четко формулировать свои мысли. Ей не хватало самостоятельности во взглядах. И часто она увлекалась теми учениями, которые были в это время популярны. Так было с Соссюром, от влияния которого она полностью не освободилась, хотя в 30-е гг. стала к нему много критичнее. И так было с Марром. Впрочем, у обоих она не приняла самые смелые и порывавшие с традицией идеи: у Соссюра отказ от обязательного историзма, у Марра отвержение компаративистики. В результате ученые, строго придерживавшиеся определенных взглядов, упрекали ее в эклектизме. Вот позднейшая характеристика А. А. Реформатского: Шор «была по природе эклектична, заигрывала с марризмом».
Разделяя со многими языковедами интерес к Марру, Шор, с блеском воевавшая с «наивным сознанием», не замечала, что именно им во многом определялись замысловатые построения именитого академика. «Новое учение» на деле оказывалось регрессом, возвращением к наивным представлениям, давно оставленным наукой. И объективно Шор оказывалась среди тех, кто затушевывал и сглаживал его антинаучные положения.
В 1931 г. вышли в свет две важнейшие работы Шор: ее вторая книга «На путях к марксистской лингвистике» и самая объемистая из ее энциклопедических статей «Языковедение». Они близки по тематике: там и там очерк истории мирового языкознания. Только энциклопедический очерк сосредоточен на «буржуазной лингвистике» (учение Марра изложено в том же томе в статьях других авторов), а в книге речь идет и о «марксистской науке».
Книга Шор 1931 г., вышедшая с предисловием А. В. Луначарского, стояла в ряду публикаций, ставивших целью создание нового, марксистского языкознания. Об этом тогда или немного раньше писали Н. Я. Марр и его последователи, Е. Д. Поливанов, В. Н. Волошинов, Г. К. Данилов, И. И. Презент и др. Люди во всех отношениях разные, и «марксистская лингвистика» у всех получалась разной. Особенность подхода Шор естественна для человека с большой эрудицией и меньшей научной самостоятельностью: она критически разбирает «буржуазную науку», выделяя в ней наследие, которое можно использовать (такового за исключением фактического материала остается немного), дает критический обзор существующей «марксистской лингвистики», но почти не предлагает собственных идей и методов.
Оба очерка развития «буржуазной науки» показывают обширные познания автора, фактически точны, содержат интересные оценки и замечания, но жестко подчиняются принятой тогда у нас (не только в лингвистике) схеме, согласно которой мировая наука XVI–XIX вв. повторяла в своем развитии судьбу формировавшего ее класса – буржуазии. Пока буржуазия была восходящим, прогрессивным для своего времени классом, наука шла вперед, достигнув высшей точки к началу XIX в., а дальше, как и породивший ее класс, стала клониться к упадку (что не исключало прогресса в решении каких-то частных вопросов). Так тогда подходила к истории лингвистики не одна Шор. В этой схеме были положительные стороны, например, внимание к науке XVII–XVIII вв., но, как любая схема, она была слишком жесткой, а оценки современной западной науки оказывались слишком резкими.
Еще перекос: такой подход требовал акцентировать роль ученых, которых можно было с тем или иным основанием считать материалистами. В результате «буржуазный материализм» обнаруживался, прежде всего, у мыслителей XVIII в., в частности, у Ж.-Ж. Руссо, а последующие направления рассматривались как идеалистические: «Общий путь развития буржуазной научной мысли», по Шор, – «движение от материализма к идеализму».
Приходилось учитывать и особые обстоятельства. За год до публикации данных работ И. В. Сталин резко отозвался о социал-дарвинизме, связав его с «социал-фашизмом». Но в области языкознания социал-дарвинизм проявлялся, прежде всего, у А. Шлейхера. Поэтому он осужден особенно строго: «Как всякое перенесение дарвинизма в область общественных наук лингвистический натурализм Шлейхера является объективно-реакционным учением, широко используемым идеологами империализма». И вопреки этому несколькими строками ниже: «Натурализм Шлейхера… оказался мало устойчивым». Но не стоит судить об очерках на основе лишь таких примет времени, в них присутствует серьезное содержание. «Восходящий» период развития «буржуазной» науки Шор возводит к временам, когда «начало колониальной экспансии, географические открытия и торговые путешествия создают необходимые предпосылки для широкого ознакомления европейской научной мысли с новыми языковыми коллективами, с языками иных типов, чем известный с древности узкий круг языков европейских». Завершение «восходящего» периода – В. фон Гумбольдт: «последний крупный представитель философии языка, стоящий у начальной грани XIX в.». То есть этот мыслитель связывается не столько со своими современниками и последователями, как это обычно делается, сколько с предшественниками.
